— Уже давно на моей родине царит голод и страдание.

За десять лет почти не было возможности сеять и получать урожай. Пепел, который покрывает всю землю, медленно разлагается и становится землёй. За горсть зёрен у нас легко могли убить. Твой отец, царевич, считает, что мой парод может ещё кое-что дать миру и поэтому собирается — уже формируются боевые группы — послать тебя. Гебе предстоит завоевать Крит... — Он опустил голову и с тоской поглядел на меня. — Возможно, тебе даже не придётся завоёвывать мою родину. Она напоминает созревший плод — стоит тебе прийти и коснуться его, как он сам упадёт в руки.

   — Зачем тебе понадобился этот Крит? — спросила Сарра, и на её лице появилось пренебрежительное выражение. — Тамошние жители неотесаны и грубы, они исповедуют какие-то невероятные культы, питают такую страстную любовь к быкам, что становится противно. Посети лучше Египет, фараон будет очень благосклонен к тебе. А на Крите только и есть что горы и никакого Нила. — Она принялась восторгаться Египтом, не замечая, как забеспокоился Прокас, а Айза всё чаще сжимает кулаки.

   — Подумай, Минос, — продолжала Сарра, — Нил — самая большая и самая могучая река из всех, что известны людям. Даже на территории Верхнего Египта она шире любой реки, которую вы знаете. Она протекает через Луксор с его многочисленными садами и украшает собой храмы. А что по сравнению с Египтом Крит? — вновь спросила она. — С незапамятных времён египтяне владеют иероглифическим письмом, они знают систему мер, знакомы с искусственным орошением и основами астрономии. В то время как у вас здесь, в Греции, живут в примитивных деревнях, Египет славится замечательной культурой. Колонны в храме Луксора достигают высоты четырёх кипарисов. Самый маленький ноготь на ноге статуи фараона достаточно велик, чтобы на нём можно было сидеть. А по сравнению с гигантским храмом в Карнаке этот луксорский храм — ничто. Входные ворота достигают в нём высоты десяти домов и тянутся почти на четыре кипариса. Зал окружает лес грандиозных колонн. На западном берегу Нила находится некрополь Фив с множеством гробниц, вырубленных в скалах. В расположенной поблизости Долине царей свыше пятидесяти гробниц фараонов. — Она замолчала, мечтательно глядя вдаль, а потом торжественно произнесла: — На цоколе статуи одной богини выбита замечательная фраза: «Во мне — всё: прошлое, настоящее и будущее». Запомни это, Минос, — загадочно прошептала она. — Во мне — тоже прошлое, настоящее и будущее.

   — Ты просто ненормальная! — воскликнула Айза. — Я тоже из Египта, люблю свою родину, но никогда не позволила бы себе хаять то, о чём грезит Минос, наш господин. I то мечты должны быть нашими мечтами. Разве тебе это не понятно?

   — Ты навсегда останешься только опорой для ягодиц! — высокомерно ответила Сарра.

Я прошёл вместе с Прокасом в свою приёмную и придвинул ему кресло.

   — Господин, — смиренно произнёс он, — не верь этой иудейке. Её душа полна лжи.

   — Однако всё, что она говорила, возможно, соответствует действительности, — добродушно ответил я и положил руку ему на плечо, чтобы погасить ненависть, которая светилась в его глазах. — Сарра не лжёт, — заметил и, — Но она очень горда, поэтому задевает многих. Это скоро пройдёт.

   — Ты возьмёшь меня с собой на Крит?

   — Пока я ещё не слыхал, чтобы отец желал этой поездки. Если же я отправлюсь туда, то, разумеется, захвачу всех своих женщин, слуг, рабов и друзей, в том числе и тебя. Так есть и так будет впредь.

   — Она не покорится и вскоре начнёт действовать против тебя, если тебе не удастся соответствовать её представлениям.

Я гордо улыбнулся:

   — Послушай, Прокас, господин здесь я, и ты увидишь...

   — Говорят, — предостерёг он, — что один женский волос способен одолеть меч. Эту женщину из рода Израилева нельзя укротить, словно необъезженную лошадь.

   — Она покорится, — сказал я, насмешливо скривив губы. — И что мне в этом Крите? — пробормотал я. — Но у меня ещё два брата. Они тоже отправятся со мной? Мы с ними не очень-то понимаем друг друга!

