Альвгейр возился с узлами куда дольше, чем было необходимо, но Ульв спокойно ждал.

— Это… проделки Мэб? — исподлобья буркнул ярл.

Бард задумчиво почесал нос о плечо — руки всё ещё были спутаны канатом.

— Вполне возможно. Она, сколько мне помнится, была весьма дружна с Ангусом О'гом. А Яблочный Эмайн — не то место, куда попадают случайно.

— Не знал, что в Верхний мир можно всем вместе попасть, — подал голос шаман, вглядываясь в прибрежные заросли. Ветер тихо позванивал кольцами на трёхцветном поясе.

— Как правило, для такого путешествия требуется стеклянная лодка, — Ульв сделал глубокий вдох и резко вытолкнул воздух из груди. Пеньковая змея упала к его ногам. Альвгейр неразборчиво что-то прошипел. — Но иногда Ангус может пропустить кого-то и на деревянном драккаре.

— Ангус — колдун? — Сигрид перегнулась через борт и сощурилась, пытаясь разглядеть, что такого удивительного на берегу заметил Онни.

— Ангус — бог, — буднично сообщил Ульв, растирая онемевшие плечи.

Нос корабля ткнулся в белый песок.

Сигрид покачнулась…

…вместо полированного дерева борта под руку попался морщинистый ствол. Коренастый бородач отскочил в сторону, так что гибкая ветка орешника едва не хлестнула девушку по лицу. Сигрид вскрикнула, коротышка выругался.

— Не имей привычки подкрадываться со спины, а то можешь и в лоб схлопотать, — рявкнул он. Сигрид ни слова не поняла в чужой речи, отступила на шаг, испуганно озираясь: где Ульв, отец, корабль? Где, хотя бы, море? Густой лес кругом. Клён, рябина… орешник. Золотистые гроздья в обрамлении пожухших, увядших уже листочков к земле клонятся — поспел урожай. Откуда-то нестерпимо яблоками пахнет, как только осенью бывает, когда аккуратные, один в один, плоды, для хранения на зиму сбережённые, уже по бочкам аккуратно разложены, да под крышу внесены — от ночных холодов.

Страшноватый незнакомец глядел на Сигрид с каким-то очень знакомым прищуром, а уж когда он сжал сразу три ореха в своей огромной лапище и послышался треск, дочь ярла, наконец, озарило, кого бородач ей так своим говором напоминает.

— Вы… Стейн с Зелёных Холмов, верно? — стараясь, чтоб голос не дрожал, выговорила Сигрид. — Отец Ульва?

— С утра Брокк был, — хмыкнул коротышка, успевший разгрызть уже все три ядрышка. Говорил он теперь на языке викингов. — Из-под Чёрной Горы. Но что паршивец этот — мой сын, чистая правда. Неужто невесту знакомиться привёл? — Цверг окинул Сигрид таким оценивающим взглядом, что она покраснела не хуже спелой рябины. — А сам прячется чего? Переживает, что ты из светлых?

— Я жена, — призналась девушка, продолжая пятиться. — Бывшая уже.

— Чего-о-о? — взревел Брокк и в следующее мгновение цапнул Сигрид за руку. — Я этому прохвосту уши надеру, чтоб по длине были, как и положено ослу. Ишь, удумал чего! Разводиться! Ладно, королеве Мэб голову дурил, мы молчали: она баба самостоятельная, сама разберётся…

Цверг целенаправленно тащил спутницу за собой, не переставая яростно бубнить:

— Девок портить! Верно, у Альвгейра набрался! А говорил я Меру: подумай, какой пример ребёнку подаёшь!!

Сигрид только невнятно что-то попискивала, пытаясь уберечь глаза от плетей ветвей.

***

Нос корабля ткнулся в белый песок.

Ульв с юношеской лёгкостью перемахнул через борт, не дожидаясь, пока спустят сходни. Он не знал, благодарить за переполнявшую его юношескую силу благодать острова вечной молодости или своё второе рождение. Впрочем, его это не больно-то интересовало: прямо перед Ульвом стояла маленькая женщина с лисьими чертами лица и хитрющими пуговками глаз.

Великий Бард снова ощутил себя маленьким волчонком. Он подбежал к улыбающейся женщине, сжал в объятиях, выдохнул в каштановые с рыжиной волосы:

— Мама!

