что, несомненно, справедливо.
Всё время ветер, но провисли
просторы серой мешковиной
над самой дальней из провинций,
как минимум – над половиной.
Что мы умели, что имели,
кто был отвержен, кто в фаворе –
всё забывается по мере
того, как в нас вползает море:
барашки в мелкой хвойной сыпи,
валы, склонившиеся к бунту,
не задержавшиеся в сите
булыжников на входе в бухту.
И чайка выполняет сальто,
и рыба ходит под волнами,
и небо глыбою базальта
навеки замерло над нами.
Какие семена ни высей,
как ни размахивай руками,
в одной из северных провинций
земля рожает только камни.
Но эта влага, запах йода,
чернильные овалы мидий,
и чувство близкого полёта,
и вечер, моросью размытый –
всё это въелось, и навеки
ты полон звонким птичьим граем,
и сосны в море мечут ветки
на самой дальней из окраин.
***
Пустой бокал на краешке стола.
Проходит кот с вальяжностью туриста.
Пора признать, что ночь уже была –
и до заката вряд ли повторится.
Пора признать, что новое пора
стоит внизу, у самого порога,
оно другое, нежели вчера,
но схожи и манеры, и порода.
Пора признать, что правда – между строк,
а истины вовек не сыщешь в пойле,
и на затишье выделенный срок –
ещё не повод распускать подполье,
сжигать листовки, резать провода,
тем паче при наличии сигнала.
Мы всё ещё не знаем, как, когда,
какая сила нас сюда пригнала.
Трубят отход или кричат «ура» –
нам важно не втянуться в это, дабы
не пропустить тот час, когда пора
понять – не всё, но многое хотя бы.
И мы молчим, и смотрим из окна,
как туча, точно снежный холм, поката,
и ясно, что ночная тишина
едва ли повторится до заката.
На плечи отступающей зимы
ложится свет, как золотая риза.
Зима утешно шепчет, что и мы
однажды, вероятно, повторимся.
И время выправляет стать и путь,
как точное и крепкое зубило,
в надежде, что поймём когда-нибудь,
каким теченьем нас сюда прибило.
***
Посвящаю памяти моего деда
Павла Гордеевича Денисенко,
ветерана Великой Отечественной войны…
Я шёл в метель, приподнимал
холодный воздух, как попону.
Сегодня деда поминал.
Я ничего о нём не помню.
Почти совсем. Ходил с трудом,
сидел подолгу в старом кресле
(я под столом играл), потом –
сплошные «кажется» и «если».
Не зрю деталей средь глубин
той первой памяти нежадной,
но помню: он меня любил,
и это главное, пожалуй.
Оставил ногу на войне,
имел медаль и «Запорожец»
(я помню: едем, а вовне
весь мир сонлив и запорошен).
Ещё обрывки: ясли, плач
и каша манная всё та же,
и под водой темнеет пляж,
и целый мир пятиэтажен.
И дед с дыханьем голубым:
дымит, небритый и поджарый.
Я помню: он меня любил.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
