Тащить Ульва пришлось около трети пути. Потом его свалили на повозку, и он лежал всё в той же коленопреклонённой позе, даже не как труп — как камень. Альвгейр не преминул заглянуть цвергу в глаза. Они всё ещё оставались открытыми, но, как и всё остальное лицо, казались теперь высеченными из огромного куска малахита, лишь на месте зрачков поблёскивали неуместные для этого камня золотистые искры.

Старческая ладонь ласково погладила зелёный камень.

— Мучается, сердешный.

— Он ещё жив? — встрепенулся Альвгейр. — Можно это как-то обратить?

Сату с Онни переглянулись. Шаманка сжала губы в жёсткую ниточку, её внук опустил голову и вышел из дома.

— Не знаю, — Сату поглядела на обливающуюся слезами Сигрид, мёртвой хваткой вцепившуюся в окаменевшего мужа. — Но я попробую. Иди, помоги Онни. Не мешай мне.

Альвгейр посмотрел на дочь. И снова на саамку.

— Я не буду мешать. Но останусь здесь.

Шаманка сощурилась.

— Кто он тебе, золотоволосый? Друг, враг, временный союзник? Я должна знать.

— Мне он… — ярл замялся, всерьёз задумался. — Брат. Вроде того.

— Вроде того? — хоть старуха и усмехнулась, её взгляд оставался цепким, пристальным.

— Большую часть времени мне хочется его убить, — нехотя признался Альвгейр. — Или хотя бы держаться от него как можно дальше. Ульв тот ещё змей, если ты не знала.

— Я знаю о нём больше, чем ты думаешь, золотоволосый, — сухо ответила Сату, но тут же добавила: — И ты прав: он тот ещё змей. Но я спрашивала тебя о другом.

— Мне важно, чтобы он выжил. Очень важно, — Альвгейр твёрдо встретил взгляд шаманки, которого обычно избегал.

— Из-за неё? — Сату едва заметно кивнула в сторону Сигрид. Ярл скривился.

— Нет. Из-за… её матери, может быть. Я ему остался должен… кое-что. Да не в этом даже дело… — Сату с удивлением отмечала, как золотоволосый растерян. И искренен. В кои-то веки он не бахвалился и не петушился. — Когда в фюльке восстание замышляли, когда конунг меня казнить хотел, когда Эрик туман этот проклятый припёр… Ульв всегда приходил. Я не просил его, никогда бы не попросил этого урода ни о чём, но… если цверг умрёт, я останусь тут совсем один, понимаешь? Один с… людьми.

И Сату действительно поняла. Осознание пришло ярко, как вспышка молнии: нойды путешествуют по мирам, в Верхний или в Нижний, где можно испросить совета у предка, это уж у кого предки какие. Туда ушёл Олли, там гордо несёт золотые рога Мяндаш. И людям-оленям не страшны ни бури, ни чужеземные воины, ни внутренние распри: всегда есть у кого защиты спросить, от кого ждать помощи.

Ульв показал ей Свартальфахейм, в котором родился, но она знала, что прожил Волк там недолго. А Льесальфахейм, откуда происходит заносчивый Альвгейр, так и остался недоступной мечтой, погребённой за колдовской границей холмов. Мир светлых ши там, а полукровка — здесь. Почему, Сату было не важно. Но теперь она видела, что значит для Альвгейра смерть ещё одного, пусть и тёмного, альва.

***

Худенький нескладный подросток с нездоровым цветом лица сидел на правом, обрывистом берегу реки и лениво наигрывал на тростниковой дудочке. Прямые чёрные волосы юноши были собраны в хвост на затылке, на лбу же перехвачены ремешком, как обычно делают кузнецы Свартальфахейма. Этот-то ремешок и сорвал юный светлый ши, чьи золотистые кудри свободными кольцами опадали на плечи.

— Обручи носят только девчонки! У нас так не принято.

Музыкант отбросил дудочку и вскочил, встав в угрожающую позу. Нескладность его при этом волшебным образом улетучилась, острые локти и колени двигались плавно, ярко-зелёные глаза злобно сверкнули из-под упавшей на них длинной чёлки.

— Не прикасайся ко мне, ублюдок, — презрительно выплюнул черноволосый парень, который хоть и выглядел младше, был примерно ровесником золотоволосого, невольно вздрогнувшего при последнем слове.

