====== ГЛАВА 51 Горечь обид и боль расставания ======

Придя в себя, Гарри понял, что лежит на широкой кровати в комнате, погруженной в полумрак. Он ощущал голой спиной смятую, влажную простынь. Была глухая пора ночи, часы пробили один раз, и от этого отдаленного звука Поттер проснулся. Луна серебрила деревья за окнами, в дальнем углу комнаты слабо мерцала свеча. Гарри по привычке сунул руку под подушку, где всегда прятал свою палочку на ночь, но ее там не оказалось, тогда парень принялся шарить по поверхности прикроватной тумбочки, но его рука заметно дрожала и многострадальные очки от толчка свалились на пол. Раздался до боли знакомый звук бьющегося стекла, который Поттер так часто слышал в своей жизни. – Черт, – сквозь зубы ругнулся гриффиндорец. Придя в сознание, Гарри в малейших подробностях сразу же вспомнил все, что случилось, вплоть до того момента, как хрустальный шар, наполненный магической энергией, с чудовищной силой ударил ему в грудь, убивая и раскалывая душу на осколки. Все случившееся можно было принять за очередной ночной кошмар, но страшные воспоминания были слишком реальными, и неоспоримо реалистичной была боль в груди – словно от недавно полученной раны. Вряд ли требовались еще какие–нибудь доказательства произошедшего – он действительно побывал в царстве мертвых, но неведомая магия вернула его из владений смерти. Гарри попытался прислушаться к своим ощущениям, ведь теперь, когда он прошел через этот ритуал и добровольно согласился расколоть свою душу, должны были произойти какие–то важные изменения, но он почему–то не чувствовал ничего необычного. Более того, Поттер абсолютно не помнил, что произошло там, по ту сторону жизни. У него не было никаких воспоминаний о том, что случилось во время обряда, он не видел светлый туннель в конце пути, не встретил умерших родителей, друзей и Драко Малфоя. У Гарри как будто похитили часть воспоминаний, хотя он знал, что должен был сделать там, по ту сторону жизни, нечто очень важное, чтобы вернуть в мир живых своего любовника. Однако Гарри не помнил ничего, и это приводило его в панику. Единственное яркое воспоминание, которое сейчас всплыло перед его мысленным взором – последние секунды жизни Дамблдора и чудовищная смерть старого волшебника. При мысли о директоре у Гарри болезненно сжалось сердце, парень чуть не завыл от ужаса, но этот крик так и не слетел с его губ, а застыл где–то в горле. Он отлично помнил этот страшный миг – Дамблдор, истекающий кровью, упал на один из углов светящейся пентаграммы, отмеченный знаком смерти. Поттер не сомневался в том, что старик погиб, и эта еще одна смерть в очередной раз произошла по его вине и до конца жизни будет на его совести. Ему еще предстояло осознать и принять огромную и непостижимую истину – никогда больше Дамблдор не заговорит с ним, никогда не поможет советом и никогда не сможет придти ему на помощь. Он остался один в этом жестоком мире против всего зла, и обречен на вечные страдания и одиночество, ибо смерть Дамблдора означала то, что воскресить Малфоя не удалось, и вместо одного погибшего из–за него человека, теперь было уже двое. Поттер глухо застонал, сжимая кулаки так, что ногти оставили кровавый след на ладонях. Ему было невыносимо больно и горько оттого, что он преднамеренно стал виновником смерти Дамблдора, что именно его злые и жестокие слова заставили старого волшебника пойти на этот риск и совершить смертельно–опасный ритуал, который закончился очередной трагедией. Кровь старика будет на его совести и ему придется жить с осознанием того, что он в очередной раз повинен в гибели близкого ему человека, которого любил, несмотря ни на что. Из–за своего эгоистичного желания любой ценой вернуть к жизни мертвого любовника, он толкнул на смерть директора Хогвартса, обличая и бичуя его жестокими обвинениями, в результате чего старый волшебник погиб, а Драко так и не удалось воскресить. Смерть Дамблдора была напрасной – эта мысль раскаленным шипом вонзилась в мозг Поттера, порождая жестокое, тяжелое чувство вины и угрызение совести от того, что он был несправедлив к умершим и не смог предотвратить их смерти. Осознание этого теперь ядовитым, кислотным пятном разъедало ему душу. На глазах Гарри появились горячие, жгучие слезы. Ужас от содеянного и потрясение словно парализовали его, время остановилось, мир замер, и ничего в этот момент не существовало, кроме боли и горечи потери. И чем больше проходило времени, тем сильнее усугублялось гнетущее чувство вины. Поттер понимал, что следовало умереть ему вместо Малфоя, и тогда Дамблдор был бы жив. Ощущая утрату двух близких людей, которые сыграли судьбоносную роль в его жизни, он чувствовал раскаяние за то, что продолжает жить, в то время как слизеринец и старый учитель погибли. Терзаемый укорами совести, парень, глотая горькие слезы, истязал себя самобичеванием и мысленно пытался убедить в том, что если бы только была возможность повернуть время вспять и вернуть все назад, то он вел бы себя по–другому и не совершил тех роковых ошибок, которые привели к таким трагическим последствиям. Гарри сидел в тишине и неподвижности в темной комнате и беззвучно рыдал, а с каждой минутой его чувство вины все более отягощалось осознанием того, что он не смог ничего сделать и все оказалось напрасным, и это сводило его с ума. Он погубил Дамблдора и не смог спасти Драко, эти две смерти на его совести, и Поттер не знал, как он сможет жить после всего случившегося, с постоянной мыслью о том, что стал виновником трагической гибели двух дорогих и любимых людей. Но окончательно усугубил ситуацию тот факт, что он по своей сути является крестражем Волдеморта и таким же чудовищем. За свою непродолжительную жизнь на его совести уже было много загубленных человеческих жизней, он будто бы паразитировал на других, чтобы существовать самому, и приносил людям только несчастья, страдания и смерть. И Гарри вдруг понял, что с таким грузом не сможет жить дальше, да и жить больше не имело смысла. Все близкие и любимые ему люди умерли, он остался один с осознанием того, что он крестраж, сосуд, в котором хранится осколок души змееподобного монстра, и сам является таким же нелюдем. Имеет ли смысл жить дальше? Сколько раз он подвергался смертельной опасности, но всегда боролся, сопротивлялся, вгрызался в эту жизнь и выходил победителем. Как бы обстоятельства не ломали его, он находил в себе нечеловеческие, запредельные силы и полз, поднимался, становился на ноги и начинал снова идти по жизни, какой бы