СЕРЕБРЯКОВ. Нет, по-другому бы не получилось. Сколько я тебя уговаривал в бассейн, на тренажёры, пешие прогулки за город, как раньше. Ты только ела и сидела за этим проклятым компьютером. И у телевизора.

БЕЛЯЕВ. Да, это был грех ваш: зарывать потрясающий талант в землю. Муж ваш и я – мы придумали такой план. И думаем, он нам удался. Если, конечно, вы не будете на нас долго злиться.

СЕРЕБРЯКОВА. Буду.

БЕЛЯЕВ. Ладно, злитесь. Но посмотрите ещё раз на себя в зеркало, Елена Аркадьевна. Вы помолодели лет на двадцать, к вам вернулась ваша красота, вы в этом платье, как двадцатилетняя девушка. С вами опасно в ресторан идти. Вы будете нарасхват.

СЕРЕБРЯКОВА. Пойте, пойте. Что, правда, вам нравилось со мной играть?

БЕЛЯЕВ. Да не то слово – нравилось. Я не мог дождаться того часа, когда мы с вами расставляли фигуры. Но главное, что я выдвинул вашу кандидатуру на женский чемпионат по шахматам в Монако. Её сейчас рассматривает шахматная комиссия. Он будет через пару месяцев. Вы согласны? Да или нет? Надеюсь, вы меня не огорчите? Ведь да?

СЕРЕБРЯКОВА. Давайте я дам вам ответ после того, как сытно поужинаю в ресторане.

СЕРЕБРЯКОВ. Дорогая, только не начинай толстеть. А то нам придётся придумывать с Алексеем Борисовичем новое похищение.

Действующие лица:

Ершов Александр

Ершова Людмила, жена Ершова Александра

Фёдор Милашкин, друг Ершова и его напарник по работе

Цыганка

Квартира Ершовых. В центре комнаты висит боксёрская груша, которую молотит Ершов. Ершова, молодая симпатичная женщина укладывает вещи в сумку. Входит Фёдор Милашкин.

ФЁДОР. Готов. Можно ехать.

ЕРШОВ (оставив грушу). Собрала?

ЕРШОВА. Собрала.

ЕРШОВ. Ладно. Поехали. Ну, ты это… Люся, ты знаешь.

ЕРШОВА. Что знаю?

ЕРШОВ. Не притворяйся. Смотри у меня. Если что… ты меня знаешь.

ЕРШОВА. Да что ты заладил: «Если что, если что…». Что за глупая ревность? Я хоть раз повод тебе подала? Фёдор, скажи ему.

ФЁДОР. Да сто раз говорил.

ЕРШОВ. Что ты говорил? Это я говорю: «Нынешним бабам доверять, что дикому коту доверить голубя».

ФЁДОР. Брось, Ёршик, твоя – не такая. Она у тебя ангел.

ЕРШОВА. Ну, слышал, что люди говорят?

ЕРШОВ. Люди разное говорят. Говорят, что в Москве кур доят.

ФЁДОР. Ну, бывает…

ЕРШОВ. Чего бывает? Бывает и корова летает. Ты мне зубы не заговаривай.

ФЁДОР. А я тебе говорю – ангел и вообще…

ЕРШОВ. Что вообще?

ФЁДОР. Ну, вообще.

ЕРШОВ (начиная кипятиться). Нет, ты уточни. Что вообще? Мне не нравится это твоё «вообще», когда дело касается Люськи.

ЕРШОВА. Какой-то ненормальный ревнивец.

ЕРШОВ. Да? Ненормальный? А помнишь, я прихожу домой после смены, а у тебя мужик сидит, чай пьёт?

ЕРШОВА. Да какой мужик? Что ты выдумываешь?

ЕРШОВ. Не выдумываю; мужик, которого ты с улицы привела и чаем поила. С мёдом и бубликами. Мёд то, между прочим, дорогой, с пасеки Архипа, того самого, от которого жена удрала к любовнику. Архип то потом чуть не повесился от горя. Вот какие вы, нынешние жёны!

ЕРШОВА. Слушай, Ёршик, что ты заладил: мужик, мужик. Да никого я не приводила. А тому старичку 75 лет было.

ЕРШОВ. Вот. Был ведь мужик? С улицы…

ЕРШОВА. Дедушка. И что значит, с улицы? Ему плохо стало. Возле нашей парадной. Я ему помогла.

ЕРШОВ. Но ведь был мужик. Ну и что, что 75. И в 75 бывают такие, что молодым фору дадут. Вон Чарли Чаплин у своего сына увёл 17 летнюю невесту и кучу детей с ней наделал. А наш Олег Табаков: в 70 лет дочку забабахал, а жена то его – твоя ровесница. Да мало ли таких умельцев. Старый конь борозды не испортит.

ЕРШОВА (насмешливо). Но и глубоко не вспашет.

