- Голубушка, зачем снова надрываешь глаз? - Таня отбирает у Алёны рукоделие.

- Скоро зима, а у Фёдора рубашонки тёплой нет, за братом да сестрой донашивает исхудавшую до нитки, - вздыхает Алёна.

- Выходит, не зря я пришла, - грустно говорит Таня, а Алёна пытается всмотреться в её выражение лица. - Нынче так порешим... Забираю я вязание твоё, да сама дома доделываю...

- Нет уж! - упрямится Алёна. - Али тебе самой работы не сыщется? А я год хожу без глаз да ещё десять лет прохожу!

- У меня-то одно дитятко, а не три, вот и работы поменьше. Не упрямься, золовка, я справлюсь. А у тебя скотина не кормлена. Слышу, как гуси кричат, да на всю деревню. Как бы снова молодой барин не ходил по дворам, да не учил крестьян крестьянскую работу делать.

- Умора! - смеётся Алёна, что-то вспомнив. - Помнишь, как Морей барина учил редьку полоть, да тот навернулся прямиком в навозную кучу!

- Да, было диво! - смеётся Таня. - Да Морею не до смеха было, когда барский лакей его хворостиной обхаживал по спине!

- Наша крестьянская доля, - почти весело говорит родственница.

- Да, молчи да помалкивай, такая доля - вздыхает Таня. - Пора идти мне, золовка, забираю рубаху.

- Помоги тебе господь, - благодарно говорит Алёна.

Таня исчезает, забрав, судя по звукам, больше, чем одну рубашку.

Я вижу, как Алёна закутывается в тёплый платок, надевает меховую тужурку и выходит на улицу. Мелочей не разглядеть, но я слышу, как грязь раскалывается под ногами словно лёд, и ноги Алёны проскальзывают.

- Ниночка, Никитка, Федорка! - зовёт Алёна. - Домой скорее, пока не задубели!

- Но мама, нынче тепло! - отвечает звонкий мальчишеский голос.

- А ну быстро, не то бате расскажу! - грозит Алёна, и дети тут же залетают в избу.

Алёна заходит то ли в сарай, то ли в погреб, и даже сквозь сон я чую ужасающую вонь. Родственница роется в навозе или в испортившихся овощах, но в итоге она нагружает этим доверху тележку и вывозит на свет.

Я могу разобрать небольшие загоны скота, мимо которых ходит Алёна, чтобы покормить животных. Вот она останавливается у коровы и вываливает в корыто перед ней кучу субстанции, взятой из подвала. Далее мы встречаемся с десятком или больше свиней, обступивших Алёну визгливым кругом и хватающих её сарафан за подол. Потом нам попадаются куры, клюющие ноги родственницы. И на десерт - стая огромных гусей, норовящих покусать Алёну за руки.

Закончив с кормлением животных, Ба берёт коромысло с вёдрами и выходит со двора, направляясь к далекому колодцу. По дороге попадаются здоровающиеся знакомые, которым Алёна отвечает на приветствие усталым кивком. Пробегают дети, видят бабу с пустыми вёдрами и прячутся по кустам, выталкивая друг друга на дорогу, чтобы заставить братца пробежать мимо Алёны и схлопотать проклятье на семь лет невезенья. Родственница просто не обращает внимания, видимо, проходя рядом с ними каждый божий день.

Возвращаясь домой с полными вёдрами, Алёна натыкается на крупную незнакомую мне женщину, встречающую Алёну, уперев руки в боки.

- Эй, невестка, - говорит та, - приготовилась ли ты к Субботе Дмитриевской?

"Что ещё за напасть?" - отчётливо слышу я мысли Алёны.

- Почти, матушка, - тихо отвечает Алёна.

- Смотри мне! Мясо должно быть на столе!

Женщина уходит, а Алёна отправляется обратно к загонам. Я чувствую её беспокойство, но больше не слышу мыслей.

"Алёна! - кричу я. - Алёна! Ба! Ты меня слышишь?"

Но она не реагирует и снова заходит в тёмный сарай, на этот раз выбирая нож. Выходим уже с широким тесаком в руке, который Алёна споласкивает водой из корыта в коровьем загоне и протирает подолом платья.

