— Наконец-то, возвращаемся в Амасью, — с облегчением прошептала она. — Я истосковалась по стенам нашего дворца и по Дэфне Султан.
Шехзаде Баязид, улыбнувшись ей, молча кивнул темноволосой головой. В покои, поклонившись, вошёл Зафер-ага.
— В чем дело, ага?
— Повелитель велел вам задержаться в Топ Капы на некоторое время, — проговорил тот.
Филиз-хатун, помрачнев и перестав улыбаться, тяжело вздохнула.
— Он не сказал, зачем? — нахмурился шехзаде Баязид.
— Насколько мне известно, о причине повелитель объявит на сегодняшнем ужине, на который приглашает вас.
Повторно поклонившись, Зафер-ага вышел из покоев. Шехзаде Баязид, вздохнув, нервно потёр переносицу.
— Что же, придётся задержаться… — слегка обречённо воскликнула Филиз.
— Не знаю, возможно ли это, — отозвался Баязид. — На днях я получил письмо из Амасьи, которое написала Миршэ-калфа. По её словам, моя валиде в который раз тяжело заболела.
— Да пошлёт Всевышний нашей султанше долгих лет жизни и здоровья.
— Аминь.
— Так сообщи об этом повелителю, — нашлась Филиз, взглянув на обеспокоенное лицо своего шехзаде. — Возможно, он позволит нам уехать, когда узнает о том, что Дэфне Султан больна?
Топ Капы. Гарем.
Будучи не в силах находиться в своих душных покоях, шехзаде Сулейман покинул их и скучающе бродил по запутанным коридорам Топ Капы. Проходя мимо очередных запертых дверей он почувствовал, будто уже бывал здесь прежде. Остановившись, Сулейман медленно оглянулся. Сердце, до этого мерно бьющееся в его груди, запнулось и бросилось в безудержный скач. Шумно выдохнув, он медленно подошёл к дверям и без особой надежды толкнул их, но они с неприятным скрипом отворились.
Войдя, он с содроганием огляделся. Опочивальня была пуста, и некий запах затхлости витал в воздухе. Всё здесь было точно также, как и тогда, когда она ещё жила здесь. Эдже Султан.
Фериде-калфа, проходящая мимо покоев, заметила его, и, насторожившись, вошла.
— Шехзаде Сулейман, вы заблудились?
Тот, обернувшись на неё, нахмурился в растерянности. После, видимо, взяв себя в руки, молча обошёл её и спешно скрылся в коридоре.
Проходя мимо распахнутых дверей гарема в сторону отцовских покоев, оживившегося при его появлении, Сулейман, он столкнулся с Зафером-агой.
— Шехзаде Сулейман, мне было велено передать вам, что повелитель приказывает вам задержаться в Топ Капы и приглашает вас на сегодняшний ужин в свои покои.
— Хорошо.
Вздохнув, он передумал идти к отцу, развернулся и направился было в свои покои, но столкнулся с Баязидом, идущим к отцу за позволением отправиться в Амасью, к больной матери.
— Баязид, — ухмыльнулся шехзаде Сулейман, кивнув рыжеволосой головой.
— Сулейман, — отозвался тот более дружелюбно.
— Тебе тоже приказано задержаться в Топ Капы?
— Очевидно, отец хочет сообщить нам нечто важное за ужином, — пожал плечами шехзаде Баязид.
Шехзаде Сулейман, отчего-то ухмыльнувшись, снова кивнул и пошёл дальше.
Топ Капы. Султанские покои.
Стоя перед большим зеркалом во весь рост, султан Орхан ждал, пока Эсен Султан справится с пуговицами его роскошного тёмно-синего кафтана.
— Орхан, уверен ли ты, что сообщить всей семье за ужином о нашей свадьбе — уместно? — спросила она, не отрываясь от своего занятия и сосредоточенно хмурясь.
— Довольно сомнений и страхов, Эсен, — ответил тот, позволив себе едва заметную улыбку при взгляде на женщину. — Я не боюсь своих желаний. И тебе не стоит. Ты должна не опасаться своих мечт, а стремиться к их осуществлению.
— Будучи властелином всего мира, легко не бояться своих желаний, — усмехнулась Эсен Султан, закончив с пуговицами и пригладив меховой воротник его кафтана. — Их непременно исполнят.
— И тебе не стоит их бояться по этой же причине. Мне казалось, я исполняю все твои желания.
Тепло улыбнувшись, Эсен Султан коротко поцеловала султана, но их побеспокоил раздавшийся стук в двери.
