Виргиния вздрогнула, услышав тихий стон - Алана.
– Виргиния… Виргиния, что произошло? Где мы сейчас?
Она осторожно, косясь на подрагивающие чёрные жгуты, подползла ближе. Чёрт знает, чего можно ожидать… Но вдруг это шанс?
– Понятия не имею. Вроде, пока ещё где-то в гиперпространстве. Если тебя это успокоит, успели спастись почти все, я тут разбавляю суровую мужскую компанию, но не беспокойся, ко мне никто не домогается. Как-то, видимо, не настрой…
Алан болезненно сдвинул брови.
– Мама… мама спаслась?
– Ты меня слушал внимательно, киса? Я ж говорю, я единственный объект внимания кавалеров, если б кавалерам, разумеется, было хоть в малейшей степени до того. И твоя, и моя мамы, полагаю, сейчас на всех парах летят к Минбару. На нарнском грузовом транспортнике, но тут уж выбирать не приходится. Алан, я не знаю, что я могу сделать с этой информацией, но - что этой дряни нужно на Земле? Чего нам ждать?
– Хорошо… как хорошо… Эта штука… никого не убила?
– Насмерть вроде нет, пара раненых была, но их так же эвакуировали.
– Сколько я был без сознания?
– Я не засекала, конечно, но думаю, часа 3-4.
– Значит, время ещё есть…
– Алан, что-то надо делать! Ты сказал, что это тёмная сторона тебя… Что это значит? Откуда она в тебе? Как её убрать?
– Наверное, это невозможно. Я родился с этим.
– Чёрта с два, когда мы познакомились в космопорту, ты не изъявлял намеренье хватать непонятные артефакты и захватывать корабли!
– Но внутри меня это всё равно было. Ты ведь чувствовала это краем сознания, я видел. Ты ёжилась, сама не понимая, от чего…
– И сейчас, сейчас ведь она спит?
– Она не устаёт, это я иногда устаю подавлять её. Это можно выключить… на какое-то время… Мои таблетки, ты можешь попытаться найти их в нашем багаже…
– Твою мать, а. Ты не принял их перед полётом? И ты не держал такой важный для тебя препарат где-нибудь в нагрудном кармане?
– Держал… и выронил. Теперь они там, - он слабо кивнул в сторону двери, рядом с которой валялся измочаленный узел. Виргиния покачала головой. Под горячую руку Андреса попало многое - не только книги и планшеты, всевозможные коробочки с леденцами, едой, баночки с напитками… Кто ж мог подумать в тот момент… Выковыривать из этой помойки лекарство нечего и думать. - В наших сумках есть ещё. Просто найди их. Сандерсон… Я продержусь… столько, сколько смогу. Дам тебе пробраться. Только быстрей, прошу…
В жизни, вспоминала Виргиния фразу из какой-то книжки, всегда должно быть место подвигу. Ага, только никто не научил, как держаться подальше от этих мест… Шепча выражения, от которых её мать изобразила бы обморок, она медленно, с колотящимся сердцем проползала между чёрными жгутами. Мало ли, что будет, коснись она одного из них. Вдруг эта дрянь всколыхнётся, и в следующий раз Алан возьмёт верх ещё очень нескоро?
Получилось. Багажное отделение. Застывший тёмный ручеёк пересекает путь. Виргиния не хотела бросать взгляд в сторону служебной двери, видит бог, не хотела. Но всё же бросила… У двери лежала человеческая голова с одним плечом и рукой и смотрела вытаращенными мёртвыми глазами в потолок. Остальное, видимо, осталось по ту сторону двери, теперь заблокированной намертво. Беднягу просто перерубило дверью, взбесившейся так же, как та. Пилоту действительно ещё повезло…
Так, не время об этом думать, совсем не время. Какая же удача, что эти двери открываются вручную…
Она растерянно металась по багажному отделению, чувствуя, что сейчас не сдержится и завоет от отчаянья и досады. Ни на одном чемодане не было бирок. Они все, сорванные, лежали в центре помещения, как кучка оборванных лепестков. Кто, когда успел это сделать, а главное - зачем?