поганой она ни была, преодолевая все препятствия на своем пути. Даже Дамблдор однажды сказал ему, что в нем есть некий стержень, который никому не удается сломать. Но сейчас, похоже, этот стержень не просто треснул, а окончательно переломился, и Гарри понял, что бороться и страдать, преодолевать трудности и выживать больше не имеет смысла. Он несет миру только разрушения, страдания и погибель и сам должен остановить это. И сейчас ему все стало предельно ясно – ради спасения большинства необходимо пожертвовать одним. И осознав это, Поттер, который почти все свои поступки совершал под влиянием момента, внезапно и очень быстро пришел к единственно верному решению – лишив себя своей проклятой жизни, он окажет человечеству очень большую услугу. Он обязан избавить мир от себя! И как только Гарри пришел к этому выводу, он внезапно успокоился и почувствовал твердую решимость реализовать задуманное немедленно. Парень поспешно вытер мокрые от слез щеки, лихорадочно вскочил с кровати, и, напрягая зрение, стал осматриваться по сторонам в поисках того, как можно осуществить самоубийство. Он находился в своей спальне в их общем с Малфоем доме на площади Гриммо, но как он здесь оказался и кто его принес, он тоже не помнил. На нем были надеты пижамные брюки, но кому он обязан такой заботой о себе, он не знал. Гарри стал лихорадочно искать свою палочку, выдвигал ящики прикроватной тумбочки, вышвыривая из них вещи, осмотрел стол, но палочки нигде не было. Это значительно осложняло выполнение его цели, но Поттер, испытав сильное нервное потрясение, сейчас действовал с азартом одержимого и без всяких колебаний был намерен привести в исполнение задуманное любой ценой, будто бы от этого зависела судьба всего человечества. Он подошел к окну, резко дернул за шнур, раздвигая пыльные шторы, распахнул створку и посмотрел вниз. Идея выброситься из окна была не самой удачной – разбиться насмерть, свалившись со второго этажа, было невозможно, единственное, что может произойти при падении – он сломает себе руку или ногу. Гарри закрыл окно, отказавшись от этой идиотской идеи. В этот момент гриффиндорец безумно пожалел о том, что у него нет метлы, которая сломалась во время его падения на финальном судьбоносном матче. Сейчас она ему очень бы пригодилась – взмыв в воздух, а затем резко пикируя вниз, совершая «финт Вронского», он не стал бы уклоняться от падения. Это была бы красивая и достойная смерть капитана квиддичной команды, пусть и бывшего капитана... Но метлы у него больше не было, как и той, прошлой жизни с квиддичем и глупыми чувствами к рыжеволосой Джинни Уизли. Сейчас все было по–другому. Поттер вздохнул и подумал о том, что можно спуститься на кухню, взять какой–нибудь нож и засадить его по рукоятку себе в грудь. Но от одной только мысли о ножах и от страшных воспоминаний о нападении психопата–убийцы, Гарри почувствовал тошноту, и сразу же отверг подобный метод самоубийства. Лучшим вариантом было принять какое–нибудь смертельно–ядовитое зелье, но такового у него не имелось, а приготовить он не умел. Поттер со злым отчаянием прошелся по спальне, на ходу пнув ногой кресло, и стал рассматривать предметы интерьера, которые могли бы послужить причиной его смерти, и вдруг его взгляд остановился на тех самых пыльных шторах с длинным тонким шнуром, дергая за который, шторы отодвигались в сторону. Поттер перевел взгляд на массивную люстру под потолком и понял, что другого варианта у него все равно нет, главное бескровно и не выходя из комнаты, чтобы никто не мог ему помешать реализовать задуманное. Повешенье всегда считалось постыдным видом лишения жизни, но оконфузиться в последний миг ему не грозило. Он уже и не помнил, как долго ничего не ел, хотя голода почему–то не испытывал, видимо из–за нервного стресса, поэтому вряд ли в момент удушения у него произойдет непроизвольное испражнение. А вот то, что в последний миг жизни все повешенные испытывают небывало сильный оргазм, являлось общеизвестным фактом – это было словно последним подарком умирающему, и сейчас гриффиндорец пришел к выводу, что лучше, чем повеситься, он ничего не сможет предпринять. И Поттер принялся за исполнение задуманного. Он дернул за шнур с такой силой, что вместе с ним на пол упала багета со шторами, наделав в ночи немало шума. Это могло кого–то разбудить и привлечь ненужное внимание, ведь в штаб–квартире Ордена всегда было полно народа, поэтому Гарри начал торопиться. Дрожащими руками он кое–как сделал петлю и попытался закинуть конец веревки на люстру, чтобы как–то там укрепить, но из–за небольшого роста ему это никак не удавалось. Тогда парень принес табурет, встал на него, и стал тщательно обматывать один конец шнура вокруг люстры, потом подергал его, убедившись, что закрепил достаточно крепко, и после этого засунул голову в петлю и замер в такой позе, чувствуя, как бешено бьется сердце. Сейчас до осуществления задуманного оставался один шаг в буквальном смысле, необходимо было просто сойти со стула или оттолкнуть его из–под себя и все будет кончено. Мир будет избавлен от чудовища, питающегося чужими жизнями, никто больше не погибнет из–за него, а он сам обязательно встретится с Малфоем в мире ином, и они уже никогда не расстанутся. До исполнения всего этого его отделял лишь один шаг, но, тем не менее, Поттер не спешил делать его. Ему вдруг безумно захотелось курить, сразу же вспомнился какой–то старый черно–белый голливудский фильм, который он смотрел в доме Дурслей, где по сюжету осужденному на смерть преступнику перед казнью дали выкурить последнюю сигарету. Курить захотелось так, что Гарри готов был уже вылезти из петли, но гриффиндорец понимал, что это элементарное малодушие и трусость, и если он это сделает, то вряд ли во второй раз залезет на этот чертов стул и всунет голову в петлю, поэтому сейчас он так и стоял, замерев от напряжения и оттягивая время, не решаясь на самоубийство, хотя был уверен, что должен это сделать во благо всех. Рано или поздно он все равно должен будет умереть, даже если победит в схватке с Волдемортом, ему придется убить себя. Его судьба предопределена и лучше прервать свою проклятую жизнь здесь и сейчас, иначе в будущем могут погибнуть многие люди по его вине. Он обязан сделать это сам, это его долг перед всем человечеством, и, возможно, лишив себя жизни, он искупит свою вину перед безвременно погибшими из–за него людьми. На лице Поттера застыло выражение мрачной решимости и смертельного ужаса одновременно. Брови трагически изогнулись, покрасневшие