Я промучился до трех часов ночи, опять не мог уснуть и чувствовал себя, откровенно говоря, полнейшим идиотом. Отлежал себе все бока и снова стал думать про этого безмозглого придурка. Сумасшедший.. Хоть там охранник и стоит, отслеживают процесс и по камерам, но неужели какой-нибудь псих не захочет, к примеру, чего-то большего? Билл раздетый, слабый, не сможет ведь даже ударить в ответ.. Вот же черт! А ко мне так сам липнул и, можно сказать, морально меня изнасиловал.

Короче говоря, вскоре я уже дошел до такой мощной грани, что хотел собраться, пойти за ним в то страшное логово разврата, схватить за шкворник и пригнать домой, но, оглушив себя гулом принципов и своим же упрямством, так и остался лежать бревном на кровати. Не.. Меня еще там точно не хватало. Пусть теперь разбирается сам.

С такими досаждающими и наглыми угрызениями я и отправился все же ко сну, хотя бы там забывая обо всех из-за него свалившихся на меня проблемах.

Но и впоследствии ситуация не улучшалась. Ведь с каждым днем все было только хуже, и я все чаще стал ловить на себе его безмолвные, напряженные взгляды. Они словно давили меня и едва не расчленяли, пропитанные обидой и сожалением, которое было чудовищно трудно переносить. Скрыться хотелось от его размалеванных глаз, без слов говорящих так много, и столько всего в них читалось, что я терялся и мечтал скорей раствориться, нахрен, в воздухе, чтобы не давать смотреть так на себя. И мы по-прежнему молчали.

И вот снова ночь. Сегодня шестой день уже с момента нашего братского разрыва, и мне, чего скрывать, его чертовски сильно не хватало. Билл вообще всегда был в разы упрямее меня, и если уж он поставил себе цель, к примеру, не выходить из комнаты, то он оттуда ни за что не выйдет, пока его обратно не перемкнет, или сильный голод не выгонит на поиски средств к существованию. Или пока я его не попрошу..

Я тяжело вздохнул и повернулся на бок, в сторону стены, за которой как раз стояла его кровать. Сколько помню, мелкий всегда старался как-то мне угодить и прислушивался к моим советам, и это же с самого детства. И в глупых школьных сочинениях в красках писал, что очень хочет походить на брата, когда вырастет, а не на отца, как писало большинство других ребят. Меня тогда это очень умиляло, и я даже гордился за такой авторитет, когда мама тоже хвалила меня за то, что так сильно помогаю в его воспитании.

Я невольно вспоминал все: когда он, хмурый и злой, в первый раз пришел со школы с ярким фингалом, потом — без сумки, так как дегенераты-одноклассники у него тупо ее отобрали и закинули за гаражи. Случаев была масса. Дальше — хуже. Началась косметика, будь она не ладна, и вызывающая мрачная одежда с цепями, из-за чего я кулаки в кровь смалывал, когда хотел добиться справедливости за его поломанные ребра и ушибы. И мне же почти и не надоедало играть для него эту вечную роль супермена, даже когда брат сам раздражал меня и доводил до настоящего бешенства. Потому что я всегда считал, что семью надо защищать, и ближе их у меня никого никогда и не будет.

А за эти дни я вообще лишился всякого намека на хорошее настроение. Я едва держался, чтобы просто с ним не заговорить, в то время как он казался совершенно апатичным и разбитым. Может, он еще успокоится, и все, правда, пройдет, а потом мы, как обычно, помиримся и забудем все это.

Гребаный дурдом! Весь режим еще у меня теперь сбился, так как ночами я, как дурак, почти не сплю, зато меня после работы до самой ночи сразу вырубает. Сейчас опять уже начало третьего, и я, не стерпев зова природы, оттолкнул одеяло, с хрустом костей встал и осторожно двинул в туалет, чтобы никого не разбудить случайно.

А на обратном пути, слушая надрывающийся внутренний голос, твердящий мне о том, какая я все-таки грязная мразь, раз не могу спокойно забыть все то волнующее безобразие в клубе, я и вовсе затормозил около двери, ведущей в обитель с молнией, каким-то местом возомнившую себя трансформаторной будкой.