– Я росла на ферме в Монтане, отец купил её вскоре после моего рождения. Не то чтоб он был прирождённым фермером, он вообще был городским в третьем поколении, но ему всегда хотелось быть ближе к природе, хотя в руках у него, откровенно, не всё ладилось, хозяйство было весьма средним… Мы держали коз, кур… А ещё был яблоневый сад, мама научила меня готовить яблочные пироги и другую выпечку… До шести лет в моей жизни не было вообще ни одного горя. Солнце, ветер, простор… Соседские ребятишки, с которыми мы бегали купаться на речку, лазили по деревьям, дразнили коз… Когда мне было шесть, мама поехала в гости к родственникам в Нью-Йорк, они гуляли по новому торговому центру и там произошёл терракт… Из всей семьи спаслась только мама, врачи вытащили её практически с того света, но до конца дней она осталась прикована к инвалидной коляске. Она умерла, когда мне было шестнадцать. Может, от этого потрясения, может, из-за полового созревания у меня проснулись телепатические способности. Когда за мной пришли пси-копы, отец встретил их с ружьём. Они убили его… Им, конечно, ничего после этого не было, сопротивление, закон на их стороне… Понятно, на какое сотрудничество после этого можно было рассчитывать? Нет ничего страшнее человека, которому нечего терять… Я прокусила одному из них палец до кости. Меня долго держали на успокоительных, в изоляторе… Всё было плохо, очень плохо… я мечтала умереть, но унести с собой на тот свет хотя бы кого-то из этих ублюдков. Потом пришёл Альфред… Я так понимаю, это была их такая тактика доброго и злого пси-копа. Он всегда верил в силу своего обаяния. Он не давил на меня, ни к чему не принуждал, просто приходил и говорил о всяких пустяках, распорядился перевести меня в камеру получше, приносил мне фрукты, книги… Я начала понемногу оттаивать… Но когда он, обрадовавшись успеху, начал меня знакомить с… со спецификой… я снова замкнулась. Никакие их пропагандистские агитки не могли подействовать, когда я видела, как умирал мой отец, а их руки оторвали меня от его тела. Когда я слышала рассказы соседей по лагерю… Браслет «меченой», четыре стены и потолок – день за днём… Но я уже любила его. Когда я была беспечной девчонкой с фермы, кормившей по утрам кур и готовившей отцу завтрак, я б такого человека, наверное, никогда не полюбила. Но там многое меняется… Я поддалась его обаянию. Я поверила ему… Даже не ему. Нет, поверила своему глупому сердцу. Я не ждала, что он поможет мне, я думала, что я помогу ему. Что верну ему человеческое… Что в глубине души он не хочет этим быть. Я ненавидела то, чем ему приходится быть, и убеждала себя, что это то же, что чёрный костюм и перчатки… Я уже знала, как легко их снять. Это ведь была моя глупость, я до сих пор думаю, целиком моя. Многие «меченые»… подвергались насилию… Но это не мой случай. Я подумала - почему б мне не соблазнить его? И сделала это. Не из надежды на освобождение или некое облегчение своей участи, нет. Просто потому, что… Что ещё делать в тюрьме, где единственной твоей радостью становится болтать с пси-копом? И потому что я была уверена - он так предан работе потому, что глубоко одинок как человек. Что если он соблазняет меня возможностью чего-то хорошего, что может дать мне Корпус, то и я так могу. Я до сих пор не знаю, права ли была. Он просто приходил, приносил компьютер, мы смотрели какой-нибудь фильм, я ела сливы… Мы спорили до хрипоты, и он обрывал спор первым, осознав, что опять меня не переубедил, а я всё не унималась… Иногда я думала – может быть, если б я тогда согласилась, всё б сложилось иначе, может быть, я получила б возможности, с которыми уже могла бы сражаться, смогла б отомстить тем, и вырвать у них Альфреда… Но я не могла лгать ни минуты. Мне хватало того груза, что мне приходилось жить с пониманием – никто никогда не поймёт меня в этой любви… я ведь слишком хорошо знала, что он такое… Но я жила и верила – каким бы ни знали его они, я знала его настоящим.
Миссис Ханниривер помолчала, рассказ произвёл на неё сильное впечатление.
– Знаете, а я ведь была с ним знакома. Ну, как – знакома… Он приходил в дом моего отца, тогда ещё он был мэром… не знаю, какие у них были дела, я никогда не интересовалась, а они запирались для разговоров в отцовском кабинете. Но пару раз он обедал с нами… Честно вам признаюсь, мне он не нравился совершенно. Это его обаяние, действовавшее на мою мать, совершенно не действовало на меня, я считала это слащавостью, фальшью… Я с наслаждением ему дерзила, чем, конечно, очень раздражала отца… Нет, я ничего не знала о его преступлениях, толком и Пси-Корпусе вообще. Меня просто бесили эти его хвалёные безукоризненные манеры. Я была, пожалуй, трудным подростком… Знаете, не удивительно в семье политика, все друзья семьи тоже какие-нибудь шишки, не политики так финансовые воротилы, все эти высокие гости, у которых запонка на рубашке стоит как билет до Европы, коллекционные «Роллексы», личные самолёты, подлинники Рембрандта в гостиной… Я чудила – сбегала с друзьями в поход в горы «дикарями» - спали в палатках, грели консервы, собирали грибы, это было чудесно… Красила волосы в радикальные цвета, сделала татуировку на животе – отец три дня держал меня взаперти, прежде чем я согласилась её свести… Один раз мы с подругами здорово напились и выложили в сеть от имени жены одного друга отца объявление с приглашением к фривольным знакомствам… Ну, по нашему мнению ей это действительно требовалось, а что сама стесняется – так мы готовы помочь…
