Георгий, рыча в жестокой ярости, в упор расстрелял «дырявого» – тягучая слизь плюхнула в лужу красной человеческой крови.
– Стреляй, стреляй! – заходился в крике Виштальский. – Вон еще один! Вон!
У колеса балка залег Саксин с пулеметом и начал кроить «шкелетов» по всему сектору обстрела. Самое, пожалуй, ужасное заключалось в том, что дырявые монстры не пугались выстрелов – перед ними в клочья разрывало чей-то экзоскелет, а они перепрыгивали убитого и мчались на вас по-прежнему. И их было много – целая стая роилась на грудах падали, терзая дохлых гиппоцетов.
– Прекратить огонь! – скомандовал Кузьмичев. – Раджабову и Веригину передвинуться к востоку, станьте между балками и стаей. Чебанову и Почтарю держать оборону вокруг балков. По пулемету на каждый проход! Если побегут кучно – забросать гранатами. И берегите боеприпасы!
Круговая оборона помогла удержать базу. До самого утра ночные хищники пировали на горе трупов, десантура стерегла балки, а отдельных дырявых особей, особенно наглых или тупых, набегавших на лагерь, отстреливали из пулеметов.
Так, без сна и отдыха, в постоянном напряге, прошла вторая ночь на Водане.
Глава 7
Перестройка
Шулейко похоронили утром. Могилу выкопали на вершине плоского холма, что наподобие острова высился по центру промоины. Вместо гроба использовали пустой деревянный контейнер, а группа Переверзева приволокла красивую глыбу камня, самой природой обколотую под вид пирамидки-обелиска.
Камень был полупрозрачен и отсвечивал желтовато-золотистыми тонами. Саксин неумело, но очень старательно высек на нем зубилом простенькое: «Микола Шулейко, 1956–1982». Истинной даты смерти не ведал никто…
Траурная процессия по дуге обошла причину беды – гору падали – и взошла на холм. Музыки не было, но суровое молчание навевало куда большую печаль. Кузьмичев аккуратно разложил красный флаг, выглаженный девчонками, и покрыл им гроб. Сержанты осторожно опустили его в идеально отрытую могилу. Окоп на одного…
В толпе завздыхали, послышался плач. Глухо ударили по крышке комки земли, заширкали лопаты. Когда поднялся холмик, Переверзев со Шматко и дюжим Женькой Сегалем накатили памятник.
– Скажи что-нибудь… – пробормотала Алла.
У Георгия что-то екнуло внутри – заговорила сама! И на «ты»!
Но момент… Ах, какой поганый момент!
Полковник сумрачно кивнул и выступил вперед.
– Ты отдал свою жизнь за командира, – сказал он, – ты прикрыл всех нас… Вечная тебе память!
Сухо клацнули затворы, ударил в лиловое небо салют.
Вот и все, угрюмо подумал Кузьмичев. Водан сожрал свою первую жертву…
Да нет, не так все просто. Водана накормили!
Георгий сжал зубы и прибавил шагу. Трупы «дырявых», или как их по-научному назвала Наташа Мальцева – псевдоцефалов, валялись десятками, но живых не было видно ни одного – время вышло, нечистая сила убралась с рассветом… Зато орнитозавры, клекоча и свистя, дрались на куче битых гиппоцетов, неуклюже подпрыгивая и взмахивая крыльями. Человека поднимет с легкостью…
– Переверзев! – окликнул Георгий.
– Мы следим, товарищ полковник! – понял его мысль старший сержант.
Дошагав до балков, начгар круто развернулся и показал на балки, занесенные песком и глиной выше колес:
– Лопаты в руки, и откапываем!
Солдаты мигом вооружились саперными лопатками, лица гражданской наружности взяли в руки заступы. Кузьмичев нашел себе подборную, и работа пошла. Никто даже не спросил – зачем они орудуют шанцевым инструментом. Сказали: «Копать!» – копают…
Первым очистили балок инженерной группы. БМД вытянула его на жесткой сцепке. К обеду все балки выкатили на ровное место, прицепили по два, по три за каждой из бронемашин и выстроили в рядок. К походу готовы.
– Помянем Миколу, – распорядился Георгий, – и выезжаем. Первой пойдет командирская, остальные за ней.
– А куда? – спросил Раджабов. – На ту гору?
Кузьмичев кивнул.
– Это где вершина плоская? – уточнил Джафар.