— Я Альвгейр эйп Аквиль! — гордо вздёрнул подбородок обитатель Льесальфахейма. — А ты… ты грязный цверг! Землеройка!

— Я-то цверг, — высокомерно подтвердил низкорослый, — и в хрустальном гробу видал ваш Льесальфахейм с его идиотскими правилами и сотнями королей и королев, роящимися, как мухи над дерьмом. В Мидгарде куда веселей.

— Так проваливай в свой Мидгард, тебе там самое место, — выкрикнул Альвгейр, и юный цверг безошибочно уловил фальшивую нотку в его тираде. А потому оскалился, как маленький волчонок, и вкрадчиво повторил слова отца, которым сам не верил ни на грош:

— Я бы с радостью, да матушке родных проведать захотелось. А они, вот незадача, живут именно здесь.

Альвгейр скривился.

— Лепреконы! Как их только здесь терпят, жалких пьяниц!

Лицо юного цверга отчётливо позеленело.

— Твой папаша тоже явно не воды хлебнул, когда на смертную бабу польстился. Я даже не представляю, сколько для такого вылакать надо было!

— Ах, ты! — ши-полукровка стремительным движением заехал насмешнику по высокой скуле. От неожиданности цверг покачнулся и упал, но тут же вскочил, сжимая в руке камень. Черты его слегка вытянутого лица ещё больше заострились, угрожающе заблестели слишком длинные для человека, да и для ши, белоснежные зубы.

— Альв-гейр, — раздельно, нарочно растягивая слоги, произнёс цверг. — Копьё альва. Интересно, какое копьё имела в виду твоя мать, когда давала тебе такое имя? — ухмылка черноволосого была явно глумливой, что только добавляло двусмысленности словам. — То есть, каждый раз, как тебя называют по имени, имеют в виду это самое… твоего отца?

За всю свою жизнь Альвгейр никогда ещё не был так разъярён. Не думая о последствиях, о том, что скажет на это бабушка-королева, или, того хуже, отец, он вскинул руки и прокричал заклятие вод. Над головой у него сгустились тучи, река, только что мирно нёсшая свои воды, вздыбилась горбом, ударилась в берег.

Цверг запустил в противника камнем. Ши легко увернулся. Казалось, что увернулся. Но камень, вместо того, чтобы лететь, как это обычно делают камни, неожиданно повернул и ударил юношу в грудь. Альвгейр резко выдохнул, но тут же выровнялся, с ненавистью поглядел на цверга и снова вскинул руки.

Подземные ручьи гейзерами взорвали землю. Река бесновалась. Одна долгая секунда, и кусок берега, на котором стоял Ульв, рухнул в воду. Альвгейр был уверен, что цверг камнем пойдёт ко дну, но тот судорожно бился и, кажется, поднимал наверх это самое дно, поэтому водный ши продолжал нагнетать вокруг него собственную стихию, немного просчитался, и вода закрутилась вокруг Ульва исполинской воронкой. Откашлявшись, тот жадно глотнул воздуха и пропел, притопывая ногой:

На подмостки выхожу,

Вниз от страха не гляжу,

Вам легко смотреть из зала,

Как на сцене я дрожу.

Ручка ходит не туда,

Ножка ходит не туда*…

Альвгейр почувствовал, что собственное тело ему больше не принадлежит. Руки и ноги дёргались, выкидывая коленца какого-то безумного танца, то и дело ударяя несчастного лбом в дерево или затылком о скальный выступ. Все попытки сопротивления бессильно тонули в накатывающих волнах дикого, звериного страха.

А Ульв почувствовал, как кто-то вывернул ему ухо.

— Сколько раз повторять тебе, паршивец, — прошипел Брокк, — чтоб ты не смел…

Бледный, как мел, Мер эйп Аквиль быстро перебирал пальцами, успокаивая реку, ручьи, разгоняя тучи.

Ульв смотрел на Брокка исподлобья, молчал и избавлять Альвгейра от издевательств явно не собирался. По счастью, помимо рассерженных отцов, тут присутствовал и седобородый старец в просторных одеждах друида. Он достал из потайных складок маленькую дорожную арфу и взял несколько небрежных нот. Альвгейр обессиленно опустился на песок. Увидев отца, попытался слабо улыбнуться, но, перехватив взгляд сапфирово-синих глаз, понял, что буря, вызванная молодым эйп Аквилем, ничто по сравнению с головомойкой, которую устроит ему Мер.