- Север Чили считается самым ясным регионом на планете, - пояснил Якуб, сидящий рядом со мной в автобусе. - Поэтому здесь и построили дюжину обсерваторий. Более трёхсот сорока ясных ночей в год и рекордно низкая влажность воздуха!

Проехав несколько небольших городков, мы оказались в прибрежной Ла-Сирена - старом колониальном городе со старинными двухэтажными домами из розового известняка, которым славился Чили. Пустынный пейзаж высоких розовых гор вселял лёгкую тоску, как будто любимые бисквитные печенья пришлось есть всухомятку без чая. Здесь нашу небольшую команду из девяти человек во главе с доктором Штейн не стали размещать в гостинице, а решили нам предоставить комнаты в офисе обсерватории, где уже жило полсотни сотрудников обсерватории Серро-Тололо.

Так как комнат было немного, меня разместили вместе с сорокалетней исследовательницей из Массачусетского технологического института, оставившей дома малолетнего ребёнка и звонящей родным домой каждый полчаса, в том числе и посреди ночи, как я узнала в последствие.

За торжественным, но скромным приветственным ужином я внезапно встретила учёного из России, о национальности которого я узнала случайно, когда он пролил на себя чашку кофе и громко выругался матом на весь зал, уверенный, что никто не поймёт.

- Здравствуйте, - неуверенно сказала я, подойдя к нему.

- Ой, - смутился мужчина, поняв, что я слышала его ругательства. - Привет! Вы же из новой американской группы, верно?

- Да, меня зовут Илона Кузнецова, - я протянула руку, и он ответил на рукопожатие.

- А я Михаил Андреев. Вы аспирантка в американском институте, получается?

- Вообще, я ещё получаю степень мастера в КалТеке.

- Ого, без степени и уже в поле? Впечатляет! У меня альма-матер ЛГУ, - сказал Андреев, и я не сразу догадалась, что речь идёт о Ленинградском Государственном Университете, нынешнем Санкт-Петербургском Государственном Университете, - но сейчас работаю на Европейскую Южную Обсерваторию в Ла-Силье по соседству.

- Так вы здесь в гостях?

- Можно и так сказать. Здесь работают знакомые по Сорбонне, зашёл вспомнить старые времена, - улыбнулся Андреев, и как позже оказалось, у всех работающих здесь было по три института за спиной. - От обсерватории Ла-Сильи здесь всего сто километров на машине. Заезжаю, когда затишье в исследованиях. Вы что изучать приехали?

- Экзотическую материю, - сказала я, взмолившись, чтобы он не спрашивал подробности, потому что после приезда в Чили Алёна стала тихой и неразговорчивой.

- Через оптические телескопы на неё смотреть будете? - рассмеялся Михаил.

- Нет, здесь же, ну... детектор есть.

- А, так вы будете копаться под горой? - разочарованно протянул мужчина. - Наверное, и в обсерваторию не съездите?

Я не понимала, что происходило, но Андреев вдруг начал рассказывать, что однажды спускался к детектору тёмной материи под землю, а там оказалось так сыро и холодно, что он схватил воспаление лёгких, после чего ему пришлось столкнуться с чилийской медициной, чего он мне искренне не желает.

"Детектор под землёй?" - растерянно думала я.

"Он думает, ты будешь заниматься поиском фоновой тёмной материи, которая присутствует в пространстве, - сжалилась Ба и пояснила. - Подземные детекторы существуют, чтобы ловить тёмную материю, существующую на нашей планете. Можешь сказать, что доктор Штейн намерена обнаружить признаки тёмной материи в глубоком космосе, оценивая поведение галактик, а для этого под гору лезть смысла нет".

Я кое-как повторила объяснение Алёны, и Михаил скривился ещё больше.

- Здесь не самое лучшее оборудование для таких развлечений, - сказал он. - Но попробуйте. Хуже не будет, раз у американцев есть деньги на это.

- А можно спросить, как вы попали в Ла-Силью?

- Как и все остальные, кто работает в чилийских обсерваториях, принадлежащих европейцам, типа Ла-Сильи или Параналь: с проектом-заявкой. У меня свой проект по поиску экзопланет, и со мной два аспиранта.

