Annotation
Многие саги повествуют о Лемане Руссе, Владыке Зимы и Войны, самом грозном из примархов — сыновей Императора. На пике Великого крестового похода Космические Волки пытаются привести к Согласию мятежную планету Дулан. Разъяренный непокорностью тирана Дарата, Русс клянется лично казнить правителя, но Лев Эль’Джонсон, брат Лемана и повелитель Темных Ангелов, советует действовать более осмотрительно. Теперь войскам Дарата противостоят два легиона Астартес, но между союзниками растет напряжение, а соперничество Волка и Льва угрожает захлестнуть всех.
Warhammer 40000: Ересь Хоруса
Примархи
Крис Райт
I
II
III
IV
V
VI
notes
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
13
14
15
16
17
18
19
20
21
22
23
24
25
26
27
28
29
30
31
32
33
34
35
36
37
38
39
40
41
42
43
44
45
46
47
48
49
50
51
52
53
54
55
56
57
58
59
60
61
62
63
64
65
66
67
68
69
70
71
72
73
74
75
76
77
78
79
80
81
82
83
84
Warhammer 40000: Ересь Хоруса
Примархи
Крис Райт
Леман Русс: Великий Волк
I
Безоблачное небо освещали только бело-голубые звезды, рассыпанные над высокими склонами Кракгарда. Иногда переменчивый Фенрис становился удивительно живописным и, пожалуй, не уступал в красоте ни одному из самых прекрасных миров Империума.
Но Ове-Тхост не бывал на других планетах. С рождения он знал лишь мороз, пробирающий до костей, внезапный жар огня, рвущегося из сердца мира, грохот айсбергов в приливных волнах ледяных океанов — и даже об этом вспомнил только три дня назад.
До тех пор воин был зверем, пускавшим пену из пасти. Втянув голову в плечи, он скакал на четвереньках через серые метели и мучительно завывал, глядя в пустые небеса. Он сражался с другими хищниками, огромными тварями из пещер и теснин. Враги рвали ему спину когтями, но Ове-Тхост перегрызал им глотки, скрытые под мехом.
Он лишь смутно помнил те схватки, но раны, полученные в них, никуда не исчезли. Огромное мускулистое тело воина покрывали пятна замерзшей крови. Поглядев на свои мышцы вернувшимся человеческим зрением, Ове-Тхост увидел, что их покрывают волосы — толстые у корней, рыжие на кончиках, растущие на тыльной стороне предплечий, на груди и ногах. Запустив пальцы с сильно отросшими ногтями в темно-русую гриву ниже затылка, он тут же наткнулся на жесткие колтуны.
Теперь воин бежал на двух ногах, как полагалось людям, хотя при этом горбился и пыхтел. Пробираясь по сугробам, он утопал в них по колено и вздымал на каждом шагу маленькие снежные шквалы. Каждый хриплый вдох сопровождался бульканьем крови в легких, и Ове-Тхосту казалось, что он вдыхает горящее масло.
Воин остановился, не выпрямляясь. Вальдрмани[16] осветила бледно-голубым сиянием восточный склон Кракгарда, уходящий в ночную высь. Из гребня горы выступали черные шипы хвойных лесов — густые и цепкие, они скрывали тысячу возможных смертей. Ове-Тхост уставился вперед, пронизывая взглядом сумрак. О таких зорких глазах он даже не мечтал до того, как испил из Чаши. Шумно и глубоко втянув воздух, он распознал множество опасностей по запахам, что прилетели с неистовым ветром.
За бором и вершиной перевала находился величайший пик, главная Гора. Когда-то воина забрали туда, испытали и изменили. Единственное, что он четко помнил о том месте, — Врата, окаймленные огнем, а дальше начинались сны, от которых Ове-Тхост кричал во тьме, и за ним неотрывно следили лица с пронзительными золотыми глазами, сокрытые под кожаными масками.
Ему нужно было вернуться туда, выбраться из вечного холода к очагам, горящим под землей. Даже раньше, в зверином безумии, он не забывал об этом.
