Анна Стивенс, как Никки узнала позже, отправилась работать на кухню: место, через которое проходили абсолютно все слухи. Умно. Эта журналистка, вообще, была девушкой не промах: она находила общий язык абсолютно со всеми – вот уж действительно суперспособность. Николь по-прежнему ей не доверяла, но все же не могла отрицать, что сотрудничество с ней могло принести плоды: бунтарка уже пообещала Никки как можно быстрее узнать о том, кто такая Каролина Сандевал и на кого она работала.
Добравшись до своей комнаты, Николь поднесла запястье с кодом к сканеру, вошла и, чуть было, не ослепла: помещение было белым, слепяще белым. Низкий потолок излучал яркий свет, который отражался от всех поверхностей, металлических, отчего создавалось впечатление, что Николь во всех сторон окружали лампы. К счастью, девушке удалось обнаружить своеобразный выключатель и отрегулировать освещение, температуру (в комнатке было жарко), а так же установить звуковые сигналы на душевую, стиральную микроволновку и капсулу сна, которая выглядела в точности, как солярий. Закончив с этим, она хотела было отдохнуть, но не тут-то было: вот он, конфликт культур и цивилизаций. Николь все не могла понять, что же в это месте было не так, и теперь ее осенило: здесь, на Эстасе, все было твердым. Все поверхности были либо металлическими, либо стеклянными, угловатыми и холодными. Ей не на что было присесть, негде полежать: спать в капсуле можно было только потому, что там был «режим сна» и только. Не было здесь и телевизоров, радио приемников и прочего. Хотя нет, они-то были, но использовались исключительно для связи с правящей верхушкой, причем для связи односторонней: проще говоря, через все эти девайсы сыпались приказы и распоряжения. Все было современно, функционально и логично: серые – рабочие лошадки. Они не должны отдыхать, не должны отвлекаться от своих прямых обязанностей. Да, может, Никки и ошибалась, и в скором времени она тоже начнет скучать по своей скрипучей койке на «Заре»?
Переодевшись, Николь с грустью осмотрела свою старую одежду. Она была не очень дорогой, обыкновенной, но по сравнению с тем серым рубищем, которое ей выдали… Да, даже одежда серых была призвана для того, чтобы не давать рабочим забывать о собственном месте: грубая, царапающая кожу ткань, неудобные, точно вытесанные из камня, тяжеленые сапоги – Николь чувствовала себя пугалом, сбежавшим с огорода. Но, как ни странно, хоть ткань была плотной, в одежде не было жарко – чудеса. Заправив узкие брюки в обувь, одернув мешковатую тунику, девушка хотела было подойти к зеркалу, вот только и его в комнате не было. Да и зачем? Теперь Никки была тенью, невидимкой, серой – так какая разница, как она выглядела, если на нее все равно никто не смотрел? Усмехнувшись, Николь уже собиралась сбросить свои старые вещи в специальную корзину, когда внезапно кое-что вспомнила: кулон! Ее алмазный талисман. Она сняла его во время медосмотра и положила в карман брюк, от которых вот-вот избавится!
- Дура, – ругнулась девушка и выудила цепочку из недр мягкой земной ткани. С какой-то непонятной нежностью Николь погладила гладкий прозрачный камень и улыбнулась: теперь все точно будет хорошо. Со своим талисманом она преодолеет что угодно. Надев цепочку на шею, девушка спрятала ее под тунику и с облегчением выдохнула. Вот теперь она готова. Она больше не станет ждать помощи со стороны и надеяться на чудо. Она не станет больше полагаться на других, и не станет принимать все на веру. В конце концов, она же не зря часы напролет занималась в тренажерном зале, учила языки и изучала своих врагов; это чего-то да стоило. Так что это не она должна была бояться встречи с мутантами, о нет; настал их черед нервничать. Теперь они должны браться за голову и проклинать тот день, когда напали на их корабль. Ведь они сами, по собственной воле привели врага в свой тыл, открыли ворота троянскому коню. И скоро они об этом пожалеют.
Комментарий к Глава 44 Серые *Bonjour – добрый день (фр.)
**Ça va? – Как дела? Все хорошо? (фр.)
====== Глава 45 Человек в железной маске ======
Двери лифта бесшумно закрылись, и Николь осталась в железной кабине в гордом одиночестве: тюремный блок находился на самом нижнем уровне базы, а кроме Никки желающих работать там ни у кого не возникло. Тем лучше. Девушка не могла сосредоточиться в окружении перепуганных и суетливых коллег. Как она ни старалась, она не могла проникнуться жалостью к остальным землянкам, а потому все их стенания вызывали у нее исключительно раздражение. Теперь же, оставшись в одиночестве, Николь могла хоть немного расслабиться, перестать носить маску наивной, перепуганной до смерти кисейной барышни и немного подумать.