"Ты правда собираешься делать то, о чём я думаю?" - с ужасом спрашиваю я.

Алёна спокойно направляется к свинарнику, тихо напевая весёлую народную мелодию под нос. Я не могу разобрать слов, но там определённо встречалась рифма "солнце-оконце".

- Не бойтесь, дитятки, - ласково говорит Алёна, заходя к животным. - Всё пройдёт быстро.

Впервые я радовалась плохому зрению родственницы. Потому что я не смогла бы ясными глазами наблюдать, как Алёна равнодушно выводит визжащую свинью из загона, привязывает к забору толстой верёвкой и делает несколько уверенных замахов, пока животное не перестаёт биться и кричать.

Затем свинья - вернее свинина - моется в кадке с ледяной колодезной водой, разделывается на части, несётся в дом, где на окровавленные куски смотрят дети и где мясо готовится на радость мужу и свёкру со свекровью...

Я очнулась на пляже, чувствуя, как ветер забивает песок мне в ухо. Открыв глаза, я поняла, что просто сплю лицом на песке, а голова раскалывается пополам, видимо, от похмелья.

Рядом обнаружилась Никки, прикрывшаяся одеждой и что-то шепчущая во сне. Я надеялась просто забыть то, что произошло ночью, включая только что увиденный кошмар.

"С добрым утром, - сказал голос Алёны в голове, - оглянись, посмотри, как прекрасно всходит Солнце из-за Лос-Анджелеса".

"Если бы не больная голова, я бы высказала всё, что о тебе думаю, - ответила я, - но сейчас просто вытащи нас отсюда".

"Разбуди Никки, и мы уедем на её тачке".

"Не хочу я её будить! Выбирайся сама!"

К счастью, рано утром никого на пляже не нашлось, и я поковыляла к забору, держась за голову.

"Ты... правда резала свиней?" - не могла не спросить я.

"Конечно, - спокойно ответила Алёна, - раньше все лично резали свиней, куриц, гусей, коров... Думаешь, сейчас мясо в твоих бургерах появляется по-другому?"

Так же, как и после многих других снов Алёны, меня стошнило. Я схватилась за низкую пальму, растущую на пляже, и рассталась с хэллоуинским ужином.

Глава 9

Экзамены Алёна сдавала с грациозной лёгкостью, заставляя многих студентов завидовать. И я бы только радовалась за неё, если бы родственница не заставляла меня вновь и вновь учить химию, а затем сдавать. Ей определённо мои потуги были не на пользу, поскольку первый химический экзамен я не завалила только чудом. Профессор МакКинсли сжалился, увидев мои синяки под глазами, и поставил низший проходной балл, хоть и было очевидно, что я его не достойна.

Обучение в КалТеке странным образом делилось не на семестры, привычные в прочих вузах России и США, а на триместры или даже четверти, если летние каникулы считать за четверть. В общем, они назывались "quarter", но мысленно Алёна именовала их "триместрами", чем ужасно меня путала и бесила.

В первый год обучения все студенты, независимо от специальности, проходили две четверти химию и одну четверть - биологию. Алёна оставила эти предметы полностью на меня, посвятив своё время дифференциальным уравнениям, статистике, квантовой механики и ещё нескольким мутным предметам, которые так же являлись обязательными для всех и уже были пройдены Алёной в Москве.

"Первый год я могу вообще не думать", - хвалилась Алёна, расправляясь с проектами за пару часов, пока остальные тратили на них все выходные.

Я же просиживала попу в библиотеке, с которой сбрасывали тыквы на Хэллоуин, чтобы разобраться с химией и биологией, которые Алёна звала "первым и вторым уровнем", но так и не уточняла уровни чего именно. Надо заметить, что для меня до сих пор представлял трудности простой разговор в кафетерии на английском, и даже во время подработки баристой я частенько просила Алёну о помощи, чтобы вспомнить какое-нибудь числительное. Так что англоязычный учебник химии казался мне Библией Сатаны.

- Проблемы? - услышала я знакомый голос соседа по библиотеке.

Это оказался аспирант Якуб, мой сосед по этажу в общаге.

- Да, - честно призналась я. - Надеялась, что не придётся зубрить химические соединения, учась на физика.