– Ты ведь знаешь, где мы, верно? И я тоже знаю. Это Кавказ. Ты никогда не была на Кавказе, но там была твоя мать. Когда она хорошо закончила год, родители решили в подарок отправить её в путешествие… Куда она выберет. Ей захотелось чего-то экзотического, и поскольку в Индии она уже была… Хорошо закончила год она в частности потому, что подтянулась наконец по литературе, на которую до этого… как это ты выражаешься… забивала. Она написала большой реферат по романтизму, в частности, про русского поэта Лермонтова… И захотела посетить места, где он жил и творил. Из этого путешествия она привезла те фотографии…

– Да… те самые… - Виргиния сердито отвернулась, пытаясь вырвать руку из руки Гелена.

– Ты смотрела их… касалась их, думая о том, что он тоже их касался. Твоя мать неплохо фотографировала, цвета были такие живые, яркие… эта яркость перешла в твои сны, в памяти матери эти краски могли потускнеть, а на фотобумаге – нет. Синие горы и парящие в небе птицы тоже стали для тебя неким символом… То немногое, что ты сумела узнать об отце. О своём настоящем отце. Та фигура, которая ждёт тебя далеко вверху на утёсе – не русский поэт Лермонтов.

– Он был очень начитанным, говорила мама. В ту, их последнюю встречу они говорили, как ни странно… Она показала ему эти фотографии, и они заговорили о Лермонтове. Он читал его стихи, что-то, кажется, даже в подлиннике… Он держал в руках эти фотографии и рассказывал что-то… Что сам знал о жизни Лермонтова… Его пальцы касались их, этот след, конечно, стёрло время, но… но не для меня. И когда зашёл Бестер, мама говорила, он разорался, потому что увидел, что он без перчаток. Он, кажется, не имел представления, без чего ещё некоторое время назад он был…

Гелен приобнял Виргинию, которую, кажется, начинали потряхивать подступающие рыдания.

– Этот момент важен для тебя. Потому что это начало твоей жизни. Можно сказать, что ты родилась здесь, среди этих синих гор. И сюда стремится твоё сердце, на встречу с неведомым… - его пальцы коснулись её заколки, - ты так много спорила с матерью, которой не хотелось возвращаться к этому, вспоминать, чтобы дать тебе какие-то необходимые ключи… Это бессилие мучило тебя больше всего на свете. Ведь ты могла подвергнуть её глубокому сканированию, вырвать эти воспоминания из неё…

– Я не могла поступить так со своей матерью. Дело даже не в том, что она-то не донесла б на меня, напротив, всегда выгораживала меня… Она всегда так делала. Дело в том, что это ведь… больно. А она моя мама. Да и ведь её соображения насчёт всего этого я тоже понимаю… Понимаю, но сама иначе не могу.

Гелен задумчиво смотрел на траву под ногами.

– А что потом?

– Потом – когда я его встречу? Или хотя бы узнаю, кто он был? Ну… Я не могу знать этого точно. Здесь, как во многом – главное дойти, а там посмотрим. Ну, я хочу прийти к нему, да. В его дом ли, или на эту планету телепатов, или в тюрьму…

– Или на могилу.

– Или на могилу. Ну и понимаешь, я не жду прямо каких-то родственных объятий, любви, принятия… Он меня любить не обязан, он меня не хотел, и любви прямо какой-то там тоже не было, встретились-разбежались, обычное дело. Но я хочу посмотреть на него и понять… Вот внешностью я в мать, характером, в общем-то, тоже. Колу люблю, как она… Что-то ж во мне и от него. Ну, кроме телепатии. Человеческое что-то. И… если он хороший человек – хотя с чего бы, Бестер хорошим человеком не был, а он его учеником был, кто не мёртв, те, Алан говорил, теперь в той же тюрьме сидят… Если он всё же хороший человек – я хочу быть его достойной. А если плохой – хотя бы хочу быть не такой, как он. Как-то оправдать его… этим…

Гелен кивнул. Кажется, он был удовлетворён ответом.

– А техномагами рождаются или становятся? – внезапно спросила Виргиния.

Мужчина улыбнулся.

