***

Три томительных часа в ожидании, когда там, в Британии, Кэтрин наверняка все еще в гуще событий и центре внимания. Три часа операции, на которую Бутти отправили без лишних слов, увидев, в каком она состоянии. Но и бросить ее, не услышав хоть чего-то определенного, он здесь не мог… И сидел у операционной, вспоминая прошедшие ночь и день. Ему хотелось спать, он волновался за Кэтрин и уже несколько раз игнорировал в то же время ее вызов, понимая, что от «валькирии-мастера» ему потом влетит, осознание того, что им с отцом пришлось лично помочь Яди отойти в мир иной, а какой бы стервой Яди ни была, она была его старшей (родилась первой) сестрой и горечь от ее утраты осадком осталась на душе. Хотя, в чем в глубине души он себе признался, Кэтрин была ему ближе, чем родная сестра. Не будучи, если вспомнить реальное положение вещей, и кузиной, Кэт была для него ближе и роднее Ядвиги.

Там, за дверью, шла сейчас борьба. Внезапно ифриту вспомнился запах, который он ощутил дважды, в своем доме, собираясь на руках оттащить упрямую зельеварку наверх, и там, у озера, когда она прильнула к нему, неожиданно хрупкая, теплая и беззащитная. Ему наплевать было, как она выглядела, потому что он прекрасно знал, что и красивое лицо с черными глазами, и морда из ночных кошмаров – не настоящие. На самом деле она выглядела совершенно иначе… И сейчас он вдруг вспомнил запах ее волос. Настоящих, наверное, волос. Они пахли карамелью…

Что заставило его спасти жизнь женщины, которую в первые же минуты знакомства он прочно возненавидел, было для ифрита очевидно – она помогала Кэтрин. Ничто из того, что она сделала для сестры, не принесло валькирии ни малейшего вреда и даже пусть немного, но помогало. Тот обряд, ритуал крови, принес пользу – чары, наложенные на Кэтрин Димитром пусть и не исчезли, но сильно ослабли. В первую ночь, когда Кэт спала, пользуясь тем, что блок ее рассудка стал не столь прочным, Майкл тщательно изучил ее подсознание, и убедился, что влияние Чар Ярости стало меньше. И у Черного Храма… Нора задержалась, чтобы все же отдать Кэт столь необходимое Реддлу зелье. Задержалась, хотя это был для нее риск.

Ему вспомнились минувшие часы. Прорываясь сквозь атаковавшие Хогвартс группы Хранителей Равновесия, он краем глаза увидел двух здоровенных мужчин, накинувшихся на нескольких подростков лет семнадцати на вид. Или даже меньше. Один из них с совершенно звериным оскалом лица создавал что-то жуткое, судя по ужасу на лицах детей. И вдруг…

Ослепляющее пламя промелькнуло в том месте. Кто-то применил Адеско Фаир… Когда в очередную секундную передышку Ожешко бросил взгляд в ту сторону, чтобы, может, хоть как-то помочь бедным детям, Хранители рядом с ними исчезли, а вот сами школьники стояли с ошарашенными лицами, глядя на вызвавшего заклинание человека. В Хранительском плаще… Длинные черные волосы… И только сейчас до мужчины дошло, кто сжег заживо моральных уродов, измывавшихся над школьниками. Нора…

Последней каплей, поменявшей шкалу его отношения к ней очень сильно, стал ингатус. Она, несомненно, понимала, что ее ждет. И все же сжала шарик, который должен был ее убить. Сжала, чтобы помочь Кэтрин и тем, кто пытался прекратить затянувшуюся и принявшую слишком зверский вид войну…

- Мистер Ожешко? – Майкл кивнул, глядя на доктора-японца, вышедшего к нему в перчатках. В этой клинике лечили зельями и отварами, заклинаниями и обрядами, но операции проводили всегда без магии. Понимая, что от них зачастую зависела жизнь пациентов. Там, за дверями, сейчас собралось пять врачей и бессчетное количество медсестер и ассистентов. И немудрено – что такое ингатус, в этой клинике знал каждый, они нередко в последнее время видели последствия его применения и слышали о них. Бригада именно отсюда ампутировала руку Оливии Говьер… Но впервые к ним доставили человека, добровольно, ради других, сжавшего ингатус. – Операция закончена, мисс Бутти жива, состояние стабильное. Шансы у нее неплохие. Вы родственник?

- Нет – Майкл отрицательно покачал головой. – Не родственник.

