Берег океана. Утес. Солнце, начинающее клониться к горизонту. Разговоры о снах. Плывущие в небе облака, в которых они оба увидели корабль. Пиратскую шхуну. И когда Колин говорит о том, что отношения между ними налаживаются, выражение лица Робби стремительно меняется, а теплый оттенок зелени глаз сменяется на холод и колкость во взгляде.
— Не обольщайся, Колин, это всего лишь общение коллег.
Его тянуло к этому мальчику с первой секунды их знакомства. Он не знает — связано ли это было со сновидениями о Неверлэнде, которые в какой-то момент сменились на темные сны, или способностями Робби Кэя в реальной жизни…
— Ты умеешь читать мысли?
— Сны… Считай, что я умею читать сны.
…или с чем-то еще, но чувство, что они обязательно должны быть рядом не оставляло его ни на минуту. В этой ли реальности, во снах ли… Неважно. Будто это было предопределено.
Как же он давно не курил… Колин сделал еще пару затяжек, отщелкнул истлевший окурок в сторону и прикурил еще одну сигарету.
Он припоминает тот период, когда ему снились цветные сны, где он был Капитаном корабля, на котором он каждый раз приплывал к берегам Неверлэнда, потому что его тянуло туда, потому что там его ждал личный Питер Пэн — мальчик, которого он любил. О цветных снах в памяти остались лишь обрывки, но и их было достаточно, чтобы вспомнить, как он был счастлив. Потом им на смену пришли темные сновидения с незнакомцем, терзающим его запретными ласками, пугающими своей реалистичностью и в то же время притягательными настолько, что Колину казалось, что однажды ему не захочется из них выбираться. Захочется остаться. Там. С Ним. Позже, опознав в Робби и своего личного Питера Пэна, и того самого незнакомца из своих темных снов…
— И все же, когда-нибудь я пойму — кто ты?
— Возможно…
— Не возможно, а обязательно.
…Колин понял, почему Капитан Киллиан Джонс стремился в Неверлэнд, а сам он хотел остаться в темноте своих реалистичных сновидений. А потом реальный Робби Кэй заменил ему все сны.
— Ты останешься у меня?
— Останусь, если ты этого хочешь.
— Хочу.
Колин и теперь этого хотел бы, не смотря ни на что, но боялся, что Робби снова исчезнет из его жизни. Безвозвратно. Навсегда. Отовсюду. И он готов стоять на коленях, вымаливая прощение, но только чтобы его мальчик был с ним. Он вообще не понимал, что тогда на него нашло… Он не мог этого сделать, но и не верить Робби он тоже не мог. Наверное, это благо — не помнить какие-то моменты жизни. Не помнишь, и вроде не было. Вот и сейчас Колину казалось, что того, о чем сказал ему Робби, не было на самом деле. Иначе бы его терзали долгие месяцы чувство вины и раскаяния. Находиться в неведении — порой это большое благо, но он бы хотел все вспомнить…
— Хочешь, чтобы я вернул ему воспоминания обратно?
— Ты и это можешь?
— Пока не пробовал, но все может быть.
Он бы хотел вернуть эти воспоминания, какими бы они страшными ни были. И может быть, он понял бы — почему это случилось?
— Я хочу помнить о нас вообще все. Пообещай мне, что не сотрешь из моей памяти ни одного воспоминания о нас. Ни то, что было, и о чем я вспомнил, ни то, о чем я еще вспомню.
— Обещаю.
Он обещал, что не сотрет ни одного воспоминания о них. И те что были, и те что будут… От переизбытка никотина в крови начинало подташнивать, а во рту чувствовался привкус горечи. А может, это ощущения от воспоминаний и открывшейся правды? Колин вытащил последнюю сигарету из пачки и поднес ко рту…
— Робби, ты же стираешь из памяти сновидения. Не мог бы ты стереть и мой сон?
— Нет, Колин, не стираю, а забираю себе. Запомни, ничто не исчезает бесследно.
