Он сел на кровать и пристально уставился на них. И долго так сидел, не шевелясь.

Только сейчас, оставшись один, Арсений понял, в каком напряжении находился весь этот день. От выпитого шампанского и усталости глаза слипались. В полудрёме ему грезилось колесо рулетки, Измайлов, Адель, Леонид, и его растерянный голос: «Банк, господа!»

« Двадцать тысяч, — лихорадочно билось у него в голове одна мысль. — Я продал отца… и купил свою свободу… за двадцать тысяч».

Вдруг он засмеялся. Так же неожиданно, как и начался, смех оборвал.

Обхватив руками голову, Арсений повалился на кровать, уткнулся в подушку лицом и заплакал.

***

В доме никто не спал.

Взбешённый Леонид метался из угла в угол и, потрясая кулаками, в бессильной ярости, выкрикивал:

— Чёрт бы их побрал!

— Не надо было их пускать. — Резонно заметила Катерина.

— По-моему Катя права. — Вставил слово Алексей. — Этот чёртов фабрикант Измайлов, не должен больше здесь появляться.

— Запретить играть нельзя. — Андрей Михайлович и посмотрел по сторонам. — А где Арсений?

— Сразу же, после случившегося, он ушёл, — ответила Полина. — Недавно возвратился. Надо сказать, настроение у него весёлое, чего не скажешь о нас.

— Он радуется… — прошептал Рунич. — Что же, иного от сына я и не ждал.

— Нет, хозяин, он огорчён, — вступился за юношу Алексей.

— Почему так думаешь?

— Потому что, он. — Алексей замялся и выразительно посмотрел на Леонида. — Мы не хотели вам говорить, но Арсений Андреевич вернулся выпивши. Давно такого не было. Елена Лукинична запрещает ему употреблять спиртное.

— Он только её и слушает, — ввернула Катерина. — Смотрит ей в рот и, ходит за ней как привязанный. Просто наваждение!

— Хватит! — прикрикнул на слуг Рунич. — Ничего не надо мне рассказывать. Не слепой.

Андрей дёрнул за дверную ручку. Дверь оказалась не запертой. Вошёл.

Арсений лежал на кровати и даже не поднял головы. Рунич тяжёлыми шагами прошёлся по комнате. Сын нехотя повернул голову. Выражение его лица неприятно поразило Андрея Михайловича. На миловидном лице сына появилось незнакомое ему выражение безразличия.

***

Катя с Полиной прогуливались вдоль изгороди, меряя глубину выпавшего снега, и сквозь забор смотрели на улицу.

— Знаешь, а Арсений прав. Бога нет, Поля! — неожиданно сказала Катерина. — Это всего лишь обман.

— Что с тобою, дорогая? — Замахала руками набожная девушка. — Если мы ни во что не будем верить, что тогда нам остаётся? Ты поменьше с молодым хозяином общайся, а то еще не такого от него наберёшься.

На утоптанной, снежной дорожке, показался Краев Александр Лаврентьевич.

— Здравствуйте, барышни, — приветствовал он девушек. — Хороший сегодня денёк!

— Здравствуйте, доктор.

— Для кого день хороший, а для кого и нет. — Заметила Полина.

— Наслышан. — Покачал головой Краев. — Утренние газеты пестрят от новости.

Выйдя на крыльцо, Арсений услышал его последние слова.

Поднимаясь по ступенькам, врач протянул ему руку.

— Приветствую вас.

— Здравствуйте, — угрюмо отозвался юноша. — Вы пришли к отцу, или навестить меня?

— Я пришёл навестить Дарью Лукиничну. — Внимательно всматриваясь в бледное лицо молодого человека, медленно произнёс. — Вам нездоровиться?

Не ответив, Арсений прислонился лбом к ледяной, мраморной колонне входа. Врач положил руку ему на плечо и заглянул в потухшие глаза.

— Мой отец накануне разорения, — медленно и тихо, через силу выдавливая из себя слова, заговорил он. — Я понял, что делают эти люди и промолчал. Наоборот! Стал им помогать. Доктор, у меня в ящике письменного стола, деньги. Много денег. Это тридцать сребреников Иуды! Знаете, почему я это сделал? Из любви. Любви к женщине. Я сделал это из любви… Но, отчего мне так плохо?!

— Иногда, любовь может стать разрушительной силой и уничтожить того, кто носит её в своём сердце. Не знаю даже, чего больше люди совершают из-за любви. Добра или зла. Пойдёмте к вам. — Врач обнял понурившегося юношу за плечи с намерением отвести его в дом. — Я постараюсь вам помочь.

