Затем волчий лорд нагнулся и подобрал свой топор.
— Ты слышал его, — сказал Йорин. — Мы тут еще не закончили.
Потребовался лишь один удар меча — тихий, как шепот, и хирургически точный. Отсеченная голова тирана с влажным шлепком свалилась на пол и покатилась вдоль тронного зала, оставляя за собой тонкую полосу маслянистой крови. Зазвенел кинжал, выпавший из безжизненных пальцев, мантия неожиданно смялась. Тело деспота как будто съежилось после смерти — сложилось внутрь, жесткое и хрупкое, как маховые перья птицы.
Лев толкнул труп сабатоном, словно проверяя, не оживет ли старик. Алайош молча встал у плеча повелителя в ожидании новых приказов. Под мозаичным куполом слабо мерцали свечи, превратившиеся в огарки среди лужиц воска.
— Его нельзя было пощадить, господин? — спросил магистр ордена.
Эль’Джонсон очнулся от раздумий:
— Живым он представлял угрозу для нас.
— Несомненно. И все же…
— Мы продолжили наш список завоеванных миров. Покончили с одной империей, приняли ее жителей в другую. Удовлетворись этим.
Алайош кивнул.
— Как пожелаете, — добавил офицер с поклоном. — Но я покину Дулан без сожалений. От его пыли у меня першит в горле, и я рад, что нам больше не нужно биться здесь.
Стоило ему договорить, как вдали послышался рокот турбин «Грозовой птицы». Шум непрерывно приближался, и вскоре показалось, что десантные корабли зависли прямо над легионерами, а стены башни содрогаются до самого основания.
Примарх поднял голову тирана за редкие волосы и вернулся на тронное возвышение.
— Думаю, ты ошибся, магистр ордена, — устало сказал он.
Двери в дальнем конце покоев распахнулись, грохот удара пронесся по смежным комнатам, порыв ветра задул огоньки свечей. Вошел Русс, мрачный от зарождающейся ненависти. С ним были его волки, с ним были его воины, и все они хлынули в убежище деспота, будто звери из темных лесов, с резким запахом и вздыбленной шерстью, излучающие беспримесную враждебность. Каждый из них был с оружием и в броне, замаранной следами ожогов и грязью сражений, и клинки бойцов уже потрескивали разрядами энергии. Примарх Шестого легиона держал в руке цепной меч длиной почти в человеческий рост, покрытый символами разрушения. Пока Леман шагал к престолу, его талисманы — черепа, связки клыков, рунные дощечки — подпрыгивали и стучали по серому, как дождевые тучи, доспеху.
— Брат мой, — низко и холодно прорычал Русс, не скрывая угрозы, — скажи мне, неужели на Калибане обеты ничего не значат? Или ты решил, что можешь безнаказанно насмехаться над Волками Фенриса, которых даже смерть не заставит нарушить слово?
Паладины Инардина мгновенно окружили своего примарх а защитным кольцом, но тот спокойным жестом приказал им расступиться. Эль’Джонсон ждал брата с Львиным Мечом в одной руке и кровавым трофеем — в другой. Над почерневшими огарками свечей поднимались завитки едкого дыма.
— Ты опоздал, Леман, — ответил рыцарь все тем же гордым и ясным голосом. — Мы не могли ждать вечно.
К тому моменту Русс, рядом с которым ступали два волка, преодолел половину длинного прохода. Его сопровождали больше семидесяти легионеров, явно побывавших в затяжной битве. Одни не носили шлемов, показывая татуированные лица с проколотыми губами и ноздрями, черты других скрывали забрызганные кровью вокс-решетки. Бойцы на ходу гремели клинками о щиты, в их движениях сквозила воинственность, они надвигались подобно неудержимой волне беспорядка. Напротив них безмолвно стояли в четком строю пятьдесят Темных Ангелов с мечами наготове.
— Ты поклялся! — взревел Леман. Цепной клинок в его руке раскачивался, будто огромный зловещий маятник. — Ты встал между Волком и его добычей!
Лев горько усмехнулся:
— И без всякого труда. Неудивительно, что ты предпочитаешь сражаться в одиночку.
Русс приближался к брату, шагая все шире. Эль’Джонсон не сходил с открытого места перед пустым троном. Пасть Кракена урчала и порыкивала во тьме, смертоносные зубья стремительно вращались вокруг кожуха, расчерченного рунами погибели.
Волчий Король вдруг остановился, точно как при встрече с братом в ангаре «Непобедимого разума». Он бросил взгляд на голову врага, которую поклялся снять, затем поднял глаза на Льва.