Пока я беседовал с Прокасом о Кноссе, Маллии и Гесте, о природе и о людях Крита, прибыл посыльный, передавший мне приглашение отца явиться к нему.

Сопровождавший меня Прокас не переставал поучать:

   — Будь учтив, Минос. Учтивость — это мудрость.

   — В таком случае невежливость свидетельствовала бы о глупости, — ответил я. Он в замешательстве поднял на меня глаза, и я сказал: — Я убеждён в том, что нередко учтивость — не более чем фальшивая монета, а подчас даже ложь.

   — Верно, — согласился он, — Тем не менее было бы неразумно скупиться на неё. Щедрость здесь тоже чаще всего мудрость. Однако тот, кто в угоду учтивости жертвует своими интересами, уподобляется человеку, дающему золото за дешёвую монету. Впрочем, как бы комично это ни звучало, учтивость очень часто оправдывает себя, — сказал он.

Не вполне поняв смысл его слов, я посмотрел на него, и он заметил:

   — Это как с воском, который от природы твёрдый и хрупкий, а при небольшом нагревании становится настолько мягким, что способен принимать любую форму. Так и самых упрямых, враждебно настроенных людей можно сделать податливыми и уступчивыми, прояви немного учтивости и дружелюбия. Следовательно, учтивость оказывает на человека такое же действие, как тепло на воск.

Он взглянул на меня, ожидая ответа. Я промолчал, и он заговорил медленно, словно взвешивая каждое слово:

   — Учтивость даётся нелегко, поскольку требует максимального уважения ко всем людям, хотя подавляющее большинство из них этого вовсе не заслуживает.

   — Могу ли я покорить Сарру учтивостью? — спросил я.

   — Она из того народа, который живёт по собственным законам. Я не знаю.

Отец, как всегда, когда ему приходилось встречаться с посланниками, или влиятельными посетителями, или же принимать дань, восседал на троне. Я учтиво поклонился, как того требовал церемониал, и взглянул на него, думая о своём.

   — Ты мечтаешь, Минос? — спросил отец.

   — С чего ты взял? — ответил я.

   — Ну как же. Ты стоишь передо мной, знаешь, о чём пойдёт речь, а на меня почти не смотришь.

   — Я ни о чём не знаю, — возразил я.

   — В таком случае ты глуп, — отрезал он. — Что же такое с вами происходит? Сарпедон мне не нравится, Радамант тоже мечтатель.

   — Отец, — скромно ответил я, — если бы я придавал значение сплетням из дворца, я, возможно, лишился бы сна.

   — Что ты хочешь этим сказать?

Мне было известно, что нападение — лучший способ защиты:

   — Говорят, будто жрецы собираются идти своим собственным путём и могли бы стать для тебя опасными. Утверждают также, что рабы готовят восстание, потому что хотят быть свободными. Где бы я ни был, мне нашёптывают то одно, то другое. Ты вывез с Крита ремесленников, чтобы они служили тебе и обогащали нас своим искусством, однако...

   — Мы многому можем поучиться у Крита, — прервал меня отец, показав, что у него на этот счёт свои собственные соображения. — Критская керамика славится повсюду. Корабли народа кефтиу до самого извержения вулкана на Каллисто были желанными гостями во многих странах. Такие критские города, как Кносс, Амнис и Сития, стали знаменитыми. Египтяне сообщают о тридцати шести городах, но некогда, говорят, их было даже девяносто. Нужно признать, сын мой, что критяне опередили нас в смысле культуры. Что есть высокая культура, Минос?

Не получив от меня ответа, он продолжал:

   — Высокая культура — это обладание техникой, это стабильная политическая и экономическая организация, это духовная и нравственная позиция, которая лучше и крепче, нежели у других народов. Высокая культура, — глубоко вздохнул он, — это обладание душой, которая проявляется прежде всего в религии и поэзии, в искусстве и в самостоятельном ремесле. Заметь себе ещё одно, Минос: на Крите строили лучше, чем у нас, занимались сельским хозяйством и жили тоже лучше. Всё, что мы имеем, возникло на Крите. Там зародилась великая культура, к которой мы должны питать уважение.