— Это ты, сестрёнка? Проходи.

Он не удивился приходу Ксении. С трудом поднялся, сел, устремив на неё потухший взор.

— Письмо, — девушка указала глазами на листок. — От неё?

Арсений кивнул.

— Хорошее?

— Прочти, если тебе интересно.

Ксения взяла в руки лист, на котором было написано только две строки. Это было даже не письмо, а короткая записка от женщины, из-за которой страдает её друг.

Прочтя, покачала головой и услышала глухой голос.

— Я изменил ей. Поэтому она ушла.

— Адель, — догадалась она. — Но ты же был болен и не понимал что делал!

Он горько усмехнулся и отвернулся.

— Такое простила бы ты, но не она.

Ксения села рядом с ним и уловила ясный взгляд, смотрящий куда-то вдаль, мимо неё.

— Понимаешь, без неё моя жизнь — пустая жизнь.

Желая утешить и ободрить друга, Ксения положила руку на его склонённую голову.

— Арсений, милый. Если ты, действительно, не можешь жить без неё, отчего же не едешь к ней, или не напишешь?

— Не могу! — отозвался он. — Я хочу, чтобы она, без давления с моей стороны, всё решила сама.

— Из этих строк видно, она не забыла тебя и… любит.

— Возможно, всё ещё любит. Однако я ей больше не нужен.

Преодолев смущение, Ксения задала ему давно мучивший её вопрос:

— Скажи, если бы я призналась тебе в любви раньше, до того момента как ты встретил её, — она перевела дух и продолжила: — Если бы я стала твоей ещё там, в монастыре, мы бы смогли быть вместе до сих пор?

— Но ведь этого не случилось.

— А могло?

— Могло, — честно признался Арсений. — Я был увлечён тобой.

— Я совершила ошибку, — тоска звучала в голосе Ксения.

— Никто не даст совет, как прожить жизнь без ошибок, сестрёнка. Такого рецепта нет.

« Я люблю его! — с болью в сердце думала Ксения, с сожалением глядя на его понуренную голову. — Я его люблю, и отдаю другой. И сама навсегда ухожу к другому мужчине. Почему? Потому, что он мог стать моим. Мог! Но моим, он никогда бы не был. А Глеб?.. Милый Глеб, он же пропадет без меня».

Она крепко поцеловала его в щеку, прошептав:

— Прощай, мой брат.

— Спасибо, сестрёнка, что была со мною рядом. Счастья тебе.

После ухода Ксении, бросившись на постель лицом вниз, Арсений пролежал так около часа.

Было очень тяжело. Было невыносимое ноющее и грызущее ощущение пустоты, пустоты в самом себе, вокруг, повсюду.

Он опять почувствовал, что его увлекает, подхватывает что-то неведомое и холодное. На него нашло оцепенение, потом овладел ужас при мысли, что будущность опять заволакивается мраком. Ясность мысли, что его жизнь перерублена как канат, не давала ему покоя.

В сотый раз Арсений задавал себе вопрос: «Остаться в Петербурге или уехать в Париж?»

Сейчас об этом и речи быть не могло.

До самой темноты он оставался неподвижен. Наконец, поднявшись, снял жилет и повесил его на спинку стула.

В темноте пошарил рукой за портьерой и, нащупав пальцами рычажок, повернул его. Щелчок и, комнату залил электрический свет.

Арсений задёрнул шторы, расстегнул жёсткий воротник-стойку и запонки на рубашке.

Закатал рукава и, опустившись на кресло, осмотрелся.

Ровными рядами книжные корешки в шкафу, на столе стопка бумаги, нож для её нарезки, чернильный прибор с ручкой и металлическими перьями, пресс-папье, чистая пепельница.

Он тряхнул головой, проведя по волосам пальцами и, с усилием, поднялся с кресла. Подошел к стене, где в золочёных рамочках висели две фотографии. Отец и мать. Сняв их с крючков, поцеловал и положил на стол.

В эти минуты Арсений подумал, что решение его, быть может, и логично, но не совсем правильно.

«Можно ли предугадать что правильно, а что нет, в этой ситуации?» — думал он, укладывая вещи в чемодан.

Его сборы длились до тех пор, пока бронзовые часы не пробили полночь.

Он решил уехать из столицы и исполнил это через несколько дней.

***

Сырой, холодный воздух, зябкостью проникал под одежду, затруднял дыхание и, царапал в горле и носу.

