– Я готова, Софинел. Когда отправка?
– Сегодня. Да, увы, ты не успеешь собрать свои вещи и попрощаться…
– Это и не требуется. Я надеюсь, Софинел, вы, по крайней мере, сможете проводить меня до космодрома?
Пожилой жрец поднялся, всё ещё не выпуская рук Кэролин.
– Отправка завтра, дитя. Я не мог бы не сообщить тебе… хоть сколько-нибудь заранее. Но я должен был увидеть, что ты действительно готова. Ты сама должна была увидеть. Такие решения принимают, не обдумывая и взвешивая, не имея отсрочек – такие решения принимают в сердце, и они должны быть искренними. Сейчас – или никогда. Если ты не готов сейчас, но будешь готов через день или даже через полчаса – ты не готов. Ты можешь собрать свои вещи, и можешь попрощаться, с кем захочешь. Но смотри, не прощайся слишком с многими, и не бери много вещей – иначе их потеря в том мире может вызвать у тебя скорбь. Завтра мы вместе отправимся к космодрому, а дальше, увы, ты отправишься одна… Но я спокоен за тебя. Ты сильна и телом, и духом, и я немного завидую тебе – моё тело уже недостаточно крепко, чтоб выдержать дальний перелёт и трудную работу… Но к счастью, небо послало мне тебя.
Вечером того дня, когда «Золотой Дар» и корабль техномага отсоединились, чтобы продолжить путь каждый по своей дороге, в каюту Андреса зашла Виргиния, пряча под длинным тёмным плащом, унаследованным у Гелена, пузатую зеленоватую бутыль – переданный ей Джеком Харроу запоздалый презент от Ромма, очень хорошо умевшего находить взаимопонимание с местными на интересующие его темы.
– Подумала я тут, что пить в одиночестве - всё-таки дурной тон, а собутыльников, как ни крути, вариантов мало. Сам Харроу, наверное, мог бы, но ему, кажется, Далва запретила алкоголь ввиду каких-то особо тяжких антибиотиков…
Андрес с интересом воззрился на поставленную, ввиду отсутствия иных вариантов, прямо на пол бутыль.
– Так-то и мне какие-то антибиотики вводили… правда, наверное, не такие злые. Или мне просто забыли об этом сказать. А что это хотя бы? Ты уверена, что это можно людям?
Виргиния расположилась рядом на полу, подвернув ноги по-турецки.
– А, точно не знаю… название не запомнила, в смысле. Какой-то местный самогон, Ромм его на островах где-то надыбал, вот подарил одну Харроу. Кажется, что-то подарил и лорканцам, но они у меня с употреблением алкоголя, откровенно говоря, не ассоциируются, скорее увезут домой в качестве сувенира. Я подозреваю, Ромм алкоголь смог бы найти даже на За’Ха’Думе. Фамилия обязывает. Ну, по крепости как виски, с его, опять же, слов, я пока не пробовала… Как раз и распробуем вместе, если ты не против, конечно. Вообще я, может, сейчас наивную чушь гоню, в тебя в этом отношении тоже почему-то верится… У тебя ёмкости-то какие-нибудь найдутся?
Андрес неопределённо пожал плечами и полез шариться в сумке, стоящей под изголовьем наклонной платформы, откуда вскоре извлёк две расписные бреммейрские плошки.
– На винные бокалы не похоже ни в малейшей степени, но кто их знает, этот народ, может, из такого как раз и пьют? Сервировку стола не случалось наблюдать ни разу, при мне из чего только не ели-пили, в том числе из пустых коробок от чего-нибудь…
Жидкость оказалась приятного золотистого, чуть с зеленью, цвета, с пряным цветочным запахом, и на эту первичную оценку очень даже располагала.
– Как раз, если уж так говорить, и помянуть есть, кого.
Виргиния скинула плащ – движениям он всё-таки мешал, и осталась в бреммейрской накидке поверх арнассианской брони – штуки, без сомнения, красивой и пафосной, но от холода защищающей мало, да и по внешнему виду для непривычного больше напоминающей какое-то эротичное бельё, чем военную форму. Но что поделаешь, для военачальника – а она, с ума сойти, военачальник – правильнее всего оставаться в той форме, в которой его прославила его армия. Да переодеться особо, в общем-то, и не во что, разве что позаимствовать запасную форму у рейнджера сходной комплекции.
– Это да. Ну, первый тост предлагаю всё же за то, что выбрались. Не все полегли, а в этом ничего невозможного не было…
А вот на вкус оказалось горьковато, обожгло горло.
