Первая республика просуществовала считаные месяцы: ее федералистская программа включала такую популярную меру, как отмена воинского призыва, но уже через несколько недель после первых выборов одиночные бунты карлистов переросли в полномасштабную гражданскую войну, и правительству пришлось отказаться от этого важного обещания. Самыми боеспособными войсками карлистского претендента на трон стали выносливые католики-баски, первоначально вдохновлявшиеся сепаратистской идеей сбросить иго Мадрида. Испанские монархи были лишь номинальными правителями баскских провинций, составлявших senorio и никогда, в отличие остального полуострова, не подчинявшихся центральной власти.
Генералы видели главную роль армии в укреплении единства Испании, особенно после утраты американских владений. Как кастильских централистов, их страшила перспектива отделения Страны Басков и Каталонии на пиренейской границе. Кроме того, они были непримиримыми противниками федерализма, поэтому после провозглашения в других частях страны самоуправляемых кантонов они без колебаний подавляли выступления против Мадрида, как и волнения карлистов и басков. В итоге республике быстро пришел конец.
Консервативный политик Кановас дель Кастильо[8] планировал реставрацию Бурбонов после свержения Изабеллы. Кроме того, он хотел создать устойчивое правительство и вернуть армию в казармы. Обе эти цели были достигнуты с провозглашением королем Альфонсо XII в конце 1874 года. Альфонсо был сыном Изабеллы (соответственно, вероятнее всего, в его жилах текла кровь кадровых военных), но на тот момент он числился всего лишь курсантом британской военной академии Сэндхерст.
По конституции Кановаса, продержавшейся почти полвека, Церкви и землевладельцам возвращалось утраченное влияние: не собираясь с ним вновь расставаться, они беззастенчиво манипулировали выборами. Крестьянам и арендаторам приходилось либо голосовать по указке землевладельцев, либо лишаться своих наделов.
Предвыборные кампании проходили под полным контролем вооруженных банд, известных как «отряды с дубинками», – их снаряжали влиятельные местные политики (caciques). Если же и это не помогало, то заполненные избирательные бюллетени уничтожались или подменялись. Политическая и экономическая коррупция растекалась из Мадрида по всей стране такой мощной волной, которой не знали предыдущие столетия. Суды были низведены до состояния деревенских трибуналов, где ни один бедняк не мог рассчитывать на разбор его дела, не говоря о том, чтобы добиться справедливости.
Несмотря на острое соперничество либералов и консерваторов в провинциях, в столице их лидеры достигли «джентльменского соглашения». Когда возникала необходимость в непопулярном решении, консерваторы подавали в отставку, и им на смену приходили либералы, почти неотличимые от своих оппонентов. Две партии смахивали теперь на двух деревянных болванчиков, а любой умник, пусть даже аристократ, обличавший коррупцию, считался предателем и подвергался травле. Той же самой троице – армия, монархия, Церковь, – что создала империю, суждено было теперь находиться у власти при ее крушении. В 1898 году армия потерпела позорное поражение в Испано-американской войне, страна потеряла Кубу, Филиппины и Пуэрто-Рико. Офицеры распродали почти весь предназначавшийся для солдат провиант и обмундирование.
Но даже завершившееся грандиозным провалом на Кубе в 1898 году жалкое повторение Реконкисты не заставило правителей Испании отказаться от близорукого самодовольства. Они были не в состоянии согласиться с тем, что одержимость империей разоряет страну: этим они покусились бы на такие краеугольные камни, как аристократия, Церковь и армия. Это нежелание смотреть в глаза правде сталкивало их с быстро растущими новыми политическими силами, которым, в отличие от либерализма начала XIX века, не было места в правящей структуре. Несовместимость «Вечной Испании» с этими новыми политическими движениями привела к столкновению, позднее разорвавшему страну.
…Альфонсо XIII, владелец сломавшегося автомобиля, стал королем в 1902 году в возрасте 16 лет. В начале XX века бедность была столь велика, что только за первое десятилетие больше полумиллиона испанцев (при населении страны в 18,5 млн эмигрировало в Новый Свет. Средняя продолжительность жизни составляла 35 лет – столько же, сколько в эпоху Фердинанда и Изабеллы. Уровень неграмотности, значительно колебавшийся в различных областях страны, в среднем равнялся 64 процентам. Три четверти трудоспособного населения Испании все еще работали на земле.
Но проблема не сводилась к правам собственности и к трениям между землевладельцами и безземельным крестьянством. Качество жизни и труда среди пяти миллионов фермеров и крестьян резко различалось в зависимости от региона. В Андалусии, Эстремадуре, Ла-Манче сельское хозяйство оставалось примитивным, трудоемким и неэффективным. В других областях – Галисии, Леоне, Старой Кастилии, Каталонии и на Севере – мелкие собственники трудились на своей земле, проявляя суровую приверженность независимости, а богатые приморские равнины Леванта и вовсе являли собой лучший, возможно, пример интенсивного хозяйствования во всей Европе[9].
На промышленность и горнодобывающую отрасль приходилось только 18 процентов рабочих мест, несколько меньше, чем на бытовое обслуживание и другие сферы услуг[10].
Главными статьями испанского экспорта были продукция сельского хозяйства, особенно из плодородных прибрежных окрестностей Валенсии, и в значительно меньшей мере – полезные ископаемые. Но после окончательного распада империи деньги потекли на родину, что, наряду с другими вложениями капитала из Европы (прежде всего из Франции), вызвало банковский бум, во время которого было создано большинство действующих по сию пору крупнейших испанских банков[11]. Правительство субсидировало развитие промышленности, следствием чего стало появление крупных состояний, особенно в Каталонии.
В Первую мировую войну страна сохраняла нейтралитет. Экспорт сельхозпродукции, производство сырья и рост промышленного производства в военное время, породившие тысячи новых предприятий, создали видимость экономического чуда. Новое процветание вылилось в рост рождаемости, последствия чего дали о себе знать спустя двадцать лет, в середине 30-х годов. Платежный баланс Испании был настолько благоприятным, что золотой запас страны рос как на дрожжах[12]. Но война закончилась, а вместе с ней пришел конец и экономическому чуду. Правительства мирного времени вернулись к политике протекционизма, а одновременно с ростом ожиданий нарастали безработица и разочарованность.
Глава 2. Король уходит
Первая попытка организовать в Испании подобие профсоюза относится к 1830-м годам. В середине XIX века в стране существовало небольшое количество мелких объединений, не занимавшихся политикой. Потом стали укореняться занесенные из-за Пиренеев новые политические идеи. Первой ласточкой стала анархическая, или «либертарная», форма социализма, фундаментальные разногласия адептов которой с марксистами имели для Испании огромные последствия. К приезду в Испанию Джузеппе Фанелли[13] в 1868 году в стране уже появились первые переводы Прудона, сделанные Пи-и-Маргалем[14], президентом Первой республики. Фанелли был поклонником Бакунина, крупнейшего оппонента Маркса в Первом интернационале. Он появился в Мадриде, совершенно не владея испанским языком, без денег – зато его идеи принимались на ура. За четыре года в Испании (в особенности в Андалусии) появилось почти 40 тысяч бакунинцев.
Ранний анархизм стал мощнейшей силой в испанском рабочем классе по нескольким причинам. Предложенная им структура свободно образующихся коммун-кооперативов отвечала глубоко укорененным традициям взаимопомощи, а организационный федерализм был близок антицентралистским чувствам испанцев. Кроме того, он являлся сильной моральной альтернативой продажной политической системе и лицемерной Церкви.