Отойдя на приличное расстояние от султана, Эсен Султан с вежливой улыбкой наблюдала за тем, как явно нервничающая Селин Султан вошла в опочивальню и поклонилась. В её пухлой руке блестела золотая печать управляющей гарема. Зная, что она отныне принадлежит ей, Эсен Султан волнительно сглотнула, чувствуя себя двояко: виновато и самодовольно.
— Повелитель.
— С вашего позволения, повелитель, я вернусь в свои покои, — поспешила откланяться Эсен Султан.
Орхан, коротко кивнув ей, перевёл взгляд тёмно-карих глаз к Селин Султан, волнительно смотрящей на него.
— Ты предстала предо мной, чтобы отдать печать?
— Нет, — ответила женщина, и голос её слегка дрожал из-за волнения.
Султан, изумлённо взглянув на неё, усмехнулся. Он не ожидал какого-либо сопротивления с её стороны.
— Это решено, Селин. Нет смысла сопротивляться.
— Я говорила себе те же слова долгие годы, что провела в вашем гареме, — покачала темноволосой головой Селин Султан. В её карих глазах скопились слёзы, но она их сдерживала, желая высказать всё то, что копилось в ней долгие годы. — Когда меня пленили и продали на рынке, как какую-то вещь, я сказала себе, что всё решено и нет смысла сопротивляться. Став частью вашего гарема и чувствуя себя безвольной наложницей, я снова сказала себе, что всё решено и нет смысла сопротивляться. Я повторяла эти слова, когда появилась Гюльхан, и вы забыли меня. Даже когда умер наш шехзаде Ахмед! Довольно с меня! Я молчала, терпела, и к чему меня это привело? Я всё потеряла: вашу любовь, уважение, своего сына. Единственное, что вы мне даровали — толику власти и почёта — вы забираете, поверив ложным заверениям какой-то калфы. И в этот раз я не стану говорить себе, что всё решено и нет смысла сопротивляться. Есть, если это успокоит мою дочь и осушит её слезы. Есть, если я хочу значить хоть что-то, а не быть забытой и безвольной рабыней.
— И как же ты намерена сопротивляться?
Селин Султан, слегка растерявшись, качнула плечами.
— Я не отдам печать и продолжу исполнять обязанности управляющей гарема.
— Не вынуждай меня, Селин, — мягко произнёс султан. — Я всегда был к тебе добр, уважал тебя и ценил, чтобы ты не говорила. Ты была спокойна и миролюбива. Отдай печать, и мы забудем всё то, что ты наговорила.
— Почему ты так обходишься со мной, Орхан? — больше не сдерживая слёз, прошептала Селин Султан. В её тёмных глазах плескалось искреннее непонимание. — Почему все считают, что мой удел — молчание, покорность и кротость? Я устала быть такой, слышишь? Я устала быть никем…
— Ты продолжишь оставаться никем, пока будешь считать, что это правда, — горячо воскликнул тот, подойдя к жене и обхватив её заплаканное лицо смуглыми ладонями. — Ты — Селин Султан, мать шехзаде Ахмеда и Фатьмы Султан, моя первая наложница и жена, добрая и сильная женщина, которая многие тяготы с достоинством перенесла.
Селин Султан, ещё сильнее заплакав, горько покачала темноволосой головой, а после протянула ладонь, на которой блестела золотая печать. Забрав её с тяжёлым вздохом, Орхан подошёл к столу, и положил печать в шкатулку, а после обернулся к плачущей Селин Султан.
— Возьми себя в руки, — с неожиданной теплотой произнёс он. — Что за глупости — лить слёзы и бунтовать?
— По-вашему, когда я требую к себе хоть какого-то внимания и благоволения — это глупости? Почему же тогда Эсен Султан не считается вами глупой? Она вытребовала для себя всё, что имеет.
— Эсен Султан никогда и ни о чем не просит! — возмутился султан, и от былой теплоты в его голосе не осталось и следа. — А уж тем более, не требует. Она умеет принимать мои милости и умеет отдавать то, что я от неё требую, а именно покорность и достойное поведение, не порочащее моё имя.
— Конечно же… — горько прошептала Селин Султан. — Когда ты влюблён, то эта женщина становится для тебя идеалом и пределом совершенства. Но, как только появляется другая, то она становится недостойной и глупой. Так было со мной, с Гюльхан, с Дэфне… Я знаю, что так будет и с Эсен. Придёт новая женщина, и история повторится. Ты не умеешь любить по-другому, Орхан. Поверь мне, я знаю тебя долгие годы…