«Вернуться».
Воин двинулся дальше, не обращая внимания на боль в икрах. Он пригибался к насту, а над ним возвышался перевал — сплетение утесов и ущелий, лабиринт ложных тропинок и расселин. Ове-Тхост был полностью измотан, но продолжал идти, борясь с мышечными спазмами.
До первого хребта он добрался за несколько часов, но потом наловчился разгребать снег потрескавшимися ладонями и двинулся быстрее. Вальдрмани почти зашла, когда воин достиг вершины и поднял усталые глаза на саму Гору.
Среди ночных теней она показалась даже огромнее прежнего — набухший вырост планетарной коры, устремленный вверх, тянущийся все выше и выше. На ее уступах лежал грязный снег, и видно было, насколько крутыми они становятся возле пика. Там, у острия, на фоне усеянного звездами неба мерцали далекие красные точки. Скалы под ногами слегка подрагивали: где-то в недрах Горы работали колоссальные подземные машины.
Под Ове-Тхостом лежали долины, со дна которых уходили вдаль широкие прямые дороги. В конце их ждали Врата, увенчанные камнем и загражденные железом, потемневшим на открытом воздухе.
Но туда еще нужно было спуститься. Воин снова перешел на бег, проскальзывая по льду и талой грязи. Его дыхание участилось, сердце застучало громче.
В лицо Ове-Тхосту ударил порыв ветра, и он ощутил резкий смрад хищника на микросекунду позже необходимого. Метнувшись в сторону, воин упал на колени, но недостаточно быстро. Неподъемная груда мускулов и сухожилий врезалась ему в бок.
Фенрисиец покатился по снегу и взревел от боли, чувствуя, как когти раздирают ему спину. Он толкался, пытаясь сбросить косматого зверя, но тот был тяжелее человека и придавливал его к земле. Пятнистый серый мех твари был жестким, словно проволока.
Атакуя, она разинула пасть — широкую, словно грудь воина. Мелькнули три ряда клыков, Ове-Тхоста обдало мерзким смрадом и брызгами желтой слюны. Он отдернул голову и напряг руки, стараясь увести башку хищника вбок.
Этого усилия хватило, и челюсти зверя сомкнулись на плече, а не на шее человека. Хлынувшая кровь омыла обоих, залила щеки и губы воина.
Ее медный запах вновь пробудил в Ове-Тхосте животную ярость, ту самую, что помогла ему выжить в глуши, и он свирепо зарычал. Надавив сильнее, воин столкнул хищника и, упираясь в землю сведенными судорогой ногами, повалился на него сверху.
Он не мог высвободить руки из захвата когтистых лап, его тело утопало в меху зверя, и оставались только клыки, что удлинились и заострились после глотка из Чаши.
Ове-Тхост вцепился в глотку врага, прогрызая мех и плоть. Мотая головой, он купался в горячих струях черной крови. Существо под ним истошно завопило и изогнуло спину, пытаясь высвободиться, однако из хищника оно уже превратилось в жертву.
Покончив с ним, воин тяжело поднялся с туши, запрокинул окровавленную голову и завыл в ночное небо. Он издавал триумфальный рык, раскинув руки, его грудь тряслась от напряжения, обнаженное тело пересекали длинные потеки дымящейся влаги.
На мгновение Ове-Тхост едва не забылся. Объятый лихорадкой разум воина захлестнули видения того, как он скачет обратно в лес и охотится на других тварей, обитающих там. Фенрисиец мог бы вечно гоняться за добычей по снегу, залитому лунным светом, если бы выпустил на волю запертое в груди создание с янтарными глазами.
Затем победный вой умолк, у Ове-Тхоста от кровопотери закружилась голова, и он рухнул на колени. Зверь уходил вглубь, его место вновь занимал человек. Плечо воина превратилось в алую изжеванную массу — до изменения такая рана погубила бы его неизбежно, однако и сейчас угрожала смертью.
