Сунув руку в жаркую пасть мертвого хищника, фенрисиец вырвал два клыка — оба длиной с его ладонь, тонкие и жестоко изогнутые. Ворча от боли, Ове-Тхост пронзил ими свою плоть и соединил края раны.

Поднявшись, он неловко зашагал прочь, оставляя следы-лужицы в снегу. Предметы на границе поля зрения расплывались и дрожали. Воин трясся от холода, трезвея после животного неистовства, и держался на ногах лишь благодаря мантре, которую повторял снова и снова.

Через несколько часов он утратил чувство направления. Ове-Тхост шел, свесив голову и подволакивая ноги. В какой-то момент показалось, что под снегом уже ощущается камень, но воин не стал задерживаться и проверять.

Потом он опять упал на колени и пополз вперед. Фенрисийца бил озноб, ему мерещилось, что он взбирается по крутому склону к самим небесам, где кружатся звезды и Всеотец приглашает лучших бойцов к себе в чертоги.

Остановился Ове-Тхост только после того, как рассеялся ночной мрак — синие тени отступили перед жемчужно-серой полоской света на востоке. Ветер ослаб, и жесткий свет фенрисийского солнца разлился по пустому небу, словно вода.

Подняв глаза, воин увидел перед собой неописуемо громадную Гору, пронзающую ледяной воздух. Всего в паре сотен метров от него находились многоуровневые Врата, колоссальные сами по себе. С боков их окружали колонны, высеченные в скале, венчали же вход массивные волчьи головы из камня, что скалились на подходы к цитадели. У ее основания виднелись крошечные фигурки в боевых доспехах и металлических масках.

Ове-Тхост пополз к ним, волоча онемевшую левую ногу, пятная снег кровью из плеча. Никто не двинулся с места — наблюдатели просто смотрели, как он подбирается к Вратам. Вблизи воин различил безжалостные лица, взирающие на него, и железные перчатки, лежащие на рукоятях огромных мечей и топоров. Одни великаны были облачены в серо-синие латы, броня других тускло блестела, как оголенный металл, доспехи третьих казались непроглядно-черными.

Каждое усилие приносило Ове-Тхосту новые муки. Муть расползлась из уголков глаз, и вскоре мир скрылся за пеленой серого тумана. Добравшись до порога, воин вцепился ослабевшими пальцами в изъеденный ветром камень. Только затем гиганты подошли к нему, подняли на ноги, влили в глотку что-то горячее и выдернули клыки из раны. Кто-то размахнулся, чтобы выбросить их.

— Нет, — пробормотал Ове-Тхост, протягивая руку к зубам убитого им зверя.

Он услышал грубый, нечеловечески гулкий смех. Великан в черной броне, глаза которого мерцали тусклым кроваво-красным светом, забрал у своего товарища клыки и вложил их в заскорузлые ладони воина.

— Согласен, — сказал гигант. — Ты заслужил их.

Так все началось.

С годами тело Ове-Тхоста продолжало изменяться. Глоток состава с «канис хеликс»^[17], испитый им на вечном льду, оказался всего лишь первым из множества испытаний. Каждое последующее отзывалось в теле воина новыми муками — его кровь густела, конечности деформировались, но он становился сильнее, быстрее, смертоноснее. Он учился сражаться новыми способами и неизвестным прежде оружием. Раньше фенрисиец с гордостью хвалился бы тем, что может убить человека; теперь он умел убивать сотни, тысячи, целые миры людей.

Отныне его звали не Ове-Тхост, но Хальдор Пара Клыков, и он привык к новому имени, как и ко всему остальному. Воин стал Кровавым Когтем, как называли самых неопытных бойцов Стаи, тренировался и бился в спаррингах с другими юношами, которых тоже выбрали из племен замерзших морей и превратили в богов.

Хальдор не считал себя выше или ниже товарищей. Он смеялся, ругался и дрался с ними, узнавал, какое из великих оружий — топор, клинок, болтер или когти — станет для него любимым. Вокруг него образовалась «стая»^[18], к которой примыкали новобранцы, выжившие в испытаниях: Вальгам, Эйрик, Желтый Зуб, Свент и прочие — все молодые, с гладкой кожей и яркими глазами. Глядя в истерзанные бурями небеса родного мира смерти, они видели корабли, стартующие со взлетных площадок у вершины Горы, и знали, что после обучения тоже поднимутся в небо, и не могли дождаться.