от слез глаза округлились, губы приоткрылись и мелко дрожали, через них с легким хрипом вырывалось тяжелое дыхание. Петля, туго обхватившая шею, заставляла его слегка склонить голову. Холодные капли пота выступили на лбу. Гарри сглотнул подступивший к горлу комок и дрожащими руками поправил удавку на шее. Петля затянулась еще туже и сильнее врезалась в горло. Гриффиндорец крепко зажмурился, сделал глубокий вдох и сжал зубы так, что свело скулы. Поттер приготовился к тому, чтобы в следующий миг спрыгнуть со стула, как вдруг дверь в комнату резко распахнулась, и на пороге возник Северус Снейп. – Поттер, ты что делаешь! – закричал декан Слизерина. – Вешаюсь, – хрипло ответил гриффиндорец, понимая, как идиотски это звучит. – Гарри, остановись! – вскрикнул Альбус Дамблдор, следом за Снейпом появившийся в дверях комнаты своего ученика. – Не делай этого, мой мальчик! – поспешно извлекая свою палочку, добавил старый волшебник. Появление главы Ордена произвело на Поттера ошеломляющий эффект. Это в корне меняло все, и самоубийство можно было перенести на более позднее время. – Вы живы, сэр? – пораженно воскликнул гриффиндорец и резко дернулся вперед, импульсивно и необдуманно, в стремлении броситься к Дамблдору. Табурет зашатался, опасно накренился, Гарри начал балансировать, чтобы удержать равновесие, но в следующий миг стул с оглушительным грохотом упал на пол. Чиркнув пальцами босых ног по поверхности стула, тело свободно повисло, медленно покачиваясь. Губы повешенного парня растянулись в жутком подобии улыбки, белые, ровные зубы оскалились, глаза напряженно зажмурились. Гарри издал довольно громкий шипящий звук, перешедший во что–то вроде сдавленного свиста, в углах рта появилась белая пена слюны, потом звук резко прекратился, Поттер открыл рот, стараясь глотать воздух. Глаза широко распахнулись, напряжение мышц лица спало и на нем отразилось выражение какого–то детского удивления, будто бы Гарри и сам не верил в то, что смерть все–таки пришла за ним и он умирает. Гриффиндорец попытался втягивать в себя воздух, но каждый раз это сопровождалось жутким хрипом, переходящим в клекот. Шнур душил Гарри, как змея свою жертву, и неожиданно по ногам повешенного прошла дрожь. Все это произошло за считанные мгновения, показавшиеся Поттеру вечностью. Сквозь кровавую пелену перед глазами он видел, словно в замедленной съемке, как Дамблдор медленно, очень медленно, поднял свою палочку и пару раз взмахнул ей. Снейп так же неспешно, словно передвигаясь в вязком пространстве, бросился к нему и схватил за судорожно дергающиеся ноги, пытаясь приподнять и не дать петле сломать ему шею. Все происходило как–то нереально медленно, как казалось Гарри, и он безумно испугался, что они не успеют ему помочь и он умрет. Но в следующий миг шнур треснул и Поттер рухнул на пол. Снейп не сумел удержать падающее тело и гриффиндорец довольно–таки болезненно грохнулся и распластался на полу. Парень захрипел и попытался сделать глоток воздуха, но вдруг закашлял и в следующий миг его вырвало желчью. С временем будто бы произошли очередные метаморфозы, и события для Гарри внезапно стали разворачиваться очень стремительно. Снейп бросился к нему, поднял и принялся ослаблять петлю у него на шее, чтобы облегчить страдания. Поттер все еще хрипел и кашлял, но зельевар, не дав ему времени придти в себя, скрюченными пальцами больно впился в плечи и тряхнул с такой силой, что у Гарри клацнули зубы и он чуть не прикусил язык. А через мгновение несколько хлестких пощечин заставили гриффиндорца вскрикнуть от боли и неожиданности. Снейп, удерживая его одной рукой за плечо, другой начал немилосердно хлестать по щекам. Поттер, с болтающейся петлей на шее, сделал попытку уклониться от побоев рассвирепевшего зельевара, но безуспешно. – Мальчишка! Что ты себе позволяешь? – зашипел ему в лицо декан Слизерина, продолжая немилосердно хлестать по щекам. – Когда ты перестанешь совершать безумные выходки? Ты такой же наглый, эгоистичный и безмозглый идиот, как и твой отец, Поттер. – Тебя с детства надо было пороть, и чем чаще, тем лучше! Розгами, Поттер, чтобы выбить из тебя всю дурь! – Северус, достаточно, – выждав некоторое время, пока зельевар проводил воспитательно–разъяснительную работу, произнес Дамблдор, но в его голосе на этот раз не было привычной мягкости и снисходительности. – Бить детей не педагогично. Декан Слизерина резко отпустил Гарри, и парень на дрожащих ногах снова рухнул на пол как подкошенный. – Я же не знал... я думал, что вы погибли, сэр, – пораженно произнес Поттер, трясущимися руками снимая с шеи позорную петлю. Сердце бешено колотилось в груди, кровь стучала в висках. Он потрясенно смотрел на старого волшебника, в облике которого произошли существенные перемены. Дамблдор будто постарел лет на десять, или даже на двадцать... Гарри поймал себя на мысли, что не знает, сколько Дамблдору лет. Сто, а может быть сто пятьдесят? Сколько бы там не было, сейчас старик выглядел очень хреново, будто бы вернулся с того света. Сам Гарри, в отличие от своего учителя, хоть уже трижды за последнее время был на волосок от смерти, физически чувствовал себя относительно не плохо, если не брать в расчет боль в груди, першение в горле и горящие от пощечин щеки. Дамблдор же выглядел как оживший мертвец. Судя по всему, обряд высосал из старика все силы, и было чудо, что он сумел выжить. Сейчас Гарри искренне был рад, что директор не погиб. Он готов был броситься к старику и обнять его, но строгий и непривычно холодный взгляд Дамблдора не позволил Поттеру проявления таких эмоций. Парень смущенно закашлялся, чтобы скрыть свое волнение, и потупил взгляд. – Драко жив? – охрипшим голосом спросил гриффиндорец, замерев от напряжения, боясь услышать в ответ жестокую правду. В гнетущей тишине ему казалось, что он слышит удары собственного сердца, которое билось оглушительно громко где–то в горле. – Почему вы молчите? Он мертв? – прошептал Поттер. – Все оказалось напрасно... – Великая сила твоей любви вернула Драко Малфоя к жизни, – устало ответил Дамблдор и тяжело опустился в кресло, видимо, старый волшебник был настолько изможден, что даже простое заклинание, перерубившее веревку, лишило его остатка сил, и директор не мог уже стоять на ногах. Зато Поттер внезапно вскочил с такой поспешностью, словно снаряд, выпущенный из катапульты, и, позабыв о том, что его только что вытащили из петли, сломя голову бросился к двери, но Снейп успел перехватить его у самого выхода. – Пустите меня, я