Annotation
Кислицын Геннадий Борисович
Кислицын Геннадий Борисович
Осенний блюз
Октябрь - самый глубокий месяц в году. Всё стихло, успокоилось - жизнь легла на дно! И, кажется, никогда впереди ничего не будет: ни света, ни счастья, ни радости, и никогда больше жизнь не потечёт бодрым, звенящим ручейком, и из этого омута никогда не вынырнуть!
Ещё на рынках полно осенних цветов, на прилавках лежат фрукты и овощи прошедшего лета, и продавцы наперебой предлагают свой товар, но уже понятно - впереди грязь, холод и зима. Гуляка ветер, почувствовав волю, весело проводит время: он смело бросается на людей, идущих по улице, срывает с них шляпы и кепки, отряхивает с деревьев последние одежды, и те мокрые, оголённые, пристыженные, стоят, упираясь ветками в свинцовое погасшее небо, жалуются на него кому то, и не знают, зачем и почему так с ними поступили.
Но от этого и веселее! Душе невмоготу больше тащит на себе накопившийся за лето груз забот и проблем, она сбрасывает их, и свободная, она становиться лёгкой и весёлой, опять готова беспричинно радоваться и играть, как в детстве. И благодарная память уносит в далёкое прошлое, она вскрывает такие потаённые уголки, о которых человек не подозревает, которые, как ему казалось, навсегда стёрлись, забылись, уносит к самым основаниям. И появляются фигуры, сцены....
Школа.... Помещение восьмого класса находилось на втором этаже у самой лестницы. Зима. В помещении класса холодно, и чтоб согреться, несколько учеников мальчиков, - наверное, уже юношей, так как всем им уже по четырнадцать-пятнадцать лет, - перед началом уроков вышли в коридор, где значительно теплее, и где на повороте у лестничной клетки на стене висела большая отопительная батарея. Кто сел на неё верхом, кто прислонился боком. И чтоб не скучать, начали обсмеивать проходящих мимо учеников и учениц, в основном младших классов. Они это делали не со зла, просто возраст такой: один сделает, другой, не подумав, подхватит, а потом и все занимаются насмешками, по другому свою весёлость они проявлять не умели. Но когда проходил мимо учитель, шутки разом стихали, наступала молниеносная тишина, и учитель, озираясь и не понимая, в чём дело? гордо проходил в одиночестве. И затем вновь тишину взрывал молодеческий, громкий, откровенно говоря, тупой - это уже с высоты прошедших лет - гогот.
Небольшого роста Иван Стрельцов - ученик этого восьмого класса тоже находился среди смеющихся. Ему не очень нравилось развлечение, которым он занимался вместе с одноклассниками, но он поддался общему настроению, и тоже хохотал и развлекался, а когда приходила в голову удачная шутка, отпускал её.
Рядом с висевшей на стене отопительной батареей находилось большое окно. За ним, среди белых и серебристых узоров на стёклах - несмотря на то, что стыки между рамой и основанием окна ещё осенью были заделаны тряпками, сверху проклеены белой бумажной лентой, этим занималась старая уборщица Лида - среди белых и серебристых узоров на стёклах разгорался рассвет. В северном городке солнце поднимается поздно. Часы показывали десять минут девятого, - урок начинался через двадцать минут, - но солнце только-только начало подниматься из за горизонта. Оно уверенно прорывало фиолетовую мглу, и на небе и на разводах окна во многих местах виднелись яркие красные краски.
Рядом с Иваном стоял его друг Николай Инородцев.
Вчера вечером они вместе и целая ватага городских мальчишек играли в хоккей на городской коробке и допоздна там задержались. Так получилось, Иван и Николай попали в разные команды, и теперь у них сам собой возник разговор о вчерашней баталии, о спорных моментах, которых бывает в таких случаях много. Стрельцов стоял в воротах, и Иван считал, что одну из шайб Инородцев забил ему нечестно, и настаивал:
- Слушай, Жердь, тебе дали шайбу из за штрафной линии, и гол не зачитывается.
Николай Инородцев считался местной хоккейной звездой. Не в пример приземистому Ивану, Инородцев имел высокий рост, за что и получил кличку "Жердь". Худой с длинными руками юноша, он имел задатки большого хоккеиста, и своими длинными руками он ловко отбирал шайбы у противников. Тогда только только в глубинке появились телевизоры, - действие происходило в семидесятых годах прошлого столетия, - но уже тогда транслировались передачи с участием звёзд канадского хоккея. Городские мальчишки и сам Иван Стрельцов выходили на лёд одетые в шапки - зима, холодно, а хоккейных шлемов тогда в продаже не имелось.
Чего там шлемы, клюшек в продаже не имелось, их мастерили сами из подручного материала. Это нынешние дети избалованы цивилизацией: крытые зимние стадионы, хоккейного оборудования в магазинах сколько угодно, но тогда о таких возможностях даже не подозревали. Хоккейную коробку обычно строили родители. Лёд заливали сами. И даже если на улице минус сорок, это не повод, чтоб не идти играть. Над коробкой обычно висел качающийся на ветру одинокий фонарь. Вот, и всё оборудование того времени. Тем не менее, битвы, происходящие на этих примитивных площадках, были ничуть не холоднее, чем при настоящем хоккее. Страна в то время жила тяжело, и родители еле еле сводили концы с концами.
Насмотревшись телепередач с участием канадских профессионалов, Николай Инородцев, копирую их, тоже выезжал на лёд без всякого головного убора. Его длинные, русые до плеч волосы, клоками свисали с обеих сторон его головы, развевались на ветру, и он действительно походил на заморскую звезду. И главное, у него были настоящие коньки, чего у Стрельцова и у других мальчишек не имелось. Поэтому, когда Николай разгонялся и всей массой нёсся с шайбой по площадке, в воротах противника становилось по настоящему страшно, ведь, защиты от летящих, жёстких, замёрзших на морозе шайб у вратарей не имелось. Николаю льстило, что его сравнивают с профессионалом, и собирался в будущем, когда вырастет и уедет из маленького городка, связать свою жизнь с большим хоккеем.
Слушая доводы Стрельцова, Инородцев склонился над ним, и, тыкая пальцами своих длинных рук ему в грудь, в свою очередь громко говорил:
- Нет, шайбу мне передали правильно, поэтому гол зачитывается.
- Не зачитывается! - настаивал другой.
- Зачитывается!
Они спорили, забыв об уроках.
Во время этой перебранки Иван случайно бросил взгляд на лестницу,... случайный взгляд,... ничего не значащий. По ней к ним поднималась незнакомая девушка, и все юноши смотрели на неё (девушка, вернее, девочка - была Вера Плотникова, ученица седьмого класса, помещение которого находилось рядом). Иван тоже взглянул на неё.
Раньше эту девочку Иван не замечал в школе, видел, но в ней не было ничего примечательного, - девчонка, как девчонка, - учится классом ниже, а значит, по не писанным мальчишеским законам, не достойна внимания. Но сегодня, когда она поднималась вверх по лестнице и шла к ним, он почему то вспомнил о ней и воспринял её, как девушку, почему? он и сам не знал.... И тогда не было времени анализировать, что и какие перемены произошли в ней.
Все юноши молча наблюдали за ней.
У девушки были большие чёрные глаза, в этих глазах было что то необычное, притягательное, они были мягкие и прекрасные, спокойные и волнующие одновременно. И почему то кроме её глаз Иван ничего не видел: не видел её лица, не обратил внимание, как она одета, как сложена, не заметил даже, что она красивая. Её глаза сияли, как два больших океана, и в них можно было утонуть. И Иван утонул в них!
