Алан вдруг замер, словно прислушиваясь. Знакомый мыслефон. Кого-то, кого он определённо знал когда-то. Не очень давно, но словно в другой жизни. Телепата. Он хватался за этот сигнал, ловил его в мельтешащем гуле мыслефона бреммейров, сигнал такой слабый, что порой кажется, он только почудился… Быть может, он просто обманывает себя?

– Ты тоже слышал это?

– Да.

– Это ведь… И, да? Это же И?

Андо тоже остановился - отвлекали отмерзающие, сбитые о ледяные колдобины ноги, и общая усталость, конечно, тоже, но сигнал, вынырнув даже раз из омута других, бреммейрских, плеснул в кровь адреналином. Всё возможно… Действительно, всё возможно, даже встретиться вновь с теми, с кем расстался больше двух месяцев назад, увидеть их живыми, услышать их голоса.

– Да, тот телепат, который отправился с капитаном Ли и прочими. И кто-то из лорканцев, кажется… Я не уверен, я не могу разобрать, с такого расстояния… Что они делают здесь?

– А что мы делаем здесь? Вот что пытался дать мне понять Клаукту-Дакта, а я всё понять не мог, что он показывает - он слышал, что здесь, на континенте, тоже есть пришельцы в Сопротивлении. И это не об Аминтанире только было, когда говорили, что есть лорканцы. Это генерал Аламаэрта и те его люди, что пошли с ним. И капитан Ли с рейнджерами… Интересно будет узнать, что же с ними произошло…

Андо кивнул. Чего они только, в самом деле, не передумали, пока сами, день за днём преодолевая отчаянье, прокладывали путь сюда. В худшее верить не хотелось, но о худшем неизбежно раз за разом думалось. Бул-Була уж точно не тот, кто отпустит живыми свидетелей того, что творится здесь. Потом следующим будет утверждать, что знать не знает ничего ни о каком капитане Ли…

– Я могу позвать их. Если всё в порядке, если они здесь с каким-нибудь отрядом, а не, например, в плену, то они выйдут к краю леса… Надо быть осторожными - это мы мало что увидим отсюда, а поле из леса просматривается как на ладони, и дорога тоже. Перестрелять в два счёта можно успеть.

– Если б это были враги, они б уже нас перестреляли, не находишь? Просматривается как на ладони ведь, в самом деле.

Андо не ответил. Он настраивался на волну, ловил этот сигнал, отметая окружающий мыслешум, словно шум деревьев, которые, казалось, уже над головой, вокруг, хотя на самом деле сколько идти ещё до них… Удивление, неверие, радость промелькнули такими же зыбкими огоньками. Но он услышал. Определённо, он услышал. И может, это игра теней в сумерках, или какие-то фигуры зашевелились на краю леса? Андо покачнулся, не в сумерках дело, это в глазах темнеет.

– Андо, там кто-то есть? Там кто-то стоит, мне ведь не кажется?

И кажется, что они что-то кричат, только конечно, отсюда не разобрать ни слова… Только полпути они прошли по этому полю, а кажется, что это путь длиной в вечность.

– Ты подвернул ногу? Не трогай, сиди, я пойду до них один, они помогут тебя донести…

– Алан, стой!

Мальчик замер, пригвождённый этим неожиданным, страшным криком.

– Стой где стоишь! Алан, умоляю, не двигайся! Стой так, как стоишь, ничего не делай!

Уже понимая, Алан перевёл взгляд под ноги. Тускло в вечереющем свете мелькнул округлый бок в витой сетке гравировки - хуррская…

– Если схватить её и швырнуть подальше - успеем?

– Нет. Как только ты уберёшь ногу, она взорвётся. Они не просто отступали тут. Они заминировали «ничью» территорию…

– Как же нам удалось пройти половину пути? Что же теперь?

Андо, осторожно перешагивая с борозды на борозду, подошёл вплотную, взмахнул руками, едва не схватившись за друга - подвёрнутая нога болела. Но не так сильно, как сжимающий сердце ужас.

– Сейчас я поставлю ногу рядом с твоей, просуну под твою… Мне это легче, у меня мягкая обувь. Потом ты уберёшь ногу, и пойдёшь по своим следам обратно. Не стоит искушать судьбу дальше. Вы встретитесь с ними, когда обогнёте эти поля, пусть это дольше, у Виргинии встретитесь… Теперь не важно, где, как, теперь день промедления ничего не решает, всё уже хорошо, мы дошли, все найдут друга, все, кто выжил…

– А ты?