- По поиску экзопланет?.. - я пыталась вспомнить, не занимался ли этим Петя. - Просто я вспомнила, что у меня есть знакомый, тоже из России, но сейчас работающий в Германии. И он тоже занимается экзопланетами.

- Ещё одни утёкшие мозги? - с грустью вздохнул Михаил. - И как его имя? Может, я слышал о нём?

- Пётр Пряников из Гамбургского университета.

- Пряников! Гамбург! - воскликнул Михаил. - Как же, помню! Видел его на конференции в Гамбурге. Но если мне не изменяет память, его выступление было совсем не об экзопланетах, а об ошибках в определении положения звёзд десятой тире двадцатой величины.

- Он немного... сменил сферу научных интересов, - соврала я.

- Вот как? - задумался Михаил. - Вообще, я стал понимать, что двух аспирантов мне мало. Если бы руководство Европейской Южной Обсерватории одобрило добавление мне ещё одного помощника, я бы с радостью приютил соотечественника.

- Правда? - не верила удаче я.

- Конечно, а то скоро русский язык забуду. У меня жена француженка в Брюсселе осталась, да и дети знают французский с английским, а по-русски - кукиш с маслом.

- Тогда вот его контакты, - я быстро нашла в телефоне почту и телефон Пети, а Андреев, записав их, пообещал связаться с ним, если получится.

Конечно, мне было неловко, что Петю могут взять в обсерваторию только из-за того, что он из России, но иногда все средства хороши. Я решила пока что не радовать Петю слабой надеждой, к тому же я бы и физически не смогла ему позвонить: после перелёта в другое полушарие и горного переезда мне хотелось спать без снов, и желательно - лет двести.

Но с соседкой-молодой мамой этого не получалось. Из дома ей регулярно звонили, сообщая о здоровье ребёнка, и я просыпалась от громких разговоров на непонятном языке. Было бы неприлично просить коллегу не интересоваться самочувствием ребёнка, поэтому я героически терпела, пытаясь считать овец, которых видела во снах Ба. Позднее от других сотрудников обсерватории я узнала, что язык, на котором кричала соседка, был венгерским, но в первую ночь её разговоры звучали как призыв Сатаны.

"Получила, чего хотела?" - издевалась Алёна.

"Заткнись. Хоть ты не мешай, Ба", - я заткнула уши подушкой, но это не помогало.

"Не поздно передумать и вернуться в КалТек заканчивать год".

Моя соседка могла кого угодно согнать на другой континент, но я решила так просто не сдаваться. Тем более, что сегодняшний, первый день в Чили оказался очень спокойным, я слышала голос Ба всего пару раз и только в нужное время. Как будто часть Алёны осталась в общаге КалТека и не смогла добраться до Чили. Я бы многое отдала, чтобы это оказалось правдой.

На следующий день рано утром нас отправили в горную обсерваторию Серро-Тололо. Микроавтобусы шли по гладкому шоссе, вьющемуся серпантином на вершину розовой горы высотой 2200 метров. У некоторых начинало закладывать уши, и они жевали специальные таблетки. Нам сказали не закрывать окна, чтобы мы постепенно привыкали к перепадам давления. Говорят, если въехать на вершину горы, ни разу не открыв окно, то стоит затем распахнуть дверь, и потеряешь сознание.

По пути становилось холоднее и холоднее, как будто кто-то включал кондиционер сильнее и сильнее. Скалы здесь оказались совершенно голыми, кое-где росли неизвестные мне растения, но их не поедали ламы и альпаки, фотографиями которых хвалились в КалТеке аспиранты, ездившие в чилийские обсерватории. Лишь одинокие мошки медленно перелетали от травинки к травинке.

На высоте более двух километров лежал тонкий слой снега, и белые мерцающие купала обсерватории я сначала спутала с сугробами. Но затем между маленькими белоснежными буграми появился мерцающий железный купол главного телескопа Серро-Тололо.

- Наш красавчик, телескоп имени Виктора Бланко! - пояснила доктор Штейн, ехавшая в одном микроавтобусе со мной. - На нём установлена обзорная камера ДЭКам для поиска тёмной материи. ДЭКам состоит из шестидесяти двух отдельных камер, и твоя, Якуб, задача, выяснить, какие именно из них барахлят.