Еще мне в последнее время упорно лезли в голову разные факты из моей жизни как валькирии. Особенно ярко в моей памяти вспыхнул один эпизод еще из самого детства, но уже после получения дара и гибели мамы. Он несколько раз грезился мне в ярких красках…

***

Мы вышли из «Флориш и Блоттс», папа с моими учебниками в руках, я в новенькой мантии, только что купленной для первого курса школы, Римус, держа Гарри за руку, тащил с помощью палочки котел со сваленными в него ингредиентами, свитками пергамента и перьями. Чернила же несла я сама, чтобы случайно в общей куче котла их не разбить. И проходила наша компания мимо магазина с товарами для магических животных. Гарри во все глаза разглядывал сов, хотя папа обещал ему подарить сову на одиннадцатилетние, а меня, остановив, отец спросил, не хочу ли я жабу или кошку. Сова – я ведь уже была валькирией – даже не предлагалась.

- Но папа, я хочу сову! Она полезная, будет носить почту, а еще совы красивые и я их люблю! – начала я. Мне всегда хотелось иметь именно сову, я обожала этих мудрых красивых птиц, и еще до гибели мамы сову мне обещали к школе… Однако сложились обстоятельства совсем иначе.

- Кэтрин, милая, - папа наклонился ко мне и погладил по щеке. – Мы не можем взять тебе сову, ты же знаешь… Она не сможет у тебя жить…

- Почему?! – на мои глаза навернулись слезы. Я правда хотела сову и мне было обидно знать, что Гарри ее купят, а мне – нет. К тому же, я еще не совсем осознавала тогда, какой же у меня теперь дар. И не понимала, насколько он серьезен.

- Ты же… - папа понизил голос. – Ты валькирия, у тебя будет очень сильная магическая аура, и уже есть. Сова просто не выдержит и будет…

- Грустить, а ты же не хочешь, чтобы твоему другу-сове было грустно, правда? – пришел папе на помощь деликатный крестный. – Мы можем взять кошку, если хочешь, они тоже умные и полезные.

- Или жабу, будет необычно! – заметил Гарри, улыбаясь мне. – Или… возьми крысу! – показал он мне на мальчика, выходившего из магазина в обнимку с небольшой крысой.

- Но я хочу сову! – всхлипнула я. – Папа, ну пожалуйста! Ну Римус!

- Детка, мы бы с радостью купили тебе сову… - вздохнул папа, с трудом удерживая одной рукой гору учебников. – Но нельзя. Просто нельзя. Прости… Я правда был бы только рад взять сову. Но ты валькирия, ты не обычная волшебница. И мы же не хотим делать сове грустно, правда? – я кивнула, утирая глаза. – Давай тогда пойдем и съедим по большому… нет, лучше выпьем по большому стакану коктейля. Идем-ка! – скомандовал папа, уводя меня от витрины, где стояла клетка с красивой черно-белой совой. Той птицей, приобрести которую у меня не было ни малейшего шанса с девяти лет. Когда Гарри купили Хэдвиг, он прятал ее от меня. Чтобы она не заболела и не умерла, разумеется… Отнюдь не для того, как сказали мне маленькой заботливые родные, чтобы она не грустила…

***

Я взглянула на соседнюю кровать, где крепко спала Гермиона. Рон находился во второй комнатке, а Гарри как раз дежурил. И внезапно я подумала о том, что в случае своей гибели обреку Гермиону, мою единственную достойную на мой взгляд замену, на далеко не сладкую жизнь. После получения дара слишком многое в моей жизни поменялось. Планы, интересы, возможности. На мои плечи лег груз очень большой ответственности. Да, валькирия может гораздо больше, чем человек, но беда в том, что от валькирии и ждут всегда гораздо больше, чем от человека. Валькирия не должна быть эгоисткой, сказал мне как-то папа. Он был прав, конечно, но я выразилась бы иначе. Валькирия не должна даже думать о себе и своих желаниях, если кому-то нужна ее помощь…

Я очень много думала той осенью в лесах, о своем даре, долге, возможностях… О маме, почти родившейся с этим даром и не знавшей по чистоте души равных себе. А еще я впервые именно тогда задумалась, почему она все же ушла из аврората и больше туда не вернулась. Папа твердил, что это грязная работа, и он имел право так говорить. Он работал там на момент встречи с мамой и ушел, когда они уже три года как были женаты. Но мне хотелось «быть как мама», и последовать по ее стопам. И все же мои вспышки злости, постоянная тяжесть на светлой душе валькирии, которую усиливал в тысячи раз крестраж, борьба с темными магами и существами – казалось бы вот оно то, чего я хотела, борьба со злом! – заставляли меня снова и снова думать о том, смогу ли я на самом деле стать аврором. Смогу ли арестовывать, зная, что пойманного ждет Поцелуй Дементора или Азкабан? Северус, когда убил Дамблдора, красноречиво показал мне, что нет.

