- Тебя-то никто в лес не позовет, - шепотом ответила Аглая. Она нашла в стаде Пеструшку. Та была самой маленькой. Она задорно бежала между явно переевшим Михеевским быком и тщедушной белой Сонькой.
Марфа сузила глаза. Она тоже была красивой, правда, по-иноземному. Ее толстая черная коса оттягивала голову, ресницы были огромными и пушистыми. На голову Марфа повязала платок с женщинами-птицами. Они казались добрее Таниных. Они широко раскрывали рот и улыбались, словно пели на колядках.
- А тебя только в лес и позовут, - Марфа двинулась к своим коровам. Были они особенными, тучными, каждая с черной звездой на лбу. Эта порода очень ценилась в волости, но почему-то телята не выживали нигде, кроме их села.
Аглая проводила Марфу взглядом. Очень ей хотелось, чтобы позвали в лес. Только не выпившие деревенские парни, конечно. Вот бы из леса вышел сам Хозяин да увел Аглаю. Бабушка говорила, что Хозяин черниговского леса давно скрылся в самой глубокой чаще.
Девушки ускорили шаг. Они о чем-то переговаривались. Впервые Аглая заметила тревогу на их лицах. Марфа тоже не ехидничала, как обычно. Однажды у них чуть до драки не дошло.
Пеструшка ткнулась Аглае в ладонь.
- Неужели травы не наелась? - удивилась Аглая. Она придержала Пеструшку за рог. Та покорно замедлилась. У нее был смирный нрав. Бабушка заговорила?
Из деревенских ворот вышли коровьи хозяева. Они, вопреки опасениям Аглаи, ничего не сказали. Хмуро разобрав скотину, они разошлись.
- Не слушай Марфу, - сказал Олег. Аглая смотрела, как он удаляется, помахивая хворостиной. Он не знал бабушки, но сколотил ей домовину и крест, задарма.
Ночь приближалась. В воздухе запахло темным временем - дальним костром, ночными цветами и звездами. У звезд не было настоящего запаха, как, скажем, у коров. Но без звезд вечер чувствовался бы иначе. Аглая вдохнула полной грудью.
В деревне стояла тишина. Обычно молодежь сидела до утра на завалинке. Они смеялись, пели и бегали за снедью в чей-нибудь погреб. Аглаю никогда не приглашали. А ей хотелось попробовать знаменитые блины Ванькиной матушки или соленые огурцы деда Афанасия. В избах не горел свет, они таращились на Аглаю темными окнами. Кое-где были сдвинуты ставни.
Пеструшка перегнулась через чужой забор. Она с упоением поедала смородину.
- Прожорливая корова! - воскликнула Аглая, огляделась и сорвала себе веточку. Из дома донеслась чья-то брань. Аглая услышала женский визг, мужской бас и почему-то кошачий вой. Что-то задребезжало. В огород выбежала простоволосая женщина. "Да кому ты нужна, старая!"
- Пойдем, - шепнула Аглая Пеструшке. Они затрусили прочь. Свет долго боролся с темнотой, отдавая ей по пяди. Теперь же тьма начала прибывать. Она сгущалась под заборами, крышами домов, она завоевывала дворы и хлева. Аглая торопилась вглубину деревни. Там, между двумя развалившимися избами, стоял ее дом. При бабушке здесь толпились люди, очередь начиналась от калитки и до сеней. Огород радовал овощами, плодоносили яблони с вишнями. После бабушки все постепенно приходило в упадок. Сначала увяли цветы - бабушка не выдирала сорняки, отчего вьюнкам и лютикам было раздолье. Они не захватывали съедобные травы, в бабушкином огороде растения жили дружно. На сороковины засохли деревья. Сочные спелые яблоки, желтый анисимовский сорт, за ночь превратились в сморщенные червивые горошины. Аглая боялась, что погибнет и Пеструшка. Та здравствовала.
Калитка покачивалась от ветра. Аглая завела Пеструшку в сарай. Тут же прибежала серая приблудная кошка. Она не оставалась на ночь, не спала в ногах. Она получала свою долю молочной пенки и растворялась в ночи. Аглая все хотела приручить кошку ловить мышей в избе. Мыши грызли бабушкин пергамент. Аглая могла простить мышиный помет под ковриком или мелкие дыры в стенах. Аглая даже ставила для мышей блюдечко - с чем бог послал. Мыши впали в немилость после того, как сгрызли одну из тетрадей, в которую бабушка записывала секреты ворожбы.
