***
— А ваш старший прав… — проговорила ей врач, водя по животу «сканером». — Вот, сморите… Очевидно, его эти двое на том узи загородили, а сейчас… Вот, красавец… Только опять к нам спинкой… Так что пол я не смогу сказать…
— Господи… Тройня! Я, когда узнала, что у нас двойня — в шок пришла… А теперь их три! — мысленно женщина уже хваталась за голову.
— Зато теперь вам не придется их рожать. По медицинским показаниям, вас теперь кесарят. Трое, в вашем возрасте, опасно… Я советую вам уйти в декрет немедленно…
— Я дома просто взвыла… Мне недели хватило…
— Ну, тогда… Еще месяц — и я вас, клянусь, насильно положу сюда!
— Месяц, так месяц… — смирилась женщина, одеваясь.
Рогозина, все сжимая в руке съемки нового узи, вышла в коридор. Гарри, ожидавший ее, заулыбался. Но тут же прочитал в глазах жены шок.
— Галь, что? Правда…
— Гарри… У нас тройня! — Коротко проговорила она. — Я делать не знаю, что…
— Ты моя хорошая!.. — ликовал будущий отец.
— Гарри, прекрати. Я в ужасе… — проговорила беременная, зная, о чем говорит.
— Справимся… — отмахнулся Гарри.
— А вдруг что! Трое…
— Не бойся… Если что — и тебя, и детей вытащат… Лиха беда начало, а ты уже большую часть срока выносила… Я больше нервничаю, когда ты на работе… — честно сказал он.
— Уже нет. Через месяц буду уже в больнице. Врач поклялась, что насильно меня положит, если я ее не буду слушаться…
***
— Галина Николаевна…
— Да, Алла? — подняла глаза на нее начальница ФЭС. Она убирала свой стол — завтра она уже останется дома… До предварительной даты кесарева сечения. Его, возможно, проведут и раньше.
— К вам пришли. Из Управления привезли документы…
— Пусти. Мне теперь трудно подниматься на ноги…
Семенчук провела гостя. Им оказался Круглов.
— О, какие люди! Ну, здравствуй, Коль… Садись… Алла, принеси чай, — велела секретарше начальница. Та испарилась из виду.
— Здравствуй, Галь… В декрет собралась?
— Да. Сегодня последний день… Оставляю родные стены… — вздохнула она с грустью.
Теперь женщина не испытывала к нему какого-либо желания или чувства ревности. Жизнь все расставила по своим местам, и по полочкам. Теперь все шло так, как и должно было идти…
— А кого ждешь?
— На узи только одного разглядели. Мальчик. И двое других не желают показываться, и отворачиваются…
— У тебя… тройня?
— Да. — Улыбнулась она. Алла как раз принесла чай в чашках и, закрыв дверь, направилась по своим делам дальше. — У нас с Гарри будет большая семья… Как он мечтал…
Ее рука с нежностью провела по большому животу.
— Что же… Желаю вам всем счастья… Документы я привез… — нейтральным голосом проговорил мужчина. Круглов ни словом, ни выражением лица не выдавал своих истинных чувств.
— Спасибо… Да, их-то мне и надо…
— Ладно, — мужчина в два глотка выпил остывший чай. — Мне пора, Галь… У меня дела еще… Еще в одно место нужно съездить…
— Да? Жаль… Я-то думала, что ты тут подольше побудешь. Но, коль служба… Тогда пока…
— Пока, Галь…
На выходе из ФЭС Круглов столкнулся с Майским.
— Гальку видел? Округлая вся как мяч… Говорят, ждет трех малышей… Муж с нее пылинки сдувает, любит ее безумно.
— Да-да, — через силу улыбнулся мужчина. Обыкновенное человеческое счастье мусолило ему глаза. Его жена постоянно жаловалась на недостаток его внимания. Но он не виноват, что работает как вол чтобы ее содержать. Петрович чувствовал, что у нее уже завелся любовник. Она им, как игрушкой, поиграла, а затем надоело — и ему грозило быть выброшенным на улицу побитым щенком. — Здорово…
***
Кесарево пришлось делать на почти что девятом месяце. Чуть-чуть не доносила до девятого месяца. Галя, лежа на сохранении в больнице, одним утром почувствовала себя плохо. Голова жутко болела, есть не хотелось…
Когда смерили давление, то врач моментально приняла решение об операции. Рогозину погрузили под наркоз и прооперировали.
