Они оставили Чинка в Милане и уехали в Скио, а затем в Фоссальту, где былые места сражений, знакомые Эрнесту, заросли травой и стали неузнаваемыми. Он был очень разочарован; кажется, сама история потрясла его до глубины души. «Не возвращайтесь на старые фронты, – говорил Хемингуэй читателям «Торонто стар». – Вы будто возвращаетесь в пустой театр, погрузившийся в мрак, где уборщицы моют полы». Путешествие к полям былых битв, где не осталось следов войны, отчасти проделанное в компании друга-военного, не знавшего о реальном боевом опыте Эрнеста, создавало иллюзию того, что все это было ненастоящим.

Летом Эрнест вместе со своим другом, журналистом Биллом Бёрдом, стал вынашивать план следующего похода, или скорее пешеходной экскурсии, в Шварцвальд. Они пригласили в компанию Льюиса Галантье и его невесту Дороти Батлер, и Салли Бёрд решила присоединиться к мужу. Эрнест и Билл заполучили недорогие билеты для журналистов на самолет франко-румынской авиационной компании, с остановкой в Страсбурге по маршруту в Бухарест. Часть друзей запротестовала. Они договорились отправиться поездом и встретиться в Страсбурге, но Хемингуэи купили авиабилеты за 120 франков (примерно 10 долларов), дешевле билетов на поезд. И добраться до города можно было за два с половиной часа, а не десять. Мало того, что Эрнест и Хэдли не проявили никакого страха перед новым способом передвижения, они утверждали, что Хэдли весь полет спала. Даже при том, что им пришлось встать в четыре утра, чтобы добраться до Ле Бурже к самолету, и при том, что обоим сказали засунуть в уши вату, трудно поверить, чтобы кто-либо мог спать, несмотря на оглушительный рев биплана первой половины века, даже если этот человек был безразличен к новизне ощущений на высоте свыше мили над поверхностью земли. Позднее Эрнест описал полет для «Стар», отметив сходство разбросанных лоскутков сельских земель с кубистскими картинами.

Хотя цены в Шварцвальде их нисколько не разочаровали – можно было жить на доллар в день, и Эрнест написал две колонки для «Стар» о валютном курсе, составлявшем триллион марок за доллар, – компания Хемингуэя испытывала отвращение к немцам, которые показались им грубыми и недружелюбными. Рыбалка не задалась, поскольку трудно было найти места, указанные в лицензии, а Шварцвальд оказался не столь изолированной и дикой местностью, о которой мечтал Эрнест. Один раз Эрнест споткнулся и упал на спину. У него перехватило дыхание, он почувствовал себя плохо и настоял на возвращении в номер, где целый день провел в постели, отказавшись явиться на ужин. К следующему утру Эрнест вернул себе чувство юмора, потому что, как потом Галантье рассказал Карлосу Бейкеру, он решил, что, наверное, умрет, если остальные отправятся в поход без него. С другой стороны, затянувшаяся невеселость предыдущим днем свидетельствовала о тревожной склонности к раздражительности.

Проводив компаньонов из Франкфурта в Париж, Хемингуэи отправились на судне по Рейну в Кёльне, где в это время находился Чинк Дормен-Смит. В последние годы жизни Эрнест написал, что Чинк «долго-долго был моим лучшим другом, а потом – нашим лучшим другом». Хэдли добавляла: «Когда вы с Чинком разговаривали, я не оставалась в стороне. Не то что у мисс Стайн, где я всего лишь жена». («Праздник, который всегда с тобой».) Эрнест и Хэдли отметили первую годовщину своего брака в дороге и были счастливы, что Чинк с ними.

Пока Хемингуэй был в Германии, события греко-турецкой войны достигли кульминации, и к тому времени, когда они с Хэдли вернулись в Париж, он начал строить планы уехать в Константинополь и писать оттуда новости для «Стар». Этот конфликт, разразившийся из-за попыток Греции захватить анатолийские территории с многочисленным греческим населением во время распада Османской империи, стал одним из самых кровопролитных и жестоких в хаосе послевоенного мира. В конце августа 1922 года турки, под предводительством военачальника Мустафы Кемаля, или Ататюрка, начали крупное наступление на запад. Одержав решительную победу над греческой армией в битве при Думлупынаре, они отвоевали и сожгли Смирну и к середине сентября выдавили греков из Анатолии. Эрнест уехал из Парижа 25 сентября, договорившись посылать телеграммы Фрэнку Мейсону из Службы международных новостей, который будет публиковать заметки Эрнеста под именем Джона Хэдли, а также Джону Боуну, своему редактору в «Стар». Он проехал через Болгарию на «Восточном экспрессе» и прибыл в Константинополь 30 сентября.

Знакомство Хемингуэя с событиями конца греко-турецкой войны даст ему материалы не только на четырнадцать статей для «Стар», но и трех очерков и рассказа под названием «В порту Смирны», который позже войдет в его первый сборник «В наше время». Отступление греков из Фракии станет ключевым элементом ретроспективных сцен в «Снегах Килиманджаро» и при описании отступления из Капоретто в «Прощай, оружие!». Возможно, после недавних попыток, когда он искал конкретные и точные образы, способные передать то, что он хочет сказать, Эрнест, по-видимому, записывал все. Он познакомился с двумя британскими офицерами, капитаном Виттела и майором Джонсоном, которые помогли ему «увидеть» важные упущенные события и описали ему греческих солдат, военное руководство которых было настолько плохим, что в одном столкновении артиллерия вела огонь по своим и многие погибли при обстреле. Отрывистые британские голоса звучали в его голове, когда он сочинял рассказы, вошедшие потом в сборник «В наше время». Стереотипная «твердость духа» хемингуэевских рассказчиков сообщала верные интонации отрешенности и иронии простым историям о страшных событиях.

Заметки Эрнеста для «Стар» были необыкновенно выразительными. Он описывал пыль и грязь, оставшуюся после дождя, в «старом Константинополе», где на улицах и в переулках копошились крысы и пьяницы, что создавало контраст традиционно «восточным» описаниям города: «Утром, когда просыпаешься и видишь окутанную дымкой бухту Золотой Рог и возвышающиеся над ней, уходящие прямо к солнцу стройные и опрятные минареты и слышишь парящий и глубокий, как ария из русской оперы, голос муэдзина, зовущего правоверных к молитве, тогда ощущаешь все очарование Востока». Когда Хемингуэй приехал, город был занят союзными войсками; и пока жители ждали наступления суровой и скучной жизни при режиме Ататюрка, они по максимуму пользовались своей свободой. До девяти константинопольцы не ели, а потом воздух наполнялся запахами «горячих сосисок, жареного картофеля и каштанов». Театры открывались в десять, а ночные клубы – не раньше двух или четырех часов утра.

На Хемингуэя произвело незабываемое впечатление зрелище бесконечной процессии греков и других беженцев-христиан, которые брели через Адрианополь из Восточной Фракии:

Это «жуткая процессия», писал он, используя заслуженное прилагательное. Эрнест проявил политическую проницательность. Ключевым элементом подоплеки военных действий были отношения союзников и Греции в Первую мировую войну и после нее. Союзники, особенно британцы, пообещали Греции большие территории Османской империи. После войны, когда стало ясно, что турки будут сопротивляться захвату этих земель, союзники постепенно прекратили поддержку. Турки наконец настигли греков, и бесконечный поток беженцев из Восточной Фракии потек по направлению к Болгарии и в места, которые станут современной греческой республикой. К тому времени, когда в регион приехал Хемингуэй, война прекратилась. Его наблюдения, предельно прозрачные и мастерские, были сделаны уже после войны.