Арсений отстранил его руку.

— Мне не нужна помощь врача. Физически я здоров.

— А душа? Ведь вам больно от вашего неразумного поступка. — Краев уверенно взял его под руку, с намерением отвести в дом. — Идёмте.

— Нет! — юноша отстранился от него. — Мне не больно! Я этому даже рад.

Прислонившись спиной к колонне, он сжал ладонями виски.

— Мой отец, — с отчаяньем в голосе говорил он. — Знает о чести и бесчестье больше, чем те, кто кричат об этом на каждом углу. При всём своём кажущемся ровном характере, он жесток и не забывает серьёзных обид. Думаете, я опасаюсь его гнева? Я боюсь не пощёчин, которые он, когда сердит, отвешивает мне, а его молчания. Отец не трус и не прощает трусости другим. Он никогда не лжёт и ненавидит притворство. И если бы он узнал, что я сделал, он бы… проклял меня.

— Вы, оба, не хотите понять и принять друг друга такими, какие вы есть. Поэтому и стали наказанием друг для друга.

— В детстве я боялся его, пуще Дьявола, а потом стал, в душе… ненавидеть.

— За то, что он хотел создать вас по своему подобию.

— Вы угадали! Как Пигмалион — Галатею. Полностью подчинённого его воле.

— Не спорю, Андрей Михайлович человек крутого нрава.

Внезапно, Арсений рассмеялся и сквозь душащий его смех, произнёс:

— У него ничего со мной не вышло. Знаю, что виноват перед ним, но я, ни в чём не раскаиваюсь и, ничего менять не хочу.

Александр Лаврентьевич, не сказав больше ни слова сыну Рунича, вошел в дом.

***

Гриша-Армянин ожидал хозяина в гостиной. С распростёртыми объятиями он поднялся, навстречу другу детства.

— Андрюшка! — пророкотал он зычным басом. — Вот я и переступил порог твоего дворца. Получив твою записку, тот час явился на зов. Как ты?

— Как после великого шухера! — расхохотался Рунич.

— Я же предупреждал тебя, что этот Юрко опасный пёс. Укусить может. Надеюсь, невская рыбка хорошо поела и, не отравилась таким гнилым потрохом. Ходят слухи, что тебя на днях пощипали.

— Да. Сорвали банк.

— Дал ты маху!

— Со всяким бывает, особенно в нашем деле. Утрясётся. Хотя последние события меня настораживают, — признался приятелю Рунич. — Как бы и вовсе не остаться голым и босым. Вот я и думаю вложить часть оставшихся денег в строительство Сибирской железной дороги.

— Разумно. Это государственный подряд, — пророкотал Григорий. — Глядишь, капитал удвоишь, а то и утроишь.

— Посмотрю, что из этого выйдет, — заключил Андрей.

— Что рана? — Гриша сочувственно смотрел на друга.

— Почти не тревожит. Ты привёз?

— Привёз. Ребята постарались.

На столе перед Андреем появился небольшой конверт. Он поспешно вскрыл его и вынул сложенный вдвое листок. Это был паспорт на имя девицы Софьи Поливановой.

— Документ чистый. Оформлен по всем правилам и так как ты просил.

— Гриша, я у тебя в неоплатном долгу. — Рунич с чувством пожал руку Армянину.

— Так долг можно и оплатить.

— Я готов. Назови сумму.

— Холодно нынче. Продрог я. — Григорий потёр руки. — Угостишь?

— Непременно! — Рунич подозвал Алексея. — Накройте нам в зале. Закусок, коньяка.

— Не надо мне этих заморских явств! — перебил его Армянин. — Водочки, грибочков, сёмги, огурчиков, квашеной капустки, расстегаев и балычка. Гулять так по-русски!

Когда водка была почти выпита, а закуски съедены, Андрей задал другу вопрос:

— И всё же, сколько я должен тебе, Гриш?

— Удовлетвори моё любопытство, — на раскрасневшемся лице Армянина выступил пот. — Позволь узнать, ради какой такой особы, ты сунул голову в пекло.

— Её имя Дарья. Удивительная, прекрасная женщина! Одна она нужна мне. Понимаешь?

— Даша значит, — хмыкнул мужчина. — Красивое имя. Надеюсь, она стоила такого риска?

— Она стоит большего… — захмелевший Рунич, взъерошил волосы. — Я за неё жизнь