ЕРШОВ (вскипев). Нет, ты мне это брось, Люська. Никаких мужиков. Если плохо – скорую вызывайте. Ну, ты поняла. А тот мужик, который у тебя тут на кухне был, когда я на день раньше вернулся… а?

ЕРШОВА. Так это же сантехник был.

ЕРШОВ. Знаем мы этих сантехников. Зачем вызывала? Говорил же: сам починю.

ЕРШОВА. Да. Дождёшься. Ждала бабка, когда опять девкой станет. Ты мне стул обещал починить, два года на балконе валяется. Мы чуть соседей не залили. Пришлось бы ещё за ремонт платить. Так что нечего попусту заводится. Тоже мне, Ярил – сам себя взъярил.

ЕРШОВ. Да, я ревную, потому что люблю.

ЕРШОВА. Уж больно ты горячий, правда, Федя?

ФЁДОР. Горячий, очень горячий. Ума бы ещё маленько.

ЕРШОВ. Но ты, Федька, поговори у меня. Тоже мне, напарник. Снеси яйцо, а потом кудахтай. (В сердцах бьёт грушу). Поехали. Ох, не люблю я тебя оставлять одну. Сердце всегда не на месте.

ЕРШОВА. Ну и глупо. Был бы повод.

ФЁДОР. То, что она у тебя красотка – это точно. Ох, мечта голубоглазая.

ЕРШОВ. Ладно, поехали, мечтатель.

Берёт сумку, целует жену, грозит ей кулаком. Покидают квартиру.

В кафе. Ершов и Фёдор за столиком едят.

ФЁДОР. Да чего ты такой хмурый сегодня? Что на тебя нашло?

ЕРШОВ. А чёрт его знает. Вот сердце у меня не на месте.

ФЁДОР. Почему не на месте? Сам себя травишь. Люсеньку, такую хорошую, сердишь.

ЕРШОВ. Да вот, как мы с тобой гоним этот рефрижератор проклятый, так у меня душа ноет.

ФЁДОР. Чего ноет? Не на месяц, не на год уезжаем. Вот она, Финляндия, рядом. Через три дня опять дома будешь.

ЕРШОВ. Да? А эти три дня?

ФЁДОР. Опять он за своё. Смотрел этого, ну, в театре, как его, Мольер, кажется. Я недавно видел. Про тебя спектакль.

ЕРШОВ. Что ты врёшь. Про меня?

ФЁДОР. Ну да, «Мнимый рогоносец», кажется, называется. Очень смешной спектакль. Мольер его так размольерил.

ЕРШОВ. Кого?

ФЁДОР. Да этого рогоносца.

ЕРШОВ. А я здесь при чём?

ФЁДОР. А он как ты, мнил, что он рогоносец, а на самом деле им вовсе не был. Ну, как с твоей Люсей.

ЕРШОВ. Слушай, ты Люську сюда не мешай. Я тебе про Фому, а ты мне про Ерёму.

ФЁДОР. Чего ты всё злишься?

ЕРШОВ. Да ты масла в огонь подливаешь. Я и так боюсь, что она уже с мужиком.

ФЁДОР. Да ты чего? Мы и двух часов не проехали.

ЕРШОВ. Ты баб не знаешь.

ФЁДОР. Да на кой ей какой-то, когда у неё есть ты?

ЕРШОВ. Вот и видно, дурень, что ты баб не знаешь. Они такие. Кидаются тебе на грудь, а сами, пока ты их обнимаешь, через твоё плечо зырк-зырк глазами, кого бы ещё высмотреть.

ФЁДОР. Да что же им одного мужика, что ли, мало?

ЕРШОВ. А то? Из чего, ты думаешь, я так колочусь? Видел, сколько возле одного цветка шмелей роится? Вот так и баба. Нет, чую я, сегодня это добром не кончится. Что-то мне говорит, что Люська задумала что-то.

Швыряет вилку, бьёт кулаком по столу.

ФЁДОР. Ёрш, дай-ка, я сейчас за руль сяду. Ты весь кипятком брызгаешь. Ещё врежемся куда-нибудь.

ЕРШОВ. Помолчи.

ФЁДОР. Зря ты так горячишься. У тебя жёнка классная. Все наши тебе завидуют.

ЕРШОВ. Наши? А они откуда знают?

ФЁДОР. Во даёт. Сам же в гараже рассказываешь. Как приходишь, как она тебя встречает, на грудь тебе кидается. Ох, хорошо.

ЕРШОВ. Что хорошо?!

ФЁДОР. Ну, это, на грудь кидается и вообще…

ЕРШОВ. Да, блин, что такое это вообще?

ФЁДОР. Я иногда представляю: прихожу с мороза голодный, скукоженный, стучу зубами и вдруг в постель… к такой красатуле, как твоя жена.

ЕРШОВ. Фёдор! Я тебе сейчас врежу!

ФЁДОР. Да я ведь только так, мечтаю.