– И рождаются, и становятся. Я родился среди техномагов, техномагами были мои родители. Но техномагу невозбранно взять ученика из любого мира, если он видит в нём искреннюю тягу к постижению сути вещей, к творчеству…

– Это прекрасно. Я не знаю, может быть, когда всё закончится – я хотела б стать техномагом… Тебе б, наверное, уже не было б так скучно, если б у тебя был ученик. Я обнаружила, улетев с Земли, что в мире такая чёртова куча интересного…

Две хрупкие, маленькие фигурки брели по золотому песку куда-то в ту сторону, где как будто в лёгкой дымке очерчивался горизонт. Удивительно, каким же маленьким этот астероид был вначале, каким бескрайним простором обернулся сейчас… На золотых волнах качаются каменные изваяния, бронзовые арфы в тончайшей, едва ли читаемой несовершенным человеческим глазом росписи, и лёгкий ветерок, кажется, доносит отзвук музыки, звучавшей неведомо где, неведомо, когда.

– Удивительно, как сковывает чувство неловкости, и как оно же беспощадно требует слов. Мы не были знакомы, хотя один путь связывает наши корабли и нас. Как ваше имя?

Человек улыбнулся, обернувшись к лорканцу.

– И.

– И всё? Так коротко?

– Ну да, вот такое имя. То есть, полностью будет - Чжан И. Да, это несколько отличается от других человеческих имён, которые вы слышали, просто мы относимся к разным народностям…

– О! Но ведь вы всё же человек, или я что-то понял неправильно? У вас такое удивительное лицо… Прошу только, не обижайтесь, мои знания о вашем мире более чем скромны…

Китаец рассмеялся.

– Да, это сложно, наверное, объяснить представителям расы, в которой все куда более схожи между собой. Хотя тут забавно, что в этом мы похожи с вами. Вы - все, кто называет себя сейчас лорканцами - представители одной нации, но ведь там, на вашей прежней родине, были и какие-нибудь другие? С другим цветом волос или лица?

Лорканец смутился.

– Признаться честно, я мало знаю об этом. В наших книгах, где описывается древняя история, об этом очень мало сказано… Вероятно, в этом не видели смысла. Достаточно того, что они погрязли в бесчестии и погибли, не имеет значения, как они выглядели. Логично предположить, и в нашей, как вы говорите, нации спасение обрели не все.

– Но теперь, думаю, вы нередко сталкиваетесь с тем, что непривычные путают вас на внешний вид? Вы все с длинными тёмными волосами, у всех вас синяя кожа и розовые пятна на щеках… Мой вид, земляне, делятся на четыре основных расы, но и каждая раса делится на разные внешне народности… Конечно, многим инопланетянам это сложно понять, да и надо ли, но иногда наше сильное внешнее различие приводит их в замешательство. Про мой народ раньше говорили, что мы все на одно лицо, хотя это, разумеется, не так. У нас всех тёмные волосы и необычное, как вы выразились, лицо - узкие глаза, хотя на самом деле и глаза у нас очень разные… И наши имена тоже отличаются от тех, что вы, видимо, до сих пор слышали.

– Ну, а меня зовут Зуастаар.

– И всё?

– Ну да. У нас нет фамилий в вашем обычном понимании, это не требуется. Конечно, когда это важно, то уточняется, из какого рода происходит тот или иной, с кем он в семейных связях… Наши имена образуются сложно, по особой системе, учитывая имена отца, деда, их чины и звания, старшинство в семье… Как правило, имена не повторяются, только если детей называют в честь кого-то из уже умерших предков, это нормальная практика.

– Как я понял, у вас в основном имена пышные, многосложные, короткие не допускаются? Ну да, с короткими неизбежно будет повтор…

– Разумеется. Конечно, у простолюдинов допускается сокращать имена - для удобства обращения. Но у жрецов подобное немыслимо, это считается грубостью и кощунством.

– У вас интересный мир.

– О нет, не думаю. Другие расы сторонятся нас, и, как я понял теперь, поделом. Правда, мы и сами никогда не стремились к контактам, в чём нас и устраивали бракири - им пришлось по нраву, чтоб вся наша торговля шла через них, а мы согласны были платить любые средства, чтобы поменьше соприкасаться с иными мирами. Счастливей бы мы были, только если б и бракири, и кто бы то ни было никогда не находили нашу планету, и мы жили бы в этой благостной изоляции, пока не умертвили бы свою душу окончательно.