Андо замолчал. Какой простой вопрос, и как непросто на него ответить сейчас и здесь. Тело Андо немного трясло от холода, который, кажется, пробрался в самые дальние уголки его души. Пустота, высасывающая из него жизнь по капле, теперь делала огромные глотки.

– Я уже мёртв. И не спорь со мной сейчас, Алан, хоть сейчас не спорь.

– Андо. Я просто не позволю тебе этого.

Один сдвигал своей ногой маленький облепленный землёй бреммейрский ботинок, другой никак не хотел уступать.

– Мы не погибли там, на Второй земле, не погибли в море, почему мы должны погибнуть здесь? Вот так глупо, на полпути до своих, от какой-то нелепой случайности… Я знаю, что ты скажешь. Тебе и говорить не нужно. Но нет, нет. Просто не могу позволить. Почему бы это тебе не вернуться по следам?

– Твоя жизнь только началась, неправильно заканчивать её здесь, так. Тебе надо жить. Вернуться к матери - ты у неё один, ты её счастье. Отправиться в новый мир, если ты всё ещё хочешь этого. Не может быть, чтоб вы навсегда опоздали, чтоб не было ещё шанса… Подумай о Виргинии, ты снова встретишь её наконец… через несколько часов. Об Офелии, твоей сестре… Ты ведь хочешь увидеть её снова?

– А ты? Как ни велико твоё отчаянье - я знаю, я чувствую, хотя мне этого не понять и не измерить - неужели оно перекрыло любовь к ней, о которой ты говорил? Твои друзья… Дэвид… Ты готов оставить их всех? Считаешь, что мне жить нужнее? А я считаю - что тебе. Слушай… может быть, она вообще не взорвётся? Хурры ведь такие, часто продают всякое дерьмо… Мы ведь спокойно дошли досюда, может быть, мы уже наступали на такие, просто не видели?

Увы, Андо просто физически сильнее. Нога Алана медленно, миллиметр за миллиметром, сползала с серого смертоносного металла. И каждый из этих миллиметров он чувствовал, наверное, острее, чем ступни Андо - камни на дороге, и это захлёстывало злостью и отчаяньем. И хотелось толкнуть Андо, и он бы даже сделал это, если б не страх, что одно неверное движение приведёт взрывной механизм в действие.

– Иди.

– Ты ведь знаешь, что не уйду. Что ты можешь сделать с этим? Я останусь с тобой. Я же сказал. Я люблю тебя. Не Виргинию, не кого-то ещё - тебя.

– Алан, это глупо.

– Может быть. Я помню всё, что я теряю, и жизнь с этого места может выглядеть в ярких красках. Я ведь теперь здоров - благодаря тебе, у меня новая жизнь - благодаря тебе… Но ведь мне решать, что с нею делать. Ты сам сказал, что я свободен, что эта жизнь у меня есть. Вот я и выбрал.

Андо молчал. От напряжения в ноге начали собираться мурашки, и если она дрогнет… И просто хотелось закончить это поскорее. Но пока Алан здесь - это невозможно.

– Ты же понимаешь, что нельзя стоять так вечно.

– Конечно. Но я не уйду без тебя. Давай пойдём вместе. Может быть, у нас будет ещё один шанс? Или у обоих, или ничего. А какие ещё варианты?

Снова время замерло. Но не так, как было тогда, на борту катера - словно бесконечно долгое, мучительное, как существование предельно натянутой струны, которая всё никак не лопнет - падение последней песчинки в песочных часах. Песчинка давно упала, струна давно оборвалась. Это было бессилие времени, ненужность времени. Андо убрал ногу, сделал быстрый шаг назад, столкнувшись плечом с Аланом, слыша почему-то только стук его сердца, не своего. Ещё шаг, ещё…

– Она не взорвалась…

– Дай руку. Вот так. Видишь, я был прав.

Они синхронно отступили ещё на шаг. И сгустившиеся сумерки разорвало вырвавшееся из земли пламя.

– Дэвид, Дэвид, что с тобой?

Зрение после огненной вспышки восстанавливалось медленно. Нет, не так, конечно. Его глаза не могли это видеть. Это просто боль… Боль, пронзившая нерв - от кольца прямо до мозга. Встревоженное лицо К’Лана проступало не из черноты зимней ночи - в приглушённом свете больничного коридора, всего лишь. Он здесь, здесь… Только смертельный холод, смертельная усталость ещё держат его за плечи, это не холод каменных плит, нет, это поле, где один из них умер, не он, не он…