— Хорошо себя чувствую. Болезнь отступает.
— Я рад, что Вы поправляетесь, — кивнул паша, вставая из-за столика, хотя тарелка осталась практически нетронутой.
— Мне пора отправляться в Топкапы. До вечера.
— Да, паша. До вечера.
Мужчина широкими шагами покинул холл, закрыв за собой двери. Михримах Султан недовольно поджала губы. Неужели тот факт, что она устроила слежку за Бали-беем настолько задел его? Рустем впервые говорил с ней так холодно…
Султанша не успела вернуться в свои покои после завтрака, как пришла Гюльбахар-калфа и возвестила о приезде Хюррем Султан. Сердце Михримах Султан резко ускорило темп. Наверняка валиде очень недовольна. Приказав калфе пригласить ту в свои покои, султанша встала у дивана, чувствуя волнение. Рыжеволосая женщина медленно вошла в покои. На её лице, как всегда, была маска дружелюбия.
— Михримах, — поприветствовала она.
— Валиде, — Михримах Султан поцеловала руку матери. — Добро пожаловать.
— Присядем?
— Конечно.
Женщины сели на тахту лицом друг к другу.
— Я прибыла в твой дворец, чтобы поговорить, — серьёзно начала Хюррем Султан.
— Слушаю Вас, — ответила Михримах Султан, внутренне сжавшись.
— Вчера я узнала, что ты, вопреки моей воле и своему обещанию, устроила ежедневную слежку за Малкочоглу Бали-беем.
— Валиде, я… Простите меня.
Хюррем Султан изогнула бровь.
— И вот ты снова просишь у меня прощения. Сколько это будет продолжаться? Ошибка за ошибкой. И ты не останавливаешься.
— Мне трудно совладать со своими чувствами.
— Зачем тебе знать, что делает Бали-бей, Михримах? Что за глупости?
Султанша сокрушенно покачала головой.
— Я не знаю, валиде.
Хюррем Султан взяла дочь за руку.
— Я всегда думала, что ты станешь мне опорой. Будешь делать то, что я не могу сделать, говорить то, что я не смею сказать… А что ты делаешь на самом деле? Мне приходится лишь выслушивать твои извинения и стыдиться тебя.
— Простите меня, я…
— Больше никаких извинений я слышать не желаю, — жестко перебила её Хюррем Султан. — Тебе нужно сделать выбор. Либо ты прекращаешь предпринимать какие-либо действия относительно Бали-бея и становишься более благоразумной и осмотрительной султаншей, какой и должна быть моя дочь, моя опора в этом змеином логове, либо делаешь, что тебе угодно, остаешься маленькой капризной девочкой, но лишаясь при этом моей благосклонности.
Не выдержав тяжелого взгляда матери, Михримах Султан опустила глаза в пол.
— Надеюсь, ты сделаешь правильный выбор.
Похлопав дочь по руке, Хюррем Султан встала с тахты и вышла из покоев. Мысль, что дочь пойдёт против неё, не давала ей покоя. Непокорность и своенравие Михримах ее пугали. Пусть даже эти черты характера она унаследовала от неё самой.
После того, как её валиде покинула Зимний дворец, Михримах Султан тоскливо смотрела в окно и думала, что ей делать. Эта любовь к Малкочоглу действительно приносит ей лишь неприятности и печали. Она не видит ничего вокруг. Действует необдуманно и спонтанно. Правильно ли это? Нет. Ей придется принять это трудное, болезненное решение — забыть о Бали-бее и откинуть подальше свои чувства.
Султанша это понимала. И от осознания становилось тоскливо. В её жизни нет большей радости, чем любовь, пусть и безответная. Но и от неё приходится отказаться. Ради валиде и братьев. Она действительно должна быть опорой матери. Милой и дружелюбной со всеми девочки больше нет. Рустем-паша правильно сказал. Пора распрощаться с детством и думать о последствиях своих поступков.
Вновь дни незаметно начали сменять друг друга. Рутина захватила Михримах Султан и не отпускала. Каждый день был близнецом предыдущего. Дорогие наряды и украшения, вечно следующие по пятам служанки, одиночество в огромном дворце, книги и вышивка — это всё, что было в её жизни.
Рустем-паша, как казалось султанше, перестал обращать на неё внимание: почти не разговаривал и ночью не притрагивался. Будто его чувства испарились. И это еще больше ранило Михримах Султан. Что толку быть султаншей великой династии, быть единственной дочерью падишаха, если ты несчастлива?