– Да, за победу. И за то, чтоб, сколько б ни было ещё в нашей жизни крутых виражей - помнить вот это всё до седого маразма, - Виргиния фыркнула, проглотив свой глоток аборигенского пойла. Дааа, эту штуку явно нужно пить не смакуя… Хотя бреммейры, может, и смакуют, поди пойми их вкусовые пристрастия.
– Наверное, надо всё же какую ни есть закусь найти… Где-то у меня тут было это сушёное - мясо не мясо, поди разбери. Насовали гостинцев, как будто нам до Минбара месяц лететь, минимум.
– Не каркал бы ты лучше, а? Я на том шаттле тоже надеялась на Минбар быстро долететь.
– Ну, будем честны, на львиную долю эта маленькая задержечка - твоя заслуга. Да, наверное, не стоит об этом сейчас, настроение портить… Сколько вою-то будет. Одни лорканцы чего стоят. Они, конечно, сказали, что снимают претензии… Но то были наши лорканцы, до сих пор считавшиеся пропавшими без вести. А что там остальные - даже думать не хочется.
Виргиния поболтала в стакане золотистую жидкость и осушила залпом.
– А, плевать. Честно, плевать. Ну, что они мне сделают? В тюрьму посадят? Я там уже была. Убьют? Ой как страшно. Типа, мне должно быть стыдно за то, что угнала корабль и полгода с ним где-то путалась? Извините, ни капли раскаянья. Ну, что по поводу всего этого думает матушка – мы, конечно, узнаем по приезде… Лучше сразу уши затыкай, первое время это будет непечатно… Но вообще-то, именно она меня учила не бояться делать то, что хочется и что считаешь нужным, не бояться безумствовать и совать голову в пекло. Если б не она с её педагогически сомнительным примером – я б, наверное, такая не получилась. Ну, нормальная бы в заварушку у арнассиан не полезла, и уж тем более не оказалась бы на Бриме. А папашка, чего-то мне кажется, мной всё же гордился бы. Несмотря на, а может, и благодаря тому, что говорили бы другие. О нём самом, в конце концов, много чего говорили, а ему только по кайфу было… Перед вами всеми, конечно, есть за что прощения просить, я вас во всё это втравила. Хотя как посмотреть - не просила ж я продолжать меня искать упорно все эти месяцы, можно было уже и плюнуть десять раз…
– Ну, я лично не пострадавший, - Андрес допил и свою чашку, - жив, почти цел, костыли - это ненадолго… С моим, в конце концов, прошлым я отнюдь не кисейная барышня.
– Но у живых что толку просить прощения, живые живы. А у мёртвых не попросишь.
Она потянулась за бутылью и наполнила ёмкости снова доверху, порадовавшись, что, несмотря на некоторое уже опьянение, не пролила ни капли. Ну, с другой стороны, после тяжеленных лорканских пушек на Арнассии и Бриме удержать в одной руке эту бутыль вообще ничего не стоило.
– За Ромма, за него. Пусть море упокоит не стареющее сердце…
За героев надо бы, конечно, пить до дна, но размеры чашек не коньячные, а крепость вполне себе такая…
– И за Сонару, естественно…
– За геройский экипаж “Махатмы”.
Виргиния жадно вгрызлась в предложенную Андресом закусь. До чего вкусно они здесь мясо готовят. Не, с арнассианами, конечно, не сравнить, но зато и без некой арнассианской специфики…
– И за геройский экипаж “Сефани” вообще. За весь их путь - через леса, болота, острова с их бурной анархией… За Блескотта, беднягу, если в раю нет сигарет, то в рай совершенно незачем. За этих храбрых лорканцев…
– Начиная с первого - Синеасдана. Точнее… Наверное ведь, это не настоящее имя. Возможно ведь узнать… Ну, если лорканцы захотят поднимать эдакий-то скандал ради того, чтоб бреммейры знали имена своих героев…
Виргиния подвинула ближе бутыль и уставилась на неё задумчиво, оценивая свои ощущения – пьяной она бы себя пока не назвала, но и трезвой тоже. Приятный туман в голове и тепло, разливающееся по телу, помогали притерпеться к не самому изысканному вкусу напитка, впрочем, через какое-то время вкус этот начал даже нравиться. Было в этом вкусе даже что-то… правильное, уместное. В этой терпкости были все эти четыре месяца засад, совещаний, сражений, братских могил в мёрзлой земле многочисленных отвоёванных провинций, пепел костров, у которых вместе с ними грелись освобождённые из тюрем и с заводов, что были сродни тюрьмам… Что-то более лёгкое и приятное здесь как-то и не пошло бы. Да, вечная память и благодарность Ромму ещё и за этот последний подарок.