Виона гладила сына по голове, будто рассталась с ним только утром, а вечером её набедокуривший и голодный, как волк, мальчик вернулся домой.

— Как ты, малыш?

— Я… — Ульв поднял голову и вгляделся в лицо матери, как делал в детстве, стараясь угадать её настроение. И насколько сильно влетит. Сколько будет в её взгляде разочарования? — Я стал Великим Бардом, — осторожно проговорил цверг.

— Да, мы слышали, — Виона ласково растрепала чёрные пряди, так что часть из них попадали на затвердевшие малахитом глаза. — Замуровал друида в склепе и Кенн Круаха убил. А ещё возвёл неприступную границу между Мидгардом и Волшебными мирами.

Ульв закусил тонкую губу так, что она побелела. Молчал, глубоко вдыхая исходящий от матери запах ячменного солода и сырого золота, с ноткой огня и цветущего клевера. Такой знакомый запах. Домашний. Родной. Сладкий запах клевера, разбавленный горечью полыни.

— Я влюбился в королеву фей, — сообщил Ульв, а Виона кивнула, не выказав удивления. Цверг выпустил её из объятий и, наконец, огляделся вокруг: вместо морского берега и драккара у него за спиной возвышался не то дворец, не то храм, сложенный из белого камня. Сложенный, видимо, уже давно, потому что выглядел заброшенным, даже обветшалым.

— Это было неизбежно, — сказала женщина-лепрекон, не уточняя, имеет ли в виду сердечные дела своего сына или упадок древнего святилища.

— И я всё… разрушил, — Ульв изучал панораму, открывавшуюся с крутого склона холма, на котором расположились мать с сыном. Озёра в тёмном обрамлении лесов курились серебристой дымкой. Далёкая цепочка гор сделала зубчатой линию горизонта. Небо хмурилось. «Странное место для вечного блаженства — раздражённо подумал Ульв. — Что я вообще здесь делаю? И мама…» — Это ведь сон? — обернулся он к Вионе. — Я уснул на борту драккара и увидел тебя? Или уже умер, и это начало очередного кошмара?

— Ты не спишь, — Виона уселась на низкорослый густой дёрн. — Хочешь, ущипну?

— В моих снах боль вполне ощутимая, — Ульв опустился рядом и сорвал незнакомый цветок. Повертел его в пальцах, делая вид, что разглядывает, на самом же деле украдкой следил за матерью. Идея о том, что родное существо может оказаться порождением угасающего в камне разума, не давало покоя.

Виона рассматривала сына, не таясь. Её остренькие черты немного разгладились, смешливые губы не складывались в улыбку. Много лет Ульв восстанавливал в памяти образ матери: весёлой, сердитой, озорной или готовой к расправе над зарвавшимся отпрыском. Но сегодняшнее выражение её лица не было похоже ни на одно из тех, что он помнил.

— Тебе часто снятся кошмары, мой мальчик?

Ульв ответил не сразу.

— Знаешь, что в них самое страшное?

— Что? — Лепрекониха притянула сына к себе.

Ульв провёл ладонью по глазам.

— Начинается всё всегда хорошо. Так хорошо, как никогда не бывает на самом деле. И я… даже был рад им из-за этого. Ведь в конце, когда становилось невыносимо, я просыпался. А от того, что я сделал с собой и… с ней, не проснуться уже никогда.

— Бедный малыш, — вздохнула Виона, подёргивая сына за мочку уха, как делала когда-то, пытаясь разбудить усердно сопящего маленького цверга. — Рассказывай, что ты там натворил.

Ульв, нескладный, угловатый, как подросток, сидел на склоне, крепко обняв руками собственные колени, в которых к тому же прятал лицо. Только взъерошенный затылок отрицательно покрутился.

— А то хуже будет! — пообещала Виона тоном, убедительности которого позавидовала бы прабабка-сирена.

***

Поцелуй Мэб был сладким, как мёд клевера, горьким, как полынь, и терпким, как ягоды тёрна.

— Моя королева, — выдохнул проснувшийся внутри цверга вулкан, не оставляя сомнений: ключевое слово тут — «моя».

Повелительница фей повернула голову, предоставляя Барду возможность любоваться её профилем. Ульв нежно очертил губами насмешливую складочку рта Мэб. Задержался на неправильном на его взгляд, опущенном вниз уголке. Чуткие пальцы музыканта паучком пробежались по лбу волшебницы, убирая едва заметную складку.