Апатия и безразличие овладели Михримах Султан. Её ничего не радовало. Даже визиты обеспокоенной состоянием дочери Хюррем Султан. Султанша тосковала по Малкочоглу, по своей отвергнутой любви, но мужественно сдерживала все свои порывы. С каждым днём воля её крепла, а характер становился жёстче. На смену чувствительной, ранимой и капризной девочке пришла сильная духом, получившая уроки жизни султанша, понявшая, наконец, что в этом мире не всё так, как она того хочет.
1540 г.
Наступила теплая, свежая весна. Распахнув этим весенним утром глаза, султанша устало выдохнула. Опять наступил скучный, ничем непримечательный день. Ей совсем не хотелось подниматься с постели, и девушка довольно долгое время лежала, чувствуя себя онемевшей из-за своей апатии и тоски.
Когда, наконец, она нашла в себе силы подняться, в комнату по её приказу вошли Измир, Айше и Хюнерли. Последняя всё же вымолила у своей госпожи прощение и поклялась, что отныне не существует человека, который бы смог заставить её предать султаншу. Михримах Султан в виду своей тоски решила, что пусть хотя бы Хюнерли своими рассказами о других странах скрасит её жизнь. Тем более своё наказание она вынесла. Умывшись с их помощью, султанша вытерла лицо полотенцем.
— Госпожа, какой наряд изволите? — спросила Измир-хатун.
Михримах Султан неопределенно пожала плечами. Какая разница, какой наряд она наденет? Ни муж, ни мужчина, которого она любила, не обратят даже внимания.
— Пусть будет что-нибудь сиреневое. И жемчужные украшения.
— Как Вам будет угодно.
Айше-хатун вышла из покоев, держа в руках полотенце, кувшин и чашу с водой. Хюнерли-хатун, оставшись стоять рядом с султаншей, обеспокоенно осмотрела её лишенное эмоций лицо. Михримах Султан, по её наблюдениям, будто потеряла радость и страсть к жизни. И всё потому, что она несчастна.
— Султанша, — обратилась она к той, что я стояла, сложив руки на груди, ожидая, когда принесут наряд.
— Слушаю.
— Быть может выйдем прогуляться в сад? Теплый весенний ветерок, свежий воздух. Вы так давно не выходили из своих покоев. Или, может, Вы желаете навестить свою семью в Топкапы?
Михримах Султан изогнула бровь. Эта хатун и пригляделась ей, что не была обычной. Она была более смелой, не стеснялась спросить о чём-то личном. Хотя иногда это было и поводом для раздражения. Хюнерли-хатун нередко переходила границу.
— Не знаю, Хюнерли. Я подумаю об этом после трапезы.
Измир-хатун вышла из гардеробной и вынесла аккуратно сложенное сиреневое платье с белыми оборками и жемчужные украшения с диадемой, как приказывала её госпожа. Приведя себя в порядок, Михримах Султан привычно спустилась в главный холл. Её встретила Гюльбахар-калфа, улыбнувшись.
— Доброе утро, султанша. Стол уже накрыт для Вас.
— Прекрасно, — воскликнула та. — Рустем-паша уже отбыл на государственную службу?
— Да, султанша. Совсем недавно.
Грустно улыбнувшись, девушка вошла в холл и села на свою подушку. Как всегда. Складывалось ощущение, что он просто не желает видеться с супругой.
Такие смены в его поведении Михримах настораживали и расстраивали. Единственный мужчина, который любил её, и тот остыл. Даже красота и молодость, а так же титул султанши не говорят о том, что всё её будут любить.
Аппетит отсутствовал у Михримах Султан давно, и девушка очень сильно похудела. Платья, что она носила в Топкапы и незадолго после свадьбы, стали ей большими. И султанше пришлось заказать у швеи новые наряды.
Отпив несколько глотков шербета из своего стакана, она немного пощипала виноград. Еда её не прельщала. Теперь ее вообще ничего не прельщало. Султанша скатилась в пучину уныния. И все, кто её окружал, понимали это, но сделать ничего не могли. Даже Рустем-паша, который с головой окунулся в работу.
Решив все-таки прогуляться, Михримах Султан с Хюнерли вышла в свой оттаявший сад.
