– Новый князь - это же… выживший четвёртый сын, или как?

– Ну да, её пасынок, а больше было кому?

Бедная Селестина, верно, не сообразила, что там и тогда такая степень родства - не кровное ведь - препятствием к браку не была, тем более если это касается князя.

– Молодец князь, - хмыкнул Фальн, - ему-то хорошо - он то в походах, то на охоте, а домашним наслаждаться общением с сумасшедшей.

– Ну, в общем, да. Озелла, как говорит легенда, превратила жизнь семьи в тот ещё ад. Ей теперь повсюду мерещились убийцы, она будила домашних по ночам громкими криками. В конце концов… тут две версии. По одной - старшая жена князя, не выдержав, утопила её. По второй - она, украв её младенца, сама бросилась в воду, спасаясь от преследующих её видений.

– Обе версии чудо как хороши, да уж.

– Каких только жутких легенд не рождает народ, - проговорил Милиас, - откуда только такая любовь к нереальным ужасам? Допустим, война и захваченный замок - это верю. И в сумасшедших княгинь верю, мало ли их было. Но в то, что мать может задушить своего ребёнка - пусть даже невольно, пусть из страха за жизнь других - не поверю никогда.

– И всё же - такое бывает, - тихим, очень странным голосом проговорила Селестина.

Они разошлись вскоре по выходу из парка, сначала на тихую боковую улочку свернул Лузано, потом у высокого помпезного здания, первый этаж которого занимал ресторан, распрощался Фальн, ещё раз уточнив, точно ли не проводить их до гостиницы. Диверсантская троица продолжила путь по проспекту, залитому, несмотря на поздний час, светом многочисленных окон и витрин - жизнь здесь не стихала ни на минуту, то и дело навстречу попадались обнимающиеся парочки, из дверей кабаков и кинотеатров вываливались хохочущие компании.

– Позволю себе один вопрос, - прошептал Милиас, выбрав момент, когда их никто не мог услышать даже случайно, - найти проводника было, конечно, замечательной удачей… Но как мы планируем при нём искать бомбу? То есть, на определённой стадии он неизбежно заметит, что увеселительная прогулка приобретает некий… планомерный характер… Проще говоря - планируем ли мы посвятить его в некоторые детали, или как-то искусно запудрить мозги?

– Я думала об этом. Но пока не решила. Завтрашний день покажет, оправдается ли моё хорошее впечатление. Если да… Я думаю вообще о том, чтоб сманить его с нами. Сдаётся, он был бы не очень против. Молодые велида любопытны, авантюрны и легки на подъём - пока не обросли добром и скарбом, как тот же Лузано. А нам бы такой кадр совсем не помешал.

– Вот как? Почему?

Взгляд Селестины можно было расшифровать как сомнительный комплимент интеллектуальному уровню.

– Во-первых, агенты среди местных нам вообще во как нужны, а их пока хоть и есть, но недостаточно. А это знание языка, знание реалий… Во-вторых, велида, при том, что сами вроде как из низов, вхожи в самые разные круги, они могут завязать контакт практически с кем угодно, кроме разве что императора. Среди их клиентов попадаются и чиновники, и генералы. Это неисчерпаемый источник информации. Ну а имеешь в друзьях одного велида - имеешь всех, чего не знает десять - знает одиннадцатый, нужные сведенья они достанут, если они вообще есть.

– Может быть, я не всё понимаю, - произнёс после долгого молчания Дэвид, - может быть даже, многого не понимаю… Но не гнусно ли это? Значит, мы будем эксплуатировать их печальное положение, в котором они вынужденно, из-за нужды, оказались, в наших интересах? Да, не мы виноваты, что материальные проблемы толкнули их на путь порока - но кто мы будем, если будем подталкивать?

Селестина закатила глаза.

– Ваши предложения, сударь? И вообще, а что плохого, если они будут это делать для пользы большого дела, освобождения своей родины, между прочим, вместо того, чтоб делать просто так, для выживания?

– В истории какую только дрянь не оправдывали государственными интересами.

– Знаешь что!.. Наша задача здесь, вообще-то - не в сожалениях рассыпаться, а выжить и достичь цели. Если мы этого не сделаем, они все умрут. И велида, и их клиенты, и вообще все, от последнего островитянина до императора.

