Но когда Тики поцеловал его, это… Аллен ужасно опешил, в общем. Потому что это было настолько неожиданно и… и горячо, что… ему отчаянно хотелось еще. Но Тики как будто специально ускользал от него, целовал совсем легко и чаще всего даже не в уголок губ, и это…

Аллен боялся, что мужчина передумал, что ему перестало быть это интересно, как только он добился своего, и это было, в общем, довольно закономерно на самом деле. Потому что Тики был взрослым мужчиной, которому как бы нужно больше, чем невинные обжимания с увечным мальчишкой, которому даже и двадцати еще не исполнилось.

Другой вопрос — в том, что юноша не хотел в это верить и ужасно боялся, что подобное его предположение окажется правдой.

Наверное, Аллен просто должен смириться, что такое вполне может произойти (если уже не произошло), потому что Микк был не просто взрослым мужчиной, ужасно привлекательным и самостоятельным, а ещё умным и невероятно притягательным, и… и… и… ещё много самых разнообразнейших «и», о которых юноша, как оказалось, мог думать часами, но он всей душой надеялся, что мужчина не бросит его, не оставит.

И, видимо, в этом Уолкер был ещё слишком мальчишкой — в этой бесполезной вере во что-то лучшее.

Но в то же время Аллен всегда разделял мечты и реальность.

Остаться с Тики было больше похоже на прекрасную мечту, потому что невозможно влюбиться в такого изуродованного инвалида с кучей психологических травм, как младший Уолкер.

А юноша, хоть иногда и называл себя мечтателем, ложных надежд не питал.

А потому… он просто заранее смирится, что вскоре наскучит Тики, что тот скоро потеряет к нему интерес, чтобы потом не было так больно.

Аллен проворочался из-за этих мыслей всю ночь в каком-то странном беспокойстве, просыпаясь от каждого шороха и звука, видя какие-то идиотские образы на шторах и не различая сон и явь перед собой, и утром чувствовал себя выжатым лимоном.

И когда выполз на кухню за своей порцией кофе «специально от Неа», совершенно не ожидал увидеть предмет своих терзаний сидящим за столом и с аппетитом уминающим принесенные накануне из кафе ватрушки.

— Доброе утро, Аллен, — широко и солнечно улыбнулся юноше брат, отворачиваясь от плиты, где помешивал кофе в большой турке, и юноша на автомате кивнул ему, не отрывая взгляда при этом от лукаво прищурившегося Микка.

— Доброе утро…

— Доброе утро, Малыш, — покорно отозвался мужчина, отламывая от ватрушки еще кусочек (Уолкер заметил, что Тики не слишком любит японские сладости — он вообще много чего заметил, когда они стали… ближе) и отправляя его в рот. — Хотя выспался ты, я смотрю, паршиво?

— Сегодня на работу, — отговорился Аллен, не слишком горя желанием говорить о причине своего плохого сна, и устроился за столом. — А завтра начинаются экзамены. Я беспокоюсь, — это всегда было самой беспроигрышной отмазкой, вообще-то. И совершенно неважно в данном случае, что экзамены имеют самое посредственное отношению к происходящему у юноши в голове.

Тики был так близко, что его можно было коснуться. Даже не просто протянуть руку, а коленом под столом задеть — под скатертью все равно не видно.

Но что-то останавливало от этого по сути простого действия. Возможно, собственное смущение, незнание, неопытность в таких делах: как нужно проявлять привязанность? Есть ли какие-нибудь правила для этого? Посчитается ли что-то неправильным, а что-то — слишком обыденным?

Как вообще нужно строить отношения и выражать свои чувства к человеку, к которому неровно дышишь?

…или же, что более вероятно, Аллен боялся, что он больше не интересен Микку. Что тот получил что хотел, или же, возможно, получит (юноша слишком стеснялся думать о том, что мужчина намеревался просто затащить его в постель), а потому в скором времени просто уйдёт.

Мысли об этом казались мрачными и утомительными для и так не отдохнувшего толком разума, а потому юноша тряхнул головой, силясь отогнать их, и поспешил глотнуть кофе, тут же обжигая себе язык из-за своей идиотской горячности и ощущая неприятный зуд.

— Какая работа, Аллен? — вздохнул Неа, приземляясь на свободное место рядом. — У тебя же экзамены! И сегодня воскресенье, а ты совершенно не отдохнул! Ты же вроде уснул вчера рано.

Младший Уолкер сморщил нос под обеспокоенным взглядом брата и немного искоса посмотрел на тут же нахмурившегося Тики.

— Ерунда мне снилась какая-то, — нехотя буркнул он в конце концов и тоже потянулся к ватрушкам. — Не помню, что это было, но оно какое-то утомительное…

Мужчины как-то непонятно переглянулись между собой, и Микк покачал головой.

— Может, побудешь немного дома?.. — осторожно предложил он, словно это Неа его просил об этом сказать, боясь, что его самого Аллен слушать не будет. — Кафе ведь не работает по воскресеньям с утра, разве нет?

Аллен согласно кивнул, поджав губы, и вздохнул, утыкаясь взглядом в кружку. Он до сих пор как-то стеснялся говорить о своей работе в кафе в качестве Алисы-певицы, чувствуя себя слишком сконфуженным и потерянным, когда говорил об этом с Неа.

Но Тики смотрел на юношу с таким неприкрытым беспокойством в глазах, что он просто не смог промолчать.

— У нас репетиции по утрам воскресенья, так что я всё-таки пойду, — сбивчиво пробормотал младший Уолкер, надеясь, что брат не будет ничего расспрашивать, и побыстрее затолкал себе в рот ватрушку, создавая возможность промолчать, если его сейчас о чём-нибудь спросят.

Неа, однако, ничего спрашивать не стал — лишь вздохнул горестно, словно ему не нравилось происходящее, но ничего он поделать с этим не мог, и вдруг Аллен ощутил, как что-то касается его колена: мягко так, почти невесомо, даже ласково.

Юноша вздрогнул, поднимая подозрительный взгляд на нахмурившего в беспокойстве Тики, и медленно сглотнул, не горя желанием отстранять ногу, потому что… потому что…

Он не знал почему.

Все его чувства и эмоции были совершенно новыми, неизведанными, потрясающими своей яркостью и глубиной, отчего Аллен часто просто терялся, не понимая, что делать.

— Тогда, может, закончишь пораньше? — с той же осторожной обеспокоенностью в голосе, словно по минному полю шагал, предложил Тики, и Аллен заметил, с какой благодарностью смотрит на мужчину