– Да, – терпеливо сказал полковник. – Только держись левого берега Радужного озера – там грунт посуше. Потом просекой между Серыми Болотами и Белой горой, а Горячие источники оставляешь слева.
– Все ясно! – разулыбался Раджабов.
– Лю-уди-и! – прокричала Наташа и для убедительности постучала крышкой кастрюли по борту – балка.
Помянуть Шулейко решили его любимым борщом и тремя кукольными порциями водки. Собраться вместе было просто негде, и все разбрелись с судками по своим балкам.
Обтерев спецкостюм тряпочкой с бактерицидкой, Алла прошла на свое место и сняла шлем.
– Когда мы наконец начнем без этих «горшков» ходить? – пробурчала она.
Наташа покачала головой.
– Мы нашли пару опасных вирусов, – сказала она, – Ханин пробует вакцину сделать, но… не знаю.
– Так ведь всю жизнь в скафандре не проходишь. Фильтры скоро кончатся…
– Попробуем дотянуть до зимы, – вздохнула Наташа. – Мы улетали осенью и прилетели в осень… На морозе походим – все ж вирусов поменьше будет, привыкнем, выработаем хоть какой-то иммунитет. Ну, земля пухом нашему Миколе…
Не чокаясь, все выпили. После наваристого, янтарно-багрового борща с ха-арошим куском мяса, люди заленились – давала себя знать бессонная ночь.
– Спать хочу… – пробормотала Алла.
– Ложись, – улыбнулся Кузьмичев.
– Мне стыдно-о…
– Ложись, ложись…
«Панночка», довольно стеная, вытянулась на откидной койке. Минуты не прошло, как пальчики у нее на ногах стали подергиваться – девушка кого-то догоняла во сне…
Георгий сидел неподалеку и испытывал усладу примирения. Ведь не просто так Алла отменила ему меру наказания! Теперь главное – опять все не испортить. Зря она ему тогда не врезала, может, скорее прочухался бы…
Он слишком привык решать амурные проблемы от первого лица. Ладно, там, Хелена, Лейла, Лиен… Но у Аллы есть и свое «Я», и веления ее с хотениями тоже надо хоть иногда учитывать.
И главное, попробуй-ка теперь оправдай свой солдатский эгоизм!
И сегодня ты здесь, и завтра. Может, хоть послезавтра отзовут?
Кто? Куда? Знать бы…
– Надо же… – вздохнула Наташа. – На Земле не навоевались, так и сюда войну занесли… Скажите, Гоша, – можно вас так называть? – вот вы воевали… Каково это, вообще? Вот вы же были в Египте, да?
– Был, – кивнул Кузьмичев. – И в 67-м был, и в 70-м… Каково это…
Ему не пришлось даже напрягать память – события тех лет встали перед ним, словно произошли вчера.
– Наши ракеты стояли на горе близ местечка Фаид, – вспоминал Георгий, – на берегу Большого Горького озера – это сразу за Суэцким каналом. Весь склон горы, помню, изрыт был воронками от НУРСов[14] и пятисотфунтовых бомб. Пристрелялись…
* * *
…Снаружи было жарко – настоящее пекло, а в бетонном блиндаже стояла духота. Пустыня…
Скорпионы с фалангами кусаются, а хамсин, самый проклятущий ветер на свете, дует пятьдесят дней в году, забивая песком глаза и легкие, фильтры дизелей и электронные схемы ЗРК.
Капитан Кузьмичев отер пот с лица – сдохнуть можно… Ноги нещадно грызли блохи, над ухом заунывно, как муэдзин, зудел упитанный египетский комар.
Георгий сел, сунул ноги в разношенные «шип-шипы» и вылез из блиндажа – все равно не отдохнешь.
– Кузьмич, сабахуль хейр! – подошел Адель, чернущий араб-ракетчик. – В КаПэ?
Капитан кивнул и надел каску – такая тут была неуставная форма одежды – обувка, трусы и каска. Под рваным тентом маялся лейтенант Кобенко.
– Чего это хабир Юра, – приглушенно спросил Адель, показывая на лейтенанта, – такой смурной?
– Жрать хочет хабир Юра… – буркнул Кузьмичев.
И тут завыла сирена. Куда только девалась вялость – мигом все разбежались по местам.
– Самолеты противника прямо по курсу! – закричал Кобенко.
Георгий развернулся к востоку – в дрожащем мареве ветхозаветных песков Синая шли на бреющем три «Миража».