должен его видеть, немедленно! – заорал гриффиндорец, отчаянно вырываясь из захвата зельевара. – Только что вы вешались, мистер Поттер, а сейчас торопитесь на свидание, – желчно произнес декан Слизерина, крепко удерживая гриффиндорца. – Пустите, я же не знал! – брыкаясь, огрызнулся Гарри, и лягнул ногой зельевара в отместку за набитую морду и угрозы выпороть розгами. – Успокойся, мой мальчик, – негромко произнес Дамблдор, но это возымело свое действие. – Драко ты увидишь, но позже. Он без сознания и уйдет достаточно времени, прежде чем мы с профессором Снейпом полностью исцелим его. А сейчас мне необходимо поговорить с тобой. Нам есть что обсудить, не так ли? Поттер нервно сглотнул слюну, внезапно наполнившую рот, и тоскливо посмотрел на дверь, которая с громким треском захлопнулась у него перед носом, запечатанная заклинанием. Выход был закрыт и только после этого Снейп отпустил его. Даже спустя неделю Поттер будет вспоминать этот мучительно–тяжелый для него разговор, испытывая нервную лихорадку, чувствуя, как во рту становится сухо, а на щеках появляется то нездоровый румянец, то кровь начинает отливать от лица. Разговор в присутствии Снейпа оказался очень непростым. Дамблдору было что с ним обсудить – это и потеря гомункулуса по его вине, и идиотская попытка суицида, и шантаж директора с угрозами объединиться с Волдемортом, организовывая сообщество гениев мирового зла, и его осознание того, что он по своей сути является крестражем и как ему теперь предстоит дальше жить со знанием этого, и собственно, его отношение к Дамблдору и поступкам главы Ордена. Старик потребовал от гриффиндорца полный отчет о выполнении задания, так как он был руководителем операции, и Гарри пришлось рассказать все, чистосердечно и без утайки. Глава Ордена не грозил ему применением легилименции, но Поттер знал, что если он начнет что–то утаивать и врать, директор на этот раз не станет щадить его чувства и, взломав защиту, ворвется в его сознание. Гарри был уверен, что старик, несмотря на то, что был изможден, сумеет это сделать. А Поттер очень не хотел посвящать Дамблдора, и тем более Снейпа, в некоторые интимные подробности, которые происходили во время путешествия за крестражем. Бывший гриффиндорец старался по возможности обходить эти щекотливые моменты, однако ему пришлось очень нелегко, повествуя об оригинальном способе телепортации из склепа, когда они с Малфоем просто свалились в портал, трахаясь на крышке гробницы. Нелегко было рассказывать и о том, что им пришлось подрочить и отсосать друг другу, чтобы получить гомункулуса. Поттер густо краснел и начинал откровенно тупить, не зная, что сказать в свое оправдание и как обойти в своем отчете эти пикантные сцены. Он чувствовал себя ужасно, словно на перекрестном допросе в Отделе нравов. Позже Гарри старался не вспоминать этот разговор, но, тем не менее, каждый раз мысленно возвращаясь к нему, ему становилось тошно от одних только воспоминаний. Никогда еще Дамблдор не был таким строгим, и даже суровым по отношению к нему. Раньше Гарри всегда раздражало то обстоятельство, что директор относился к нему как к ребенку, жалел его и щадил, и многое утаивал от него. Сейчас все изменилось, и бывший гриффиндорец ощутил на себе суровость старого волшебника, уже не раз пожалев о былых доверительных отношениях. Глава Ордена ни в чем не обвинял его, но слова били так же больно, как хлесткие пощечины Снейпа. За время этой непростой многочасовой беседы Поттер уже не раз пожалел, что не повесился. После подробного, детального отчета о задании, которое он едва не провалил изначально, юный агент мало что говорил, слова будто прилипали к языку, гриффиндорец что–то мямлил, заикался, кивал головой, во всем соглашаясь с Дамблдором, и старался все время смотреть в пол, а присутствие злобного и желчного Снейпа только усугубляло и без того тяжелую ситуацию. Почему–то Гарри казалось, что зельевар не оставил идею выпороть его розгами, и как только разговор с Дамблдором закончится, исполнит свою угрозу. Поттер готов был провалиться сквозь землю и мечтал только об одном, чтобы этот гнетущий для него разговор закончился как можно быстрее, ибо он не оставлял надежды увидеть Драко Малфоя любой ценой, пусть тот сейчас и находился без сознания. Гарри узнал, что кольцо Марволо Мракса было уничтожено, хотя Дамблдор, обессиленный обрядом воскрешения Малфоя, во время ликвидации крестража получил мощное поражающее проклятие, которое не сумел отвести, и сейчас его рука выглядела так, будто кожа получила многочисленные ожоги. Гарри в очередной раз тоскливо подумал о том, что он все же чудовище и это увечье старого волшебника опять–таки произошло по его вине, ибо директор торопился уничтожить крестраж, обеспокоенный его идиотскими угрозами, и сделал это, будучи обессиленным и изможденным. Поттер старался не смотреть на изувеченную руку директора и постоянно отводил глаза, Снейп же, скрестив руки на груди, взирал на него как ангел мщения, и, видимо, действительно не оставлял намерения выпороть его. В довершение всего, под конец беседы Гарри пришлось пообещать, что он избавится от своих невыносимых привычек, приобретенных в маггловском мире – перестанет гнусно сквернословить, хамить и харкать на пол, а также бросит пагубную привычку курить. Бывший хастлер понуро кивнул головой, давая Дамблдору такое обещание, про себя подумав о том, что от чего надо было избавиться в первую очередь, так от блядской татуировки на заднице, клейма сутенера Веймара. Только под утро оба волшебника покинули его спальню. Гарри облегченно вздохнул, когда за Снейпом захлопнулась дверь. Поттер был уверен, что после воспитательно–разъяснительной беседы его потащат в подвал, где декан Слизерина уже наверняка приготовил розги. Но когда все обошлось, гриффиндорец тут же кинулся к шкафу, где у него среди кучи ненужного барахла был припрятан блок сигарет, и невольно вознес молитву всем богам, обнаружив простую маггловскую одноразовую зажигалку, ибо его волшебную палочку ему так и не вернули. Более того, Поттер обнаружил, что дверь снова заперта и понял, что находится под домашним арестом в своем же собственном доме. Видимо, Дамблдор посчитал, что он должен оставаться взаперти и одиночестве, чтобы глубоко задуматься над своим поганым поведением и сделать соответствующие выводы. Поттер сделал глубокую затяжку, чувствуя, как понемногу начинает расслабляться и успокаиваться, выпустил струю дыма, посмотрел на запертую дверь и произнес: – Ну и хрен с