Эль’Джонсон стоял все так же прямо и твердо, гордо развернув плечи, с которых подобно водопаду струился длинный плащ. Леман, более крупный и тяжеловесный, словно бы напрягся перед броском. Из-за крови и грязи на шлеме он напоминал какого-то душегуба, злобное создание из внешней тьмы, образ идеального хищника, отпечатавшийся в расовой памяти людей.
— Лучше тебе отступиться, брат, — тихо произнес Лев. — Нет смысла устраивать здесь представление.
Русс засмеялся, гортанно и хрипло.
— Есть, и еще какой! — мрачно огрызнулся он. — И это не представление. Мы — звери из твоих закоренелых страхов, мой благородный господин. Мы — неистовство, что преследует тебя во сне. Мы — разрушители и созидатели, самые чистые, самые дикие, и ты завидуешь нам, потому что никогда не сможешь стать таким.
Воздух между ними словно бы загудел от сдерживаемого безумия, замерцал неестественным светом.
— Брат, я никогда не завидовал тебе, — возразил Эль’Джонсон. — Я же видел, с кем ты водишь компанию.
Завыв от бешеной ярости, Леман бросился на Льва и впечатал громадный кулак прямо в нагрудник брата.
Эль’Джонсон отшатнулся и врезался в трон, отрубленная голова тирана вылетела из его руки. Русс метнулся следом, собираясь ударить снова, но Темный Ангел вскочил на ноги и быстро заслонился мечом.
— Значит, вот зачем ты пришел, — вздохнул Лев с Калибана. — Весьма досадно, но и весьма предсказуемо.
Воины Лемана уже выстроились вокруг своего повелителя. Легионеры с обеих сторон пока не атаковали оппонентов, но изготовились к бою.
— Ты всегда называл меня дикарем, — злобно выговорил Русс, держа цепной меч на отлете и занося свободный кулак. — Пора тебе узнать, что это значит на деле.
Примархи осторожно закружили по возвышению, глядя друг на друга. Волчий Король сипло дышал, от него исходил почти ощутимый гнев, словно жар от огня. Лев держался более холодно и отстраненно, но тоже бушевал от ярости. Достоинство Эль’Джонсона оскорбили в присутствии его же паладинов. Он всегда преуспевал в церемониальных поединках, но сейчас ввязался в драку, начатую каким-то варваром, таким же несдержанным, как и его псы.
— Тебе не нужно подтверждать свою репутацию, брат, — сказал Лев. — Можешь выйти из роли, когда пожелаешь.
— Мои воины сражаются там, внизу, — процедил Русс. — Если бы ты помог им, я назвал бы тебя другом.
— Тогда сам отправляйся к ним. И не вини меня за то, что мне пришлось делать твою работу.
Леман снова бросился к Эль’Джонсону и обрушил на него цепной клинок. Лев, держа меч двуручным хватом, заблокировал выпад. Примархи замерли на мгновение, оба старались пересилить противника. Металл скрежетал по металлу, с клинков сыпались искры. Вращающиеся зубья Пасти Кракена скрипели по безупречному лезвию Львиного Меча, но не могли вгрызться в него.
Видя, что драка закипела по-настоящему, бойцы Черной Крови издали одобрительный рев и загремели клинками о щиты, поддерживая вожака неистовым шумом. Темные Ангелы, поначалу хранившие молчание, тоже не остались в стороне и, следуя примеру Инардина, разразились хвалебными кличами в адрес своего повелителя, как на турнирном поле прежнего Калибана. Теперь воины обоих легионов старались перекричать друг друга.
— Ты всегда ставил себя выше остальных, — с ненавистью произнес Русс, напрягая мышцы рук. — Откуда это в тебе? Тяжелое детство?
Эль’Джонсон не отступал ни на шаг:
— Я так и не понял, зачем ты нужен нам. И никто не смог мне этого объяснить.
Калибанец оттолкнул Пасть Кракена и отступил на шаг. Леман последовал за ним, и братья начали обмен размашистыми ударами. Сталкивающиеся мечи вздрагивали так, что могли бы раздробить кости смертному. Если примархи и слышали возгласы своих бойцов, то не обращали на них внимания. В каждый выпад, стремительный и точный, они вкладывали без остатка все силы и решимость, которую подпитывала взаимная неприязнь. Это чувство, постепенно развившееся за время Крестового похода, теперь прорывалось наружу в открытом бою.