Дэвид обхватил руками плечи - словно, несмотря на довольно тёплую ночь, его бил озноб.

– Иногда я думаю - что же мы спасаем… Вот это всё? Мир ярких витрин, пышных нарядов, роскоши, нищеты, порока, злодеяний… Я думал, я достаточно много знаю о Центавре, благодаря Диусу. А получается, что ты принимаешь Центавр как-то легче, чем я. Я знал язык, литературу, верования Центавра, знал песни, рецепты блюд, некоторые генеалогии… Это ничего не стоит на самом деле. Центавр ещё совсем недавно - главная сила в изведанном космосе. Технологии гиперпространственных ворот, терраморфирования, уникальные разработки в химической промышленности, особенно фармакологии - и много чем ещё более молодые расы обязаны им, да? И рядом с этим - рабство, династические браки и нищие жители окраин, продающие самих себя за бесценок. Меня учили, что вселенная стремится к развитию, что всё живое неуклонно, непрерывно развивается, становится лучше, осознанней. Как же здесь тысячами лет может всё быть так?

– А на Земле как? Ну да, на Земле формально нет рабства, формально нет династических браков, зато и нищета, и проституция, есть не только фактически - это в голову никому не придёт отрицать. Если так рассуждать, может, только Минбар заслуживает жизни? Знаешь ли, если они умрут - они уже точно никогда не изменятся. Развиваться и совершенствоваться можно, только пока ты жив.

– Кто говорит, что кто-то недостоин жизни? Но я вижу, как они сами сеют свою гибель каждый день. Ещё тысячи лет назад они посеяли своё нынешнее рабство. Диус тоже считает так… Возможно, ты скажешь, что мне, с такой наивностью, нечего здесь делать, и правы были те, кто не хотел моего включения…

– Отнюдь. Я думаю, что как раз наивным тут и надо быть. Тех, кто принимает как данность любую несправедливость и гнусность, тут и так предостаточно. Разве наша миссия вообще не верх наивности? Разве не с наивности, идеализма начинается всякое большое изменение? Для кого как, а для меня очевидно - мы не сможем спасти их без их помощи. Если же мы сможем… мир определённо уже не будет прежним. То, что я делаю здесь - бесценно, даже если это единственное, что я сделаю в жизни. Будет справедливо, если как можно больше из них смогут в этом поучаствовать, а не просто сохранить свои жизни такими, какие они есть. Тогда жертва становится осмысленной, а не просто мучением…

– Что ты имела в виду, говоря, что так бывает? - спросил Милиас, видимо, чтобы увести разговор с тяжёлой темы, - там, в парке, возле статуи? Это что-то личное, что известно тебе?

Селестина отвернулась. Дэвид, которого некоторое время назад занимал тот же вопрос, подумал, что не так уж сильно хочет знать ответ.

– Да. Одна женщина в нашем селенье… Это её история. В нашем селенье мало детей моего возраста, в основном младше. Долгое время заводить детей всё ещё было страшно - неизвестно, сколько мы здесь пробудем, не придётся ли уже завтра отравляться неведомо куда… Но страх однажды кончается, и контрацептивы тоже. Такова была жизнь моего племени очень долгое время - могло не хватать еды, могла быть одна кофта на двоих и ночёвки в портах между ящиками, но контрацептивы должны быть всегда. Почему? Потому что ребёнок не умеет прятаться. Ребёнок может, не желая того, сдать всех… И вообще хорошо подумаешь, нужны ли тебе дети, если ты беглец-нелегал. Та женщина однажды в скитаниях родила ребёнка. Во время одной облавы их несколько человек пряталось в схроне, пси-копы ходили буквально у них над головами. Есть определенные методики… Этому первым делом учатся, прежде, чем подделывать документы и пользоваться условными сигналами. Мимикрия, «растворение»… На какое-то время можно освободить своё сознание от мыслей, сделать видимость, что тебя нет. Это сложно, но когда хочешь жить, сложным вещам быстро учишься. Но грудной младенец неспособен на это, тем более когда у него ещё не проснулись способности. Она стала подавлять, блокировать его сознание, проецируя и на него то же «растворение»… Вероятно, она сожгла его мозг. Но они смогли выжить и выбраться.