- Вы можете связаться с ее родными? Мы переведем ее в реанимационное отделение, туда пускают только родных… - врач посмотрел на него. – У нее вообще есть родные?

- Тетка, но они давно не общаются, - он понятия не имел, общаются они или нет. Но почти во всех воспоминаниях Бутти, что он запомнил, к тетушке она любовью не пылала.

- Исключений нет, - развел руками японец.

- Валькирии же имеют право посещать любого пациента, - заметила проходившая мимо медсестра лет шестидесяти на вид. – У нее есть знакомые валькирии? – но «мистер» Ожешко (он терпеть не мог, когда его так называли, но сейчас было не до того) уже не слушал. Как только там разгребутся, он знает, кажется, кто сюда придет. У нее есть аж две знакомых валькирии. Есть, кому навестить…

***

Белые мантии и подол черного платья шуршали по светлому мрамору плиток пола больничного коридора. Пациенты и доктора с прочим персоналом, увидев этих женщин, почтительно кивали и с уважением смотрели им вслед. Валькирии и Тезла-Экала. Такое увидишь не каждый день… Многие вообще впервые в жизни видели настоящую валькирию, хотя слышали о их существовании все. Несколько детишек лет восьми, два мальчика и три девочки, игравшие в одном из коридоров в карты и волшебные шахматы, восхищенно разглядывали зеленые ленты в волосах одной из женщин, белоснежные длинные мантии-плащи, маховики. Один был золотистым, как и рассказывали про маховики этих необычных женщин, другой почему-то черным, и все же приятным на вид. Лицо валькирии с черным маховиком было скрыто капюшоном и из-под него виднелись лишь каштановые локоны и блестящие, теплые, несущие добро и мир, глаза.

- Вот, она здесь, - с уважением в голосе сообщила провожавшая троицу медсестра и пропустила их внутрь. Валькириям в этой клинике были открыты все двери в любое время суток, а их посещения воспринимались с радостью. Они несли сюда жизнь, надежду, тепло.

Молодая женщина, бледная, с синими кругами под глазами, с потрескавшимися, посиневшими губами, со словно опаленной изнутри кожей шеи, укутанная одеялом. Она дышала сама, но так слабо, что это пугало. Левая рука была ампутирована по середину предплечья.

- Нора, - Гертруда Майер, с белыми следами ожогов на щеках, присела на стул в изголовье девушки, справа, и взяла ее за уцелевшую руку. – Нора, мы пришли к тебе в гости… - Анна подошла к женщине слева и склонилась к ее лицу, шепча что-то на классической, «золотой» латыни. Кэтрин же встала около Гертруды, улыбнувшись и откинув капюшон, открывая исполосованное тонкими бордовыми шрамами справа личико. Беловатый шрам ожога от последнего заклятия Димитра виднелся на левой щеке.

- Ну вот, ты проснешься симпатичной женщиной с зелеными глазами, как и должно быть. Ты заслужила человеческую жизнь, - улыбнулась Анна, выпрямляясь. – Ты некоторым нашим сестрам фору дашь, Нора.

- Я по тебе очень соскучилась, - влезла Кэтрин. – Обещаю, что как только ты поправишься, мы придумаем мне страшную расплату за твою помощь, - сквозь слезы улыбалась молодая валькирия. – И не вздумай сдаться и уйти, а то я тебя убью. Мне все еще нужна старшая сестра. Обнадежила – придется ей быть, - Гертруда поглаживала уцелевшую Норину руку, всхлипывая, пока подбоченившаяся Кэтрин призывала Элеонору поправляться.

- Ты очень смелая женщина, - Анна погладила щеку Хранительницы. – Мир-за-гранью дал тебе право начать с нуля. Мир живых – прощение. Тебя не ждет Ирманаз, более того, я слышала, что в Германии кое-кто подал инициативу присвоить тебе звание героини войны. Ты первая в мире, кто добровольно сжал ингатус. Это подвиг и я буду рада, когда ты поправишься. Мы гордимся тобой…

- Гордимся и скучаем, - улыбнулась Кэтрин. – Ты третий день спишь. Просыпайся, соня! – она чуть погрустнела. – Прости, Нори, у нас еще уйма дел, а ты дрыхнешь и не помогаешь, но я обязательно загляну к тебе послезавтра и расскажу, как пропал этот гаденыш Матей. И Гарри хочет тебя навестить… Мы тебя любим, - она поцеловала бледный лоб Хранительницы и вместе с Анной вышла из палаты, накидывая капюшон. Гертруда улыбнулась.