вами, главное, «хорек» жив. Снова затянувшись, Гарри перевел взгляд на окно, зная, что на внешней стене есть труба для стока воды, и усмехнулся. Этажом выше располагалась спальня Драко Малфоя. Надеждам Гарри увидеть своего любовника в этот день так и не суждено было сбыться. Трансгрессировать из комнаты, находясь под домашним арестом, без палочки, Поттер не мог. Идея залезть в спальню Малфоя по водосточной трубе также оказалась невыполнимой. Или Снейп, или сам Дамблдор позаботились о том, чтобы и этот способ проникновения был неосуществим для гриффиндорца. Видимо, к водосточной трубе применили то же самое заклятие, которое отлично использовали на протяжении многих лет для охраны лестницы, ведущей в спальню студенток в Гриффиндорской башне, и ни один парень так и не сумел это заклятие преодолеть и добраться до комнат девчонок. Труба внезапно оказалась такой скользкой, будто ее смазали жидким вазелином, и любые попытки Гарри ухватиться за нее, заканчивались полным провалом, он не смог за нее даже взяться. В этот момент Поттер, скрипя зубами и окончательно позабыв о данном главе Ордена обещании не сквернословить, проклинал применившего это заклинание так, как это умеют делать только уличные хастлеры, упустившие клиента по вине более удачливого конкурента. Под вечер с двери его спальни сняли запирающее заклятие, и Гарри, решив, что его домашний арест на этом закончен, сразу же побежал на третий этаж, перепрыгивая через несколько ступенек. Однако проникнуть в спальню любовника он по–прежнему не смог – дверь была заперта, а в замочную скважину так и не удалось ничего увидеть. Неудача хоть и огорчила бывшего гриффиндорца, но добавила еще большей настойчивости и наглости. Дождавшись появления Снейпа в штаб–квартире, Поттер преградил ему путь в узком коридоре и потребовал от него допуска к любимому телу, которому отдал часть своей души, но добиться чего–либо от зловредного зельевара было невозможно. Декан Слизерина был непреклонен и продолжал утверждать, что «пока мистер Малфой не исцелится полностью от своих тяжелых ран, посещения к нему категорически запрещены, тем более таким неадекватным типам с неустойчивой психикой, способным на любые непредсказуемые идиотские поступки». Гарри мужественно и молча снес очередное привычное оскорбление «сального урода», но, поняв, что Снейп останется непреклонным и не пойдет ни на какие уговоры и шантаж, Поттер загрустил, тем более зельевар снова пригрозил поркой, если он не отстанет от него. Встречаться с Дамблдором после того знаменательного ночного разговора он не хотел и по возможности старался вообще избегать главу Ордена. Приходилось только сидеть и ждать, но это бездействие сводило с ума импульсивного и деятельного гриффиндорца. Пару раз у него даже закрались сомнения, что Драко все же не удалось спасти, он погиб, но от него это тщательно скрывают, но когда Гарри услышал звук шагов у себя над головой, у него бешено забилось сердце. В том, что это ходил именно слизеринец, не было никаких сомнений. Драко осторожно передвигался по спальне, опираясь то ли на трость, то ли на костыль. Поттер вскочил с постели, где валялся целыми днями от безделья, рассматривая последние выпуски комиксов, которыми его регулярно снабжала Тонкс. Отбросив в сторону журнал и поспешно вышвырнув окурок в окно, парень сломя голову понесся вверх по лестнице. Он долго колотил в дверь, и даже ногами, призывая Малфоя открыть ему, но когда устал бесцельно выбивать дверь, присел на корточки перед замочной скважиной, пытаясь хотя бы так увидеть равнодушного к его переживаниям любовника. Поттер сожалел о том, что после дурацкой попытки суицида ему так и не вернули его волшебную палочку, иначе он уже давно разнес бы эту дверь к чертовой матери. Но вдруг в этот миг эта самая дверь резко распахнулась, и на пороге возник Снейп. Это было так неожиданно, что Гарри в первый момент опешил и с приоткрытым ртом так и остался сидеть в идиотской позе на корточках. – Шпионите, мистер Поттер? Подглядываете в замочную скважину и мастурбируете? – ехидно поинтересовался декан Слизерина, на что Гарри в первый миг не нашелся что ответить, зато зловредный зельевар воспользовался растерянностью гриффиндорца и врезал ему по лбу. Поттер, потеряв равновесие, плюхнулся на задницу, а дверь снова резко захлопнулась у него перед носом. На миг герой магического мира от такой наглости лишился дара речи, а затем, вскочив на ноги, стал возмущенно орать и пинать дверь ногами, стараясь донести до Снейпа светлую мысль, что это его дом, и никто не имеет права так обращаться с ним. Поттер по многолетней привычке обозвал декана Слизерина сальным ублюдком и сволочью, и пригрозил выставить Орден из своего дома к чертовой матери, но, видимо, зельевар применил заклятие беззвучности, и все проклятия гриффиндорца сотрясали воздух, не беспокоя ни лекаря, ни его пациента. – Гад, – смачно харкнув на пол с досады, произнес Поттер и угрюмо побрел по лестнице в свою комнату. Несмотря на то, что Гарри изначально негодовал и сильно обижался, что кто–то вдруг посмел встать между ним и Малфоем, препятствуя их встрече, и вообще сует свой чертов нос не в свои дела, и его личная жизнь – это его дело, но спустя несколько дней он изменил свои взгляды. Первые эмоции прошли, когда хотелось сломя голову бежать к спасенному любовнику и крепко–крепко прижать его к себе, чтобы больше никуда не отпускать. Но на место первым безумным эмоциям пришли трезвые размышления об их совместном будущем и осмысление того, что этого будущего у них нет. В том, что Драко жив, Гарри уже не сомневался, он время от времени слышал нетвердые шаги любовника, слегка прихрамывающего на одну ногу, и каждый раз чувствовал, как учащенно начинает биться сердце. В его памяти мгновенно всплывали щемящие душу воспоминания об их совместной операции и ночах, проведенных вместе. Поттер чувствовал, как его душа рвется навстречу Малфою, но в то же время нет–нет, да и закрадывались сомнения, а что будет дальше и есть ли у них будущее. И чем больше Гарри размышлял над этим, тем все более пессимистичные выводы он делал. Жизнь Драко была подвержена смертельной опасности и только благодаря чуду, которое смог совершить Дамблдор, слизеринец был возвращен с того света. Вряд ли в другой раз Малфою повезет так же, а в том, что жизнь любовника будет подвержена постоянному риску, если они останутся вместе, Поттер уже не сомневался. Он так уверился в том, что все, кто находится рядом с ним, рано или поздно умирают насильственной смертью, что уже