Не стираю, а забираю себе… Колин так и застыл с сигаретой в руках. Получается, что если у него нет этих воспоминаний, то у Робби их вдвое больше — и свои, и его. Получается, что пока он жил все это время в счастливом неведении, Роб находился в двойном кошмаре… Он попросит вернуть ему воспоминания о той ночи. Нет, он попросит рассказать вообще обо всем, чтобы разделить воспоминания. Но в первую очередь он вымолит прощение у своего мальчика, как только разыщет. Надо только поразмыслить, где искать его, не мог же он просто раствориться в воздухе… Или мог? Отчего-то стало тревожно. Курить расхотелось, и Колин смял последнюю сигарету вместе с пачкой и, развернувшись, запустил в сторону океана. Проследив глазами за траекторией полета скомканного картона, он заметил вдалеке слева от себя на пустынном пляже знакомую фигуру — Робби сидел на песке почти у самой кромки воды — и Колин выдохнул с облегчением, что нашел его.
Kutless — Run
Смотровая площадка, с которой можно было спуститься к океану, была прямо за поворотом, и этим объяснялось быстрое исчезновение Робби Кэя с дороги, а то Колин уже начинал думать, что парень помимо способности управлять снами и воспоминаниями, может еще и телепортироваться. Робби никак не отреагировал ни на шум подъехавшей машины, ни на звук захлопывающейся двери — он сидел совершенно неподвижно, уперевшись подбородком на руки, сложенные на подтянутые к груди колени. Возможно, что просто не услышал из-за довольно приличного расстояния и шума океана, и Колин очень надеялся, что если парень заметит его, то не сорвется и не сбежит. Тревожное напряжение не отпускало его ни тогда, когда он спускался по ступенькам на пустынный пляж, ни тогда, когда он медленно, словно боялся спугнуть, сокращал между ними расстояние. Роб все же услышал его — поднял голову с колен и напряг плечи, и Колин замер, готовый в любое мгновение броситься вдогонку. Но парень застыл, будто каменное изваяние, и Колин, быстро преодолев разделяющее их расстояние, опустился на колени за его спиной, не решаясь прикоснуться. От Робби веяло холодом в буквальном смысле этого слова — мальчик замерз в своем модном, но тонком пиджаке, что было неудивительно — осенними ночами стало ощутимо холодно, и Колин, придвинувшись вплотную, распахнул свою кожаную куртку и, завернув в нее Робби как ребенка, прижал его к себе, чтобы согреть своим теплом. Он осторожно накрыл ладонями замерзшие ладони парня, пристроил голову на его плече и прижался щекой к его ледяной щеке.
Роб не отрываясь следит за горизонтом и никак не реагирует на его прикосновения, не произносит ни слова, не делает попыток вырваться, словно и правда превратился в ледяную статую, и Колин только сильнее прижимает его к себе, не решаясь заговорить, но когда, собравшись духом, он шепчет:
— Прости меня, — опаляя горячим дыханием заледеневшую кожу — парень вздрагивает, и Колина прорывает. — Прости меня, я так виноват. Я ничего не знал, и хотел бы…
— Ты ни в чем не виноват, Колин, — чуть охрипший голос, но все такой же бесцветный и холодный, как и час назад.
Господи… Этот мальчик еще его и оправдывал, после всего, что с ним случилось, если только…
— Что значит не виноват? — Колин отстраняется, пытаясь заглянуть в глаза мальчика, которого сжимал в своих объятиях. — Или ничего не было? — Робби молчит, уставившись в одну точку по-прежнему безжизненными глазами. Его нужно вывести из этого пугающего состояния оцепенения, и Колин, вытащив из кармана куртки телефоны, один вкладывает в его ладонь, а на другом набирает номер Робби Кэя. Экран телефона в руках Роба вспыхивает их совместной фотографией, и предрассветную тишину пляжа разрывает звонок, на который парень наконец-то реагирует, сжимая крепче свой телефон — он не сбрасывает вызов, а молча смотрит на экран. — А как же это?
— Ты не понимал, что делаешь, — его взгляд все такой же застывший, но по щеке ползет слеза, от вида которой у Колина сжимается сердце. — Все что случилось, произошло бы в любом случае.
— Я не понимаю…
— Это долгая история, Колин. И я не думаю, что тебе нужно ее знать, — Робби наконец отключает телефон.
Долгая история? Они знакомы всего лишь два месяца, не считая того самого первого знакомства, о котором Колин ничего не помнит. О какой долгой истории говорит этот мальчик? Или он чего-то не знает? Или помимо той ночи в злосчастном лос-анжелесском пабе его память очистили от куда большего количества воспоминаний? И его пугает мертвый голос Роба — что еще он скрывает? Но Колин должен знать всю правду, какой бы она ни была, чтобы понять — почему именно с ними все это произошло?