Браннак, волчий жрец Великой роты Разбитой Губы, безжалостно гонял их. На каждой проверке, на любой полосе препятствий он наблюдал за рекрутами, держа в скрещенных руках Иней — топор с длинной рукоятью. Именно Браннак когда-то вернул Хальдору пару клыков, которые теперь болтались над чисто-серым нагрудником воина, подвешенные на полоске выделанной кожи.

Юноша считал, что волчий жрец по-особенному относится к нему. Порой, измотанный почти до предела выносливости, Хальдор возмущался этим. Иногда, напротив, ощущал глубинную уверенность, граничащую с самонадеянностью. За такой настрой ему доставалось от товарищей по стае, которые боролись между собой так же свирепо, как преодолевали испытания. Но после долгих драк, с трещинами в костях и с волосами, слипшимися от пота, залитые кровью бойцы ложились возле костровых чаш и забывали, с чего началась ссора.

— Он наблюдает за всеми, — говорил Эйрик, ухмыляясь разбитым ртом.

— За мной больше, чем за вами, — возражал Хальдор. — Больше, чем за любым другим.

Так проходили дни — во льду и огне, под небом и в пещерах, и воины росли, зарабатывая все новые шрамы, и узы внутри стаи непрерывно крепли.

Первым погиб Свент. Следом умерли еще трое, в мучениях после неудачных имплантаций или от ран в тренировочных боях. К последнему дню обучения в стае осталось девять воинов, все с черными панцирями, полностью связанные с силовой броней. Они достигли совершенства — по крайней мере телесного. Надев шлемы, бойцы увидели мир через несколько слоев рунных целеуказателей. Их отвели в кузни железных жрецов и выдали клинки, в основном цепные мечи.

Когда Хальдор шагнул вперед, чтобы получить свое оружие, Браннак вручил ему двусторонний топор из темного металла, с рукоятью короче, чем у Инея. На его бойке не имелось рун, однако лезвия были украшены простым орнаментом.

Взвесив оружие в руке, воин счел его тяжесть непривычной, но приемлемой.

«Этим топором, — подумал он, — я разрублю Галактику на куски».

— Знаешь его имя? — спросил волчий жрец.

Хальдор поднял на него глаза:

— А должен?

Браннак отвесил ему крепкую затрещину истинного воина, и голова юноши мотнулась.

— Узнай.

С этим волчий жрец перешел к следующему бойцу в шеренге. Потерев уже опухающую скулу, Хальдор уставился на оружие. У него не было имени, известного юноше. Возможно, прозвище для топора придется украсть.

Он быстро взглянул на Эйрика, который с наслаждением рассматривал свой цепной клинок.

— И что теперь? — прошептал Хальдор.

Эйрик, не глядя на него, со стуком провел керамитовым пальцем по заточенным зубьям.

— Мы стали Небесными Воинами, брат, — рассеянно ответил он. — Будем делать, что полагается. Напьемся.

В зале гремели голоса. Некоторые были человеческими, но они казались тонкими и слабыми на фоне грудного рева сверхлюдей, Вознесшихся, полубогов. В жаровнях тлели угли, которые ярко полыхали всякий раз, когда на них проливали крепкий мьод. Стоял густой запах пота, жареной пищи и мятой соломы на полу.

Они пировали в недрах Клыка, в его мрачной железной утробе, озаренной изнутри пляшущими языками огня, где в кроваво-алой жаре каминов змеились черные тени. Целое братство наедалось вволю и шумно ссорилось на глазах своего ярла, Эски Разбитой Губы, некогда воина Тра из Шестого легиона, а ныне волчьего лорда Третьей Великой роты ордена Космических Волков. Изменения, произошедшие в Галактике после снятия Осады, коснулись даже чертогов Фенриса, но многое здесь осталось прежним.

Волчьи гвардейцы Эски, что расположились рядом с ярлом за высеченным из камня высоким столом, перебирали куски на деревянных подносах в поисках жирных потрохов. Вздымая позолоченные рога, воины заливали маслянистую выпивку в грубые глотки и затягивали старинные песни легиона. Эти мотивы звучали на ледяной планете еще до прибытия Всеотца, и они не умолкнут даже после того, как угаснет последняя звезда.