не сомневался, что и Драко будет ждать та же печальная участь, что и Рона, и Брента. Да и его самого ожидает неминуемая гибель. Рано или поздно его убьют, ибо ему, крестражу Волдеморта, просто не дадут право на жизнь. Он обречен, и теперь знает это. Отныне ему придется жить с осознанием того, что он смертник, и как–то смириться, что его жизнь оборвется в тот день, когда свершится финальная битва, предопределенная пророчеством. А, исходя из всего этого, имеет ли он право претендовать на Драко Малфоя и подвергать его смертельному риску, чтобы эгоистично пытаться построить свое счастье хоть на непродолжительное время? Может ли он претендовать на счастье, он, чудовище, которое живет за счет смертей близких и ни в чем не повинных людей? Да и будет ли оно, это счастье? Хотя он уже давно простил Малфоя, а слизеринец сотню раз искупил свое преступление перед ним, Поттер знал, что никогда не сможет забыть то, что ему пришлось пережить, и какую роль слизеринец сыграл в его трагической судьбе. Он все простил и даже полюбил Драко так, что отдал за него душу, но забыть, что был грязной уличной шлюхой, не сможет никогда. Да и какая из них с Малфоем может быть пара? Два изгоя, презираемые всеми, и вынужденные прятаться от всего мира, скрывать свои противоестественные отношения и вечно лгать всем? Чем больше Гарри размышлял над этим, тем больше приходил к выводу, что не имеет права из–за своего эгоизма ломать жизнь любимому человеку, поэтому должен в очередной раз принести в жертву свое счастье ради другого. Однажды он уже лишился чести и сломал себе жизнь, бросив все на жертвенный алтарь ради любви к Джинни Уизли. Сейчас он должен поступить так же ради благополучия Драко Малфоя. Сейчас слизеринец тянулся к нему, потому–что чувствовал себя таким же изгоем. Став одноногим калекой, лишившись родителей и дома, Драко подсознательно искал кого–то, кто так же несчастен, но со временем Малфой привыкнет к своему нынешнему положению, инвалидность перестанет его угнетать, он снова займет в обществе достойное положение. И тогда он поймет, что Гарри Поттер ему уже не нужен. Лучше для них обоих будет, если Драко найдет кого–то другого, кто будет любить его – девушку, которая станет его женой и слизеринец сможет возродить свой род, которым так гордился подлец Люциус. Пэнси Паркинсон когда–то любила Драко, и если это были искренние чувства, для нее и сейчас не будет иметь значения, что Малфой прошел каторгу и получил инвалидность. Для искренне любящего человека это не играет никакой роли. Так рассуждал Гарри и понимал, что ради любви к Драко Малфою, ради будущего слизеринца, он готов и на этот раз пожертвовать всем, лишь бы тот был в безопасности и счастлив. Чем больше Гарри размышлял об этом, тем твёрже убеждался в том, что Дамблдор в очередной раз оказался прав, дав ему время, чтобы обдумать их с Малфоем отношения и совместное будущее, которого, увы, у них быть не могло. И Поттер понял, что ради благополучия любимого человека, ради его жизни, им необходимо расстаться, иначе из–за минутной прихоти и эгоистичного желания получить хоть немного человеческого счастья, он сломает Малфою жизнь, которая и так была чудовищно изломана. Драко выстрадал и заслужил право быть счастливым, а он – нет. Невозможно построить свое счастье на смертях, крови и горе других. После всех несчастий, которые он причинил близким людям, разве может он счастливыми глазами смотреть в глаза поседевшей от горя Гермионе? И после всех трагических смертей, которые произошли по его вине, как он может думать о своем собственном благополучии и строить планы на будущее? Он обречен на вечные страдания, быть изгоем и проклятым, такова его судьба, и с этим ему придется смириться, и жить с постоянной мыслью о неминуемой гибели. Он никогда не поступит так низко и подло, чтобы сломать жизнь другому человеку. Поэтому они должны расстаться, и чем скорее, тем лучше. Как бы больно ему не было, Гарри принял решение и не собирался его менять. Теперь ему необходимо было встретиться с Дамблдором, чтобы сообщить о том, что он покидает волшебный мир и возвращается к магглам. Жить в одном доме с Малфоем, приняв решение расстаться, он не мог. Идти Драко было некуда, особняк Блэков был его единственным пристанищем, поэтому уйти должен он, и уйти туда, куда за ним не сможет последовать слизеринец, а именно к магглам. Чем дальше он уйдет, тем больше шансов на то, что жизнь Драко Малфоя будет в безопасности. Именно об этом Гарри и хотел сказать главе Ордена. Он не собирался на этот раз трусливо бежать из мира волшебников, сейчас он хотел все сделать основательно, чтобы в очередной раз не совершить роковую ошибку. Гарри готов был к тому, что старик будет против его возвращения к магглам и придется снова противостоять директору, чтобы добиваться своего, но глава Ордена, к удивлению Поттера, возражать не стал. Гарри окончательно убедился, что отношение старика к нему после угроз принять сторону Волдеморта резко изменилось. К нему уже не относились как к наивному ребенку, от которого с доброй улыбкой скрывали жестокую правду, предлагая взамен «шоколадный котелок». Сейчас Дамблдор разговаривал с ним на равных, как с взрослым мужчиной, и уже не пытался щадить его чувства. Гарри всегда хотел, чтобы его воспринимали как взрослого, и он этого добился, хотя где–то в глубине души проскользнула щемящая грусть по тем, былым отношениям между наивным мальчиком и старым мудрым учителем. Дамблдор не уговаривал его, не убеждал, не просил передумать – они просто заключили взаимовыгодную сделку. Гарри потребовал свои деньги, оставленные ему родителями, и получил половину, которая была переведена в маггловские фунты и оказалась в крупнейшем лондонском банке Barclays, на счете, открытом на имя Гарри Эванса. Согласно заключенному договору, Поттер получал полную свободу действий, но под неусыпным, круглосуточным наблюдением агентов Ордена Феникса. Сначала бывший гриффиндорец хотел возмутиться, но во время сумел побороть свои эмоции, над которыми в итоге возобладал разум. Он мог делать все, что ему вздумается, и никто из магов не станет чинить ему в этом никаких препятствий, но если его жизнь будет подвергаться риску со стороны магглов или Пожирателей Смерти, агенты в тот же миг примут самые решительные действия, чтобы спасти его от грозящей опасности. Гарри считал, что не нуждается в охране агентов, так как в случае смертельной опасности сам сможет постоять за себя, благодаря своим уникальным способностям владения черной