С тех пор как они приземлились на Эстасе, прошла почти неделя, а от Вороновой вестей все не было. Она будто бы сквозь землю провалилась: ни свидетелей, ни документальных доказательств ее существования не было. Если бы не Анна, которая-таки зубами вгрызлась в эту историю, Николь бы всерьез начала подозревать у самой себя наличие шизофрении или иного расстройства: что если Вороновой вообще не было на корабле? Что если Николь это все приснилось? Что если она вообще умерла, и последние три года ее жизни – ее персональный ад? В последнее время девушка все чаще рассуждала в этом направлении. Она словно находилась в тумане, двигалась по жизни на ощупь: ни прошлого, ни будущего, ни цели в настоящем.
Наконец лифт остановился, двери открылись, и Никки молниеносно выскочила в коридор. Причина у такой спешки была, и весьма весомая: пару дней назад одна из девушек, россиянка, попыталась придержать двери лифта, чтобы другая замешкавшаяся особа успела прошмыгнуть внутрь… Хорошая новость: россиянка избавилась от своего браслета; плохая новость – она избавилась и от руки, увенчанной этим самым браслетом. Так что теперь лифт у всех новичков ассоциировался исключительно с мясорубкой и внушал больший ужас, чем перспектива остаться на Эстасе до конца жизни. Последнее, кстати, массу, казалось, вообще не волновало. Николь подозревала, что остальные похищенные просто еще не поняли, что именно произошло неделю назад; видимо, до них еще не дошло, что их стажировка стала пожизненной. Сама же девушка с каждым днем чувствовала себя лучше. Как ни странно, но находясь в плену у инопланетян, работая на них и живя в комнатке, которая по размеру была больше похожа на ванную, Никки чувствовала себя куда свободнее, чем на «Заре». Да, ей приходилось круглосуточно носить маску другого человека; да, ей каждый раз приходилось делать над собой усилие, чтобы не выдать своих истинных чувств, но зато она впервые за последние годы делала то, что она сама считала нужным; она, а не кто-то другой, сверху. В каком-то смысле Воронова оказалась права: они очутились так далеко от дома, что даже Крыша теперь не мог до них добраться. Дергать за ниточки было некому, и, пусть это было нелегко, теперь Николь училась ходить, жить, думать самостоятельно – приятное ощущение. Правда, оно было бы еще приятнее, если бы не парочка «но»: во-первых, письмо с подробным описанием миссии девушки осталось лежать в чемодане с биркой «Адель Дюваль», и можно было только гадать, когда его обнаружат инопланетные ищейки. Николь не сомневалась, что все вещи землянок пройдут через множество рук или железных клешней роботов, а потому это был лишь вопрос времени, когда пришельцы поймут, кого они пустили к себе домой. Во-вторых, Воронова. Никки должна была найти ее. Девушка сама не знала, откуда в ней взялась такая решимость, ведь отношения с «пираткой» у них не заладились с самого начала, но, тем не менее, Вероника была и оставалась в списке приоритетных задач. И, наконец, в-третьих, из-за всего этого хаоса, который в народе называли жизнью, Николь почти было забыла, из-за чего она согласилась на это задание. Нет, дело было не в том, что она хотела вернуть себе память: за последнюю неделю в ней ничего не проснулось, что, возможно, было и к лучшему. Вирус – вот, что не давало девушке покоя. Николь не могла знать наверняка, была ли смертоносная болезнь выдумкой Крыши или нет, но пока существовала вероятность того, что эта часть легенды правдива, девушка просто не могла вычеркнуть это задание из списка приоритетов. Будь у нее письмо с описанием миссии, все было бы проще… Определенность, вот чего не хватало Никки. Пусть она была более подкованной, чем ее товарищи по несчастью, она тоже находилась в подвешенном состоянии: она послушно играла роль серой, однако, время шло, нужно было действовать, но без достаточного количества информации это было неосуществимо. Николь общалась с другими серыми, но от тех толку было мало: как ни печально, но со временем похищенные земляне в полной мере начинали соответствовать своему статусу и названию. Масса, бессловесные рабы – вот кем, по сути, были серые. И, как ни парадоксально, причиной подобной метаморфозы была не жестокость и даже не страх: в какой-то момент, видимо, в тот самый, когда умирала надежда, люди переставали думать; переставали чувствовать и, единственное, что отличало их от тех же дроидов-уборщиков, это то, что у людей срок эксплуатации был несколько короче. Конечно, были среди похищенных и живчики, но то – единицы, меркнувшие в толпе. Анна Стивенс была как раз из такой категории: казалось, ничто не могло омрачить ее дух. Она продолжала совать свой нос во все дела, о которых только могла разнюхать, и делала она это с неоспоримым профессионализмом. Но ее усердие пока не приносило плодов: из камня воды не выжмешь, как ни старайся. Потому, у Николь оставался последний источник информации, который, с одной стороны, был ценнее всех остальных, вместе взятых, но с другой, изливался в угодном ему одному направлении, ибо разговаривать он мог лишь сам с собой – одно из условий его заключения.