Шум, крик, запах металла, мельтешение встречающего, провожающего вокзала, отдавались эхом в ушах Арсения. Он никогда не любил вокзалы.

Стоя на перроне возле синего вагона первого класса, курьерского поезда «Санкт-Петербург — Москва», отец и сын не замечали вокруг себя шумной толпы пассажиров, крика, гама, снующих туда-сюда носильщиков, гудков паровозов.

— Вот я и опять провожаю тебя, как пять лет назад. — Огорчённая улыбка скользила по губам Андрея Михайловича.

— Да, — поспешно отозвался Арсений. — Только уезжаю я не во Францию.

— Как приедешь на место — телеграфируй.

— Непременно.

— С нетерпением, буду ждать твоего письма.

— Я сразу же напишу.

Спустившись со ступенек, проводник проворно протёр поручни и слегка заискивающе улыбаясь, обратился к ним:

— Скоро отправление, господа. Извольте пройти в вагон.

Чуть склонив голову к плечу, Арсений кивнул.

— Благодарю, любезный.

Вглядываясь в его лицо, Андрей, заметил:

— Ты какой-то другой.

— Наверное. Ты не узнаёшь меня, папа, потому, что я стал… взрослым.

Арсений отвернулся от пытливого взора отца и, кинул взгляд на поезд, возле которого они стояли на перроне.

Пассажирские вагоны: синий — первого класса, второго — светло — коричневый и третьего класса — зелёный вагон. Между вагонами первого и второго класса — вагон-ресторан, обеспечивающий пассажиров питанием.

Затем перевёл его влево, на здание вокзала и… покачнулся.

Ему показалось, что в людской толпе он увидел знакомое лицо.

Женщина в горностаевом широком палантине, разительно похожая на Елену, быстро опустила на лицо густую вуаль и отвернулась.

— Это она. Она! — выдохнул он и рванулся к входу в вокзал. — Лена!

Но женщина уже исчезла в толпе, вливающейся с перрона в зал вокзала.

Рунич, обнял сына за поникшие плечи.

— Да, да, сейчас я успокоюсь. — Арсений оторопело смотрел на чёрный зев дверей Николаевского вокзала. — Мне показалось.

— Безусловно, сынок, тебе показалось. Даже если и нет, то это не она. Наверняка это была её сестра, Анна Ушакова.

— Скорей всего, так и есть.

Бисеринки пота выступили на побледневшем лице юноши.

— Может, вернёмся домой? — осторожно предложил Андрей.

— Не беспокойся. Я в состоянии ехать. — Он пожал руку отца. — До встречи, папа.

Отец и сын крепко обнялись.

— Ступай.

Подняв воротник пальто, Андрей посмотрел в спину уходящего сына.

В распоряжении Арсения оказалось купе, оформленное в тёмно-синих тонах, с огромным мягким диваном с поднимающейся спинкой. Напротив — стояло кресло, висело зеркало. Посредине — столик, покрытый белоснежной скатертью. На нём лампа с абажуром.

Отдельная лесенка для залезания на верхнюю полку. Дверь вела в туалетную комнату с умывальником и клозетом. Освещалось купе газовым рожком, который при необходимости можно было выключить, повернув вниз рычажок.

Внутренняя отделка вагона отличалась поистине царской изысканностью. Полированное красное дерево, бронза, инкрустация, расшитые узорами занавески, бархат диванов и кресел.

К радости Арсения он оказался в купе один, так как билет в первом классе стоил довольно дорого и желающие ехать в нём были редки.

Он улыбнулся, с благодарностью вспоминая отца, который, не поскупившись, постарался создать для него максимум комфорта и удобств.

Сидя в гремящем и дымящем вагоне Арсений бежал, бежал в немую, мёртвую даль, подальше от себя.

В конце ноября смеркается рано. Припорошенные первым снежком поля, перелески скоро слились в сизой мгле.

Уже ночью Арсений въехал в имение Долгое.

Войдя в гостиную, устало опустился на софу, и осмотрелся. Вот он, наконец, и на месте.

Запустением нежилого дома дохнуло на него. Его чемоданы стояли в углу. Слуга Фёдор, накрывал на стол ужин, неожиданно, только что приехавшему барину.

— Арсений Андреевич, — позвал он. — Разденьтесь и кушайте. А я свет пока зажгу.