магией, доставшейся ему от Волдеморта. Но он не стал возражать Дамблдору и принял условия старика. Он мог находиться в мире магглов сколько угодно, но должен будет вернуться в мир волшебников по первому требованию главы Ордена. Перед трупом Малфоя в подвале Снейпа он поклялся выполнить любые требования старика ради спасения жизни любовника, и Дамблдор сейчас напомнил ему об этом. Поразмыслив, Гарри пришел к выводу, что его все устраивает, ибо круглосуточная слежка не мешала исполнению задуманного и намеченных планов, и он готов был вернуться по первому требованию, когда у Ордена возникнет необходимость в нем. Большего добиться от Дамблдора он и не мечтал. Он и так получил гораздо больше, на что мог рассчитывать. Он мог свободно заниматься в мире магглов тем, ради чего готов был потратить все свои деньги и все свое время. Он поклялся светлой памятью Брента О’Коннера сделать все, чтобы помочь несчастным, оказавшимся на самом дне, и он должен выполнить свою клятву. Возможно, именно помогая отчаявшимся и обездоленным – изгоям, шлюхам, наркоманам и бездомным, он сможет хоть немного искупить свою вину перед теми, кто пострадал из–за него. Дамблдор долго и задумчиво смотрел на своего бывшего ученика, когда Гарри, сбиваясь от волнения, в очередной раз излагал свои планы и рассказывал о том, чем собирается заняться в мире магглов, а затем старик внезапно и беспрекословно согласился. Гарри даже опешил, что все получилось так просто. Но теперь ему предстояло самое сложное – сказать то же самое Малфою, и Поттер понимал, что с Драко так легко и просто не получится. Ему предстоял тяжелый, мучительный разговор с любовником, и Гарри знал, что причинит ему боль, сообщив о разрыве их отношений и о желании покинуть магический мир, но он должен был это сделать. Ради любви к Малфою... Если в первые дни Гарри стремился во что бы то ни стало увидеть Драко, и готов был выбивать двери, крушить стены и лазать по водосточным трубам с риском сломать себе шею, лишь бы оказаться в спальне слизеринца, то сейчас, когда Снейп сообщил ему, что «он может повидаться с мистером Малфоем, чье здоровье уже не вызывает опасений», Гарри не торопился это делать. Он стоял возле окна, задумчиво глядя на потоки дождевой воды, стекающие по стеклу, и курил, стараясь успокоиться. Он сильно нервничал в преддверии предстоящего разговора со слизеринцем. Драко никто не открыл правду о том, что он погиб во время операции, но был воскрешен обрядом некромантии при помощи великой силы любви Гарри. Дамблдор посчитал, что не стоит травмировать психику молодого человека шокирующими подробностями о его смерти. Малфой знал только полуправду – что был тяжело ранен с бою с Пожирателями Смерти, а по дороге к порталу потерял сознание от большой кровопотери. Слизеринец не должен был узнать о собственной смерти и воскрешении благодаря самопожертвованию Гарри. Сам Поттер хоть и с неприязнью отнесся к очередной полуправде Дамблдора, но на этот раз посчитал, что так будет лучше. Незачем Малфою знать, что он полюбил его так, что ради него расколол свою душу. Сейчас из–за этого неведения им будет легче расстаться. Гарри зашипел от боли, когда истлевший окурок обжег ему пальцы. Парень вышвырнул его в форточку и закурил новую сигарету. Он всю бессонную ночь размышлял над тем, что скажет Малфою, зная, что своим решением причинит слизеринцу боль. Именно сейчас он стал лучше понимать Дамблдора, и то, как трудно было старику всю свою жизнь принимать судьбоносные решения, которые разрушали чью–то жизнь. Теперь ему самому пришлось принять такое решение за них обоих. Он понимал, что сделал все правильно, только почему же сейчас было так невыносимо горько, что щипало в глазах, а где–то в груди свербела мучительная боль? Поттер щелчком вышвырнул второй окурок в форточку и медленно направился к двери. Этот разговор должен произойти, и оттягивать его было трусостью и малодушием, он обязан быть честным с Малфоем до конца, как бы тяжело не было. Гарри стукнул в дверь, но она от одного его удара распахнулась сама. Гриффиндорец замер от неожиданности, затем немного неуверенно переступил порог и встретился взглядом с человеком, которой внезапно стал ему дороже жизни. Гарри почувствовал, что его ноги внезапно стали ватными, дыхание перехватило, а сердце сбилось с привычного ритма, будто запуталось, когда ему стучать. Драко Малфой полулежал в постели. Он был бледнее обычного, выглядел уставшим и изможденным, как человек, перенесший тяжелую, продолжительную болезнь, но при виде Гарри он улыбнулся и инстинктивно подался вперед в стремлении подняться. Поттер поспешно подошел к нему, порывисто и страстно обнял, крепко прижимая к себе. Едва их тела соприкоснулись, как от этого касания Гарри словно ударило током, и он забыл в этот миг обо всем на свете. Он ощущал дыхание Драко, гладил его белокурые волосы, наслаждаясь этим мгновением их близости, а затем впился в губы любовника жадным, ненасытным, пьянящим поцелуем. Парни задыхались, но не могли оторваться друг от друга, хмелея от счастья, что все позади, что они прошли ад и кровавую мясорубку и сумели выжить, а сейчас вместе – всем смертям назло. И весь мир для них замер, время остановилось, ничего не существовало в этот миг для двух бывших врагов, которые стали единым целым, обретя общую душу. Драко пытался что–то сказать, но Гарри все время прерывал его, целуя лицо, торопливо, ненасытно, с каким–то отчаянным исступлением. – Я пытался увидеть тебя раньше, но крестный запретил, – в перерыве между поцелуями, тяжело дыша, прошептал слизеринец. – Я знаю... они и меня не пускали... сказали, нельзя... я боялся за тебя... – так же горячечно шептал Гарри, продолжая торопливо целовать своего любовника. – Но теперь все будет хорошо, Поттер, – улыбнулся Малфой. – Ведь правда? От этого простого вопроса Гарри внезапно вздрогнул так, будто его ударили по лицу, и от внимания Драко не ускользнула эта мимолетная болезненная реакция гриффиндорца. – Что–то не так, Поттер? – настороженно спросил он, с тревогой всматриваясь в лицо растерянного любовника. – Почему ты молчишь? Что–то произошло за то время, что я болел? Не молчи, Поттер! – непроизвольно повышая голос, обеспокоено произнес Малфой. – Я должен тебе кое–что сказать... – тихо начал Гарри, чувствуя, как под пристальным взглядом слизеринца бешено забилось сердце. Драко молчал, но Гарри ощущал каким–то обострившимся чутьем, что нервы его любовника сейчас натянуты как струны. – Я знаю, что сейчас ты скажешь то, что причинит боль нам