Роберт Харрис
Конклав
Robert Harris
CONCLAVE
© Г. Крылов, перевод, 2017
© Издание на русском языке, оформление. ООО «Издательская Группа „Азбука-Аттикус“», 2017 Издательство АЗБУКА®
От автора
Ради достоверности я использовал в романе настоящие титулы и звания (архиепископ Милана, декан Священной Коллегии кардиналов и т. п.), но относиться к ним нужно так же, как вы отнеслись бы в художественном произведении к должности президента США или премьер-министра Великобритании. Характеры, которые я создал для исполнения этих обязанностей, не имеют ни малейшей аналогии с реальными духовными лицами; если же я ошибся и кто-то обнаружит какие-то случайные общие черты, то приношу свои извинения. Точно так же, несмотря на поверхностное сходство, у меня не было намерения создать портрет нынешнего святого отца, когда я описывал в «Конклаве» покойного папу римского.
Я решил, что лучше мне не есть вместе с кардиналами, – и ел в своей комнате. Одиннадцатым голосованием меня избрали римским папой. Господи, я могу произнести те же слова, что и Пий XII при его избрании: «Господи, безгранично милосердие Твое, будь же милосерден ко мне». Кто-нибудь мог бы сказать, что все это похоже на сон, однако теперь до моей смерти это самая важная реальность во всей моей жизни. Итак, Господи, «я готов жить и умереть с Тобой»[1]. Когда я стоял на балконе собора Святого Петра, мне аплодировали около трехсот тысяч собравшихся. Прожектора не позволяли мне видеть ничего, кроме бесформенной колышущейся массы.
Папа Иоанн XXIII, дневниковая запись от 28 октября 1958 г.
Я был одинок и прежде, но теперь мое одиночество становится полным и ужасающим. Отсюда и болезненные головокружения. Теперь я живу, словно статуя на постаменте.
Папа Павел VI
1. Sede vacante[2]
Кардинал Ломели вышел из своих апартаментов во дворце Конгрегации доктрины веры незадолго до двух часов ночи и поспешил по темным аркадам Ватикана в покои папы.
Молился на ходу: «Господи, ему еще столько нужно сделать, тогда как моя работа на Твоей службе завершена. Он любим, а я забыт всеми. Пощади его, Господи. Пощади. Возьми меня вместо него».
Он с трудом поднялся по мощеному склону к Пьяцца Санта-Марта. В мягкой мгле римского воздуха уже сквозила первая слабая осенняя прохлада. Накрапывал дождь. Позвонивший кардиналу префект Папского дома, судя по голосу, пребывал в панике, и Ломели предполагал увидеть ад кромешный. Однако на площади, против обыкновения, было вполне спокойно, если не считать кареты «скорой помощи», припаркованной на почтительном расстоянии. Ее силуэт выделялся на фоне освещенной южной стены собора Святого Петра. Лампы в салоне были включены, стеклоочистители ходили туда-сюда, и можно было даже различить лица водителя и его помощника. Водитель говорил по мобильному телефону, и Ломели в смятении подумал: они приехали не для того, чтобы забрать человека в больницу, они здесь – вывезти тело.
Стоявший у входа с зеркальной дверью в Каза Санта-Марта[3] швейцарский гвардеец отдал честь, рука в белой перчатке взметнулась к шлему с красными перьями.
– Ваше высокопреосвященство.
Ломели указал ему на машину:
– Будьте добры, передайте водителю, чтобы воздержался от общения с прессой.
Внутри здания царила какая-то строгая, стерильная атмосфера, будто в частной клинике. В беломраморном холле находилось с десяток растерянных священников – трое в ночных халатах, – словно прозвучал сигнал пожарной тревоги, а они не знали, как в этом случае следует действовать. Ломели помедлил на пороге, понял, что сжимает что-то в левой руке, посмотрел – оказалось, собственный красный пилеолус[4]. Он не помнил, когда взял шапочку, теперь же разгладил ее и надел. Прикоснувшись к волосам, ощутил, что они влажные. По пути к лифту наперерез ему поспешил епископ-африканец, но Ломели только кивнул в его сторону и не остановился.
Лифт пришлось ждать целую вечность. Можно было бы воспользоваться лестницей, но Ломели и без того запыхался. Он спиной чувствовал на себе взгляды. Ему бы сказать что-нибудь. Когда лифт наконец спустился, кардинал повернулся и поднял руку в благословении:
– Молитесь.
Нажал кнопку второго этажа – двери сомкнулись, и кабина пришла в движение.
«Если Ты желаешь призвать его к Себе и оставить меня, то дай мне силы стать камнем для других».
В зеркале под желтой лампой он увидел свое лицо – трупного цвета и рябое. Ему нужен был знак, какой-нибудь приток силы. Лифт резко остановился, но желудок как будто все еще продолжал подниматься – и Ломели для устойчивости ухватился за металлические перильца. Вспомнилось, как однажды, когда он ехал в этой кабине вместе с его святейшеством в самом начале его папства, на этаже вошли два пожилых кардинала. Они сразу же упали на колени, потрясенные тем, что оказались лицом к лицу с наместником Христа на земле, но папа только рассмеялся и сказал: «Не стоит волноваться, встаньте, я всего лишь старый грешник, ничуть не лучше вас…»
Ломели поднял подбородок. Его маска для публики.
Двери открылись. Плотная стена темных костюмов расступилась, пропуская его. Он услышал, как один агент безопасности прошептал себе в рукав:
– Здесь декан.
По диагонали площадки перед папскими покоями стояли, держась за руки и плача, три монахини из Конгрегации дочерей милосердия святого Викентия де Поля[5]. Навстречу ему двинулся архиепископ Возняк, префект Папского дома, моложе Ломели. За очками в металлической оправе кардинал увидел распухшие от слез глаза.
Архиепископ беспомощно поднял руки:
– Ваше высокопреосвященство…
Ломели обхватил его лицо и почувствовал под ладонями щетину.
– Януш, он в вашем присутствии всегда был так счастлив.
Потом другой телохранитель (а может быть, кто-то из похоронной команды – и те и другие были одеты одинаково), точнее сказать, одна из фигур в черном открыла дверь в покои.
Маленькая гостиная и еще меньше спальня за ней были полны народа. Впоследствии Ломели составил список присутствовавших, в который вошло более десятка человек, не считая агентов безопасности: два доктора, два частных секретаря, архиепископ Мандорфф – обер-церемониймейстер папских литургических церемоний, не менее четырех священников из Апостольской палаты[6], Возняк и, конечно, четыре старших кардинала Католической церкви: государственный секретарь Святого престола Альдо Беллини, камерленго[7], или камерарий, Святого престола Джозеф Трамбле, великий пенитенциарий, или главный исповедник, Джошуа Адейеми, а также он сам, декан Коллегии кардиналов. Он-то в своем тщеславии воображал, что его вызвали первым, но теперь увидел, что последним.
Ломели последовал за Возняком в спальню папы – впервые. Прежде большая двойная дверь всегда была закрыта. Он увидел папскую кровать эпохи Ренессанса и распятие над ней, обращенное к гостиной. Кровать занимала почти все пространство – квадратная, из тяжелого полированного дуба, она была слишком велика для спальни. Только она здесь и свидетельствовала о величии. Подле нее склонились на коленях Беллини и Трамбле. Ломели пришлось переступить через их голени, чтобы подойти к подушкам, на которых покоилась чуть приподнятая голова папы. Тело под белым покрывалом, руки сложены на груди над простым железным наперсным крестом.