Вдруг он не спит, что тогда? И вообще, нафига мне туда идти? Я как бы сегодня даже совсем проворонил момент, уходил ли братец куда-то, поэтому, чтобы получить надежду на жалкий покой или, наоборот, накрутить себя еще больше, я с максимальной осторожностью тронул дверную ручку, чтобы проверить. Это прям какая-то лотерея, чтоб ее. Либо я выигрываю, либо проигрываю свое спокойствие. Как здорово, блять.

В комнате было, как, собственно, и везде, темно, и только лунный свет проникал через незадвинутые шторы, ровно и беспрерывно падая на пол, задевая шкаф, кровать и мирно спящего на ней парня.

У меня даже сердце при виде него забилось чаще, и я крепко застрял между сотнями терзающих противоречий, как кость встает поперек горла, мешающая легко и свободно дышать. Задержав дыхание, я с трудом смочил пересохшую глотку и все же медленно подошел поближе, боясь запнуться обо что-то и умоляя пол не скрипеть под ногами, как последний предатель.

Раздетый Билл, разметав по подушке черные волосы, расслабленно лежал на спине, чуть вбок запрокинув голову, за которой покоилась полусогнутая рука, а вторая — неподвижно лежала на едва вздымающейся груди. Было плохо видно лицо из-за шкафа, выступающего сейчас для него в качестве заслона от луны, а мой взгляд неотрывно побрел ниже, по открытой шее к ключицам, мимолетно скользнув и по красивой кисти с черными длинными ногтями.

Начиная волноваться и бесконтрольно трястись от скопившегося адреналина, я шумно сглотнул слюни и задержал внимание на очаровательной впадинке пупка на плоском животе, и меня резко прошило безумными и яркими воспоминаниями о его сумасшедшем, развратном танце.

— Бог ты мой..

Несмело покачав головой, я мысленно ударил себя наотмашь по лицу за свое глупое, совершенно непростительное поведение и стыдливо остановил свой чертов взгляд на притягательно выглядывающих из-под светлой ткани боксеров косточках. Мгновенно в паху еще сильней потяжелело.

Надо валить. Если он сейчас проснется и тут меня запалит, я просто не смогу ничего объяснить, а тупо провалюсь под землю от страшнейшей неловкости. Так что, кое-как заставив себя шевелиться и еще раз посмотрев на него, я спешно развернулся и вскоре скрылся за дверью, где смог наконец-то спокойно вздохнуть.

Что ж, хотя бы узнал, что он сегодня не на работе, а значит, ни во что не вляпается..

Я шумно выдохнул и нервозно покачал головой, в гневе ругая себя и сердито хмурясь, когда совсем скоро появилось желание оттянуть тугую резинку боксеров для большего комфорта, но я не делал это чисто из принципа. Упав на свою кровать, я глухо простонал в свои ладони, истинно боясь признать, что возбудился, так навязчиво думая о нем и просто глядя, как он спит. Я нравлюсь ему. Какая жесть..

Я, вот, слышал, как бы, раньше про любовные отношения между двоюродными братьями и сестрами, были случаи, даже когда они вступали в брак и заводили детей, но тут.. двойное нет! Тут аж два родных брата, мать его! То, что у меня встал на него, тоже все равно ничего не значит!

Простонав, я с силой сжал пальцами простынь, слыша ее хрупкое поскрипывание под ними, и закатил бессонные глаза, чуть подавшись бедрами вперед и закусив губы. Хотелось безумно получить разрядку, и отодвигать на задний план такое желание, когда тело волей-неволей уже завелось, обычно весьма и весьма трудно. Да и не случится же конца света, если я разок вздрочну, кто ж не любит лысого погонять? Девушки у меня сейчас нет, а искать кого-то почти в четыре утра как-то чересчур нелогично и не охота.

Тогда, послав куда подальше все свои принципы, я просто расслабился и все же скользнул рукой к постепенно набирающему обороты паху, сжимая пока через ткань мошонку и мягко массируя окрепший член, в то же время торопливо пытаясь прогнать из мыслей некстати там обосновавшийся образ своего младшего брата.

Всегда, когда надумаю дрочить, представляю роскошное женское тело, большие, сочные сиськи с призывно торчащими сосками, и я с силой лапаю их, сминая и чуть скручивая пальцами, прям стиснув зубы, даже будто причиняя боль, от чего кайфую еще больше. Я постепенно увеличивал темп рукой в попытке найти для себя самый приятный и удобный, раскрыв губы для более частого и глубокого дыхания. Офигенно.