обоим, – вдруг произнес Малфой, почувствовав это душой, ибо теперь между ними существовала крепкая связь, объединившая их вместе навечно. – Я возвращаюсь в мир магглов, – сглотнув подступивший к горлу горький комок, ответил Поттер. – Зачем? – с недоумением спросил Драко. – Дамблдор отправляет тебя на очередное задание, или у тебя появились какие–то дела к родственникам? – Я ухожу к магглам навсегда, – ответил Гарри. – Возвращаюсь в свой мир. Я заключил с Дамблдором сделку. Если у Ордена возникнет необходимость во мне, я вернусь на время, но жить буду там. – Чушь! – фыркнул Малфой. – Ты несешь какой–то бред, Поттер! Почему ты должен жить там, когда у нас с тобой есть общий дом здесь? Или существует угроза твоей жизни, и ты вынужден скрываться у родственников, как прежде? – Я должен уехать из этого дома навсегда, – произнес Гарри, решаясь, наконец, сказать всю жестокую правду. – Потти, что за идиотизм? Ты ведь знаешь, я не смогу последовать за тобой в мир магглов, я не хочу жить среди них! – Знаю, поэтому я ухожу туда, а ты остаешься здесь. – Ты хочешь сказать, что мы должны расстаться? – внезапно поняв все, произнес Малфой, и Поттер только утвердительно кивнул головой. – Что произошло за то время, что мы не виделись с тобой? Почему ты вдруг принял такое решение? – пораженно спросил Драко, отказываясь верить в то, что сообщил ему любовник. – Просто я решил, что нам лучше расстаться, – ответил Гарри. – Малфой, поверь, это необходимо! – с отчаянием добавил он. – Значит, ТЫ решил? – повышая голос, процедил слизеринец. – А почему ты один решаешь за нас обоих? Почему ты думаешь, что только твое решение должно быть единственным и верным? Тебе не кажется, Потти, что я тоже в этом вопросе могу что–то решать? – Мы должны расстаться. Я возвращаюсь к магглам и не изменю свое решение. – Ты не можешь так просто уйти... после всего, что между нами было! – пораженно произнес Малфой. – Ничего у нас не было! – выпалил Гарри, чувствуя, как начинает злиться, не на Драко, а на самого себя за свою нерешительность. – Так, перепихнулись пару раз, ничего особенного. Ты забываешь, Малфой, что я шлюха, которой без разницы кому жопу подставлять, тебе или еще кому–то! – Поттер, избавь меня от этой идиотской бредятины, я ее наслушался сполна за время нашего путешествия, – холодно отчеканил Драко. – Я знаю, что ты лжешь, только не могу понять, зачем тебе это надо. Ты испугался, да? Испугался, что начал ко мне что–то чувствовать, поэтому решил снова убежать? – Если бы я хотел убежать, я бы не пришел к тебе сейчас! – с отчаянием крикнул бывший гриффиндорец. – Трус, – процедил Малфой и от этого обвинения Гарри вздрогнул, словно от пощечины. – Ты можешь сбежать от меня, только от себя не убежишь, Потти, – с горечью добавил слизеринец. – Думай, что хочешь, – тихо отозвался Гарри. Он не хотел, чтобы они расстались вот так – Малфой с болью, а он с горечью от несправедливых обвинений, но видимо, по–другому расставаться и нельзя. Гриффиндорец тяжело вздохнул и поднялся с постели. – Я думал... я хотел верить в то, что у тебя появились ко мне какие–то чувства, Поттер. Я не хотел тебя торопить, я готов был ждать столько, сколько потребуется. Я готов был ждать хоть всю жизнь, ждать твоего прощения и любви. Но ты меня по–прежнему ненавидишь… – с упреком и болью произнес Драко. – Малфой, я уже давно избавился от ненависти к тебе. Если ты так думаешь, ты ошибаешься. Это не так! – Ложь! – воскликнул Драко. – Ты не только трус, но еще и лжец, Поттер! Я помню, как там, в лесу, когда я был ранен и истекал кровью, ты закричал, что ненавидишь меня. Это было последнее, что я запомнил. Но это будет преследовать меня теперь до конца жизни. – Не было такого! – пораженно ответил Гарри. – Я не говорил, что ненавижу тебя, я просил тебя продержаться до портала, и обещал, что не брошу. – Я все помню, Поттер. Помню, как ты закричал: «Ненавижу» и это все объясняет – и твой уход в маггловский мир, и нежелание оставаться со мной, несмотря на все пережитое вместе. Может ты и простил, но все–таки ненавидишь, поэтому и уходишь, – тихо произнес Малфой и отвернулся. – Ну что ж, ты всегда сам принимаешь решения и тебе плевать на других, плевать, что кому–то приносишь страдания и причиняешь боль. Ты считаешь, что твое мнение единственное и абсолютно верное, а в итоге – страдают все! – Малфой, я не хотел причинять тебе боль, клянусь, но так будет лучше не только для меня, но и для тебя. Нам надо расстаться. Со временем ты и сам это поймешь. У нас нет будущего. У тебя своя жизнь, у меня своя, если она у меня еще будет... Драко молча смотрел в сторону, с неимоверным усилием сдерживая слезы. Он не мог плакать, ибо это удел плебеев, но боль съедала его изнутри. Собрав в кулак все свое хваленое хладнокровие, он боролся сам с собой, чтобы не броситься вслед за Поттером, не встать перед ним на колени, позабыв о гордости, и умалять о том, чтобы не уходил. А Гарри на пределе сил сдерживал себя, чтобы не плюнуть на все свои мудовые клятвы, обещания и решения, плюнуть на все и сделать несколько шагов обратно, к Малфою, и обнять его снова, крепко–крепко, чтобы больше никуда не отпускать, и прожить с ним до конца жизни, сколько бы не было отведено судьбой для них обоих. Но Поттер видел, как на скулах Малфоя ходили желваки, как слизеринец зло сощурил глаза, и сжал кулаки так, что побелели костяшки. И как бы ему сейчас не хотелось броситься к Драко, попросить у него прощение за все и сказать, что его идиотское решение уже не имеет значения, а любит он его так, что не только душу, жизнь за него отдать готов, Гарри сумел сдержать себя. Он сам только что разрушил хрупкий мост между ними, и пути назад уже не было. Малфой, как бы больно ему не было, мужественно принял его решение расстаться. Это был конец всему, обратного пути уже не было. Гарри отвернулся, чувствуя, как первая слеза скатилась по щеке, и медленно направился к двери. А Драко, глядя ему в спину, понимал, что не вправе его останавливать и дальше отравлять жизнь. Но как же больно было смотреть вслед уходящему гриффиндорцу, понимая, что они расстаются навсегда. – Поттер! – отчаянно крикнул Малфой. Гарри замер, чувствуя, как бешено колотится в груди сердце. Он знал, что если сейчас Драко позовет его, он бросится к слизеринцу и останется с ним навсегда. – Прощай, Поттер. Береги себя, – тихо произнес Драко. – Ты тоже береги себя, Малфой. Прощай... – не оборачиваясь, хрипло ответил Гарри и поспешно вышел за дверь, уже не сдерживая душившие его рыдания.