***
Глаза открылись с трудом. Женщина, все еще одурманенная «отходом» от наркоза, с трудом понимала, где находится. Белый потолок только через десять минут перестал вертеться. Неожиданно откуда-то пришел звук, и она услышала звонкий младенческий плач. Она с трудом поверила голову — яркий свет заставил глаза слезиться, но все-таки они привыкли к освещению.
Кто-то откуда-то вскочил и закрыл весь обзор.
— Галя! Как ты? — Гарри был в белом халате. И маске на лице. Очевидно сидел с ней.
— Гарри… — язык ворочался во рту с трудом. Сил не было. — Где…
— Все-все хорошо, не шевелись. Сейчас я тебе дам ребеночка… И еще двух… Тише… — Гарри нажал на кнопку, и в палату вбежал медсестра. Коротко велев ей позвать врача, Гарри осторожно взял один сверток в одеяле.
— Это первый… Мальчик… — он аккуратно положил новорожденного ей на грудь. — Он-то тебя и разбудил…
Рогозина не могла даже поднять рук. Гарри помог ей коснуться маленькой черной головушки. Она самыми кончиками пальцев изучала своего ребенка. А потом смогла все-таки и на него наглядеться.
У мальчика уже открылись черные глазки. Он, почуяв, что мать рядом, успокоился и перестал плакать и кричать. И начал ползать по ней.
— О! Ну, наконец-то вы очнулись! — врач вошла к ним. — Как себя чувствуете? Уже знакомитесь?
— Более-менее… Да…
— Это первый… Но есть еще два…
— Так, — Гарри вновь поднес к ней еще один сверток, — второй… Тоже мальчик…
— Мальчик… — младенец был сонный, и даже не пошевелился когда его ей принесли. Так, глаза приоткрыл и снова закрыл.
— И третий… Тоже мальчик.
Рогозина, вся окруженная детьми, не могла на них наглядеться…
Гарри счастливо улыбался. Все темное и все страхи теперь далеко позади…
========== Три года спустя… ==========
— Мама-мама! Самолет летит! Смотри! — маленький, юркий, трехлетний ребенок рассматривал взлетную полосу аэропорта через большие витражные окна. — Там наш братик!
— Я вижу, Саша… — проговорила женщина, и оглянулась: — Слава! Ну, хватит вертеться! Сиди спокойно! Вот, возьми пример с Севы! Он же не вертится по сторонам!
Второй ребенок, черноволосый и сероглазый, действительно с интересом рассматривал все вокруг — людей с чемоданами, персонал и окружающие вещи.
Гарри, сидевший рядом с младшим, носящим диковинное имя Северьян, зато самым спокойным из «боевой тройки», медленно встал, увлекая его за собой. Мальчишка, держа отца за руку, встал. Но отец цепко схватил и среднего, правда за воротник, чтобы он не убежал от них.
Диспетчер объявил о посадке самолета из Берлина.
Рогозина, в форме и при погонах, сжимая за ручку старшего сына Александра, пошла вместе с Гарри к выходу, где стопились встречающие своих родных, близких, друзей и коллег с самолета «Берлин-Москва» люди.
Ожидание долгим не показалось; вскоре в толпе пассажиров прилетевшего самолета показалась знакомая фигурка подростка. Кваетус, без привычной белой трости, шагал к их небольшой группе. Он слегка опешил, рассеяно разглядывая пеструю толпу, но заулыбался еще больше — первый раз в жизни он видел свою семью…
— Квай! — Рогозина выпустила руку сына, и горячо обнял ребенка. — Наконец-то ты с нами! И полностью здоров!
— Да… А я рад, что я, наконец-то вижу вас, а не слышу… А ты, мама, красивая… А это кто? — присел он на корточки. Мои любимые братики…
Младший, Северьян, вырвался из рук Гарри, и с радостным визгом бросился на руки к самому любимому — старшему брату.
— Мой хороший! Мои хорошие, — поправился он, потому что к нему подбежали и остальные мелкие. И он обнял всех, насколько хватало рук. Гарри, улучшив минутку, уже получив чемодан Кваетуса, направился к ним.
— Папа?
— Папа, — подтвердил улыбающийся Гарри, и Кваетус, услышав знакомый голос, моментально оказался в мужских, крепких объятиях. Три брата, радостно скакали и кричали, прыгали от избытка чувств, пытаясь перекричать шум вокруг. Рогозина тщетно пыталась урезонить всех трех, но в итоге, Гарри коротко велел им закрыть рты.