Да, тут я не могла быть объективна, но эта история показала мне, что в глубине души я не могла бы желать такой участи, даже будь это сама Лестрейндж. Именно в тот период у меня зародились первые сомнения на счет того, хочу ли и могу ли я работать в аврорате. И я начала по-настоящему осознавать, почему оттуда ушли мама и папа. Это, в отличии даже от университета, была не игра. Эта была жизнь. Суровая, грязная, порой подлая работа… И валькирии там было не место…

Мне вспомнился отчего-то Скримджер и мое с ним знакомство. Оно было далеко не теплым и приятным. Наутро после смерти мамы именно этот человек, тогда глава аврората, тряс меня за плечи и пытался расспросить о том, что случилось в доме Джеймса и Лили. Наверное, именно тогда и именно поэтому он стал мне неприятен, и только недавно, когда я узнала, что он не выдал Гарри и погиб, он обелился в моих глазах… И теперь мне было искренне его жаль…

Я не заметила, как мои размышления сменились сном, и более того я даже не уверена, насколько сном все это было. Не уверена до сих пор.

***

Я сидела на подоконнике в огромном особняке, касаясь босыми ногами голого камня стены и тоскливо смотрела в звездное небо. Черное длинное бархатное платье закрывало мои поджатые колени, а снятые с ног ботинки стояли под окном, на которое я и забралась. Мне было примерно лет двадцать, наверное, как и тогда, в последний год войны. Где-то в глубине особняка слышались негромкие голоса и визгливый женский смех, а я, обхватив колени руками, смотрела в простор темной, полной звезд бездны за окном… На шее висел маховик…

- Она давно умерла… Почему он не видит меня? – с тоской прошептала я, по щеке потекла слезинка. – Я ведь рядом, я живая… Такая же, как он, - я зачем-то закатала левый рукав платья и посмотрела на выжженную на коже Черную Метку. – Почему все так?! – в дверь постучали и на мое резкое «заходите» в комнату заглянула голова Хвоста.

- Миледи, Милорд ушел по делу, но тут остались Нотт и Снейп, - доложил он, дрожа всем телом. – Желаете поужинать?

- Не желаю, Хвост. Позови ко мне Снейпа, - презрительно отвечаю я. Хвост, изгибаясь в поклоне, уходит и вскоре дверь открывается вновь. На пороге возникает мужчина в черной рубашке, черных брюках, с длинными черными грязными волосами и крючковатым носом. Отчего-то внутри у меня, той, другой меня, все сжимается, сладко и одновременно болезненно.

- Вы желали меня видеть? - осведомился он абсолютно холодным голосом. Даже не просто холодным, скорее ледяным.

- Я слышала об успехе выполнения тобой задания Милорда, - Северус проходит в комнату, я магией запираю дверь и накладываю чары, защищающие от подслушивания и подглядывания. Мои босые ноги касаются холодного пола и потом ковра на полу… - Присядь, - я указываю на кровать – единственное, на чем можно сидеть в этой спальне. И сажусь рядом. От холодного, равнодушного взгляда черных глаз, которого реальная я никогда и не видела, той мне хочется плакать… - Ты показал себя блестящим…

- Слугой? – вкрадчиво уточняет он, когда я заминаюсь с подбором слова. Я тут же мотаю головой.

- Нет конечно! Помощником, вот…

- Спасибо, я польщен. Простите, у вас все?

- Нет… Северус, скажи, почему? Я живая, теплая, рядом с тобой, а ты не хочешь увидеть этого и смотришь на давно покойную женщину, едва ли хоть когда-то любившую тебя! Неужели ты не видишь меня?

- Я вижу чудовище, - черные глаза проницательно заглядывают в мои. – Когда после его воскрешения он нас познакомил, ты все же была другой. В тебе оставалось хотя бы немного света… Теперь же его нет, хотя я вообще не понимаю, что ты тут делаешь. Валькирии среди таких, как мы, не место.