Аглая нащупала коровье вымя. В такой темноте велик шанс надоить молока на пол. Кошка чуяла, что может поживиться, потому вертелась под ногами.
Тратить последний запас свечей на дойку не хотелось. Идти за свечами, а потом возвращаться в темный сарай - тоже.
Пеструшка жалобно замычала. Она давала мало молока - и пол-бидона не набиралось. А ведь ходит молва, что ведьмы отбирают молоко у чужих коров. "Ну тогда ты на самом дела бык", - порой в сердцах говорила Аглая. Пеструшка обижалась.
Выйдя из сарая Аглая вздрогнула. Свет в окне не горел. Да и с чего ему гореть, - решила Аглая. Там никого не было. Казалось, что сам дом дышал на ладан. Аглая иногда слышала, как он хрипит и вздыхает. Ступени скрипели под ногами, с потолка сыпалась труха. Бабушке все чинили благодарные люди. Да ничего и не ломалось. Дом обветшал в одночасье. Рядом с бабшкой было покойно и легко. Аглая даже не замечала, что деревенские обходят их дом. А теперь... теперь тоска брала, хоть вешайся. Аглая опустилась на крыльцо. Там, за потертой дверью, никого не было. Бабушки нету, ее закопали на кладбище. Даже ведьмы умирают. Аглая зарыдала. Из сарая ей вторила Пеструшка.
Когда отовсюду запели петухи, в дом постучали. Аглая скатилась с топчана. Бабушка принимала от рассвета до заката. Аглая дошла до сеней и только там вспомнила, что бабушки уже нет в живых.
На пороге стояла Таня. Утро сияло за ее спиной. Таня оправила сарафан - зеленый, с красным окаемом по подолу. До чего красиво одевал ее муж.
- Я тебе яиц принесла с пирогом. Вчерашнего дня к Марфе жених приезжал из Озерска, привез снеди целые сани.
- А Марфа не прознает? Она же меня ненавидит.
Таня рассмеялась.
- Марфе не угодил чем-то. Она его подарки под корову сунула, мол, пусть на мягком поспит. У меня к тебе дело, - вдруг сказала Таня. Она огляделась. Как и всегда, ее встретил беспорядок. На печи валялся тулуп из овчины, под столом пылился горшок. Кочерга, с намотанной на ней красной лентой, подпирала стену. Таня провела пальцем по столешнице - крепкой, дубовой. Бабушка рассказывала, что привезла этот стол из города. Он остался от другой жизни, о которой бабушка никогда не упоминала. Таня все просила Аглаю прибраться - но Аглая не хотела. В избе все осталось, как при бабушке.
Сквозь ставни струился рассвет. Он окрашивал избу в рыжий.
- Аглаюшка, - начала Таня, - выручай Христа ради!
Аглая отломила кусок пирога.
- Ты помнишь, что случилось в прошлый раз? Когда я сварила тебе траву от женских болей?
Таня хихикнула. Она тогда словно опьянела, пела песни и танцевала. Хорошо что Петр был в городе. Иначе бы точно приревновал. Лицо Тани посерьезнело.
- Тут другое. Деревенские говорят, дочку Мирона, Аньку, в лес утянуло. Ее и правда нигде нету, даже у Макария смотрели.
Макарий был местным бабником. Аглая не понимала, чего девки в нем находят. Плюгавый, тщедушный, на гуслях бренькает кое-как. Олег куда лучше.
- Анька за водой уходила вечером. Мирон ждет - лучину нет, вторую нет. Вышел, нашел полные ведра. Аньки не нашел.
- А с чего нечисть-то? - Аглая села на лавку. Под ней хранился сундук с бабушкиными тетрадями.
- Собака не лаяла. Жучка же шелудивая, ей лишь бы погавкать. Тишина была. Кто такое мог провернуть, кроме нечистой силы? И потом, за седмицу до этого, в другом селе, Бюриково, такая же история случилась. Одна девушка пропала, прямо во время свадьбы. Вышла подышать из избы, раз, и сгинула. Это леший творит, - закончила Таня убежденно, - Мирон живет в Тяньково, следующее село нашим будет. Вот все за девками и бдят. Аглаюшка, останови эту нечисть. Мирона жалко, у него сын повесился недавно. Если и дочь пропадет, совсем ему худо придется. Помоги! Ты же ведунья, - Таня посмотрела на Аглаю, затем взгляд ее скользнул по стене, куда уже дотянулись солнечные лучи, - Мне пора! Петр на покос пошел, я должна ему обед отнести!
Если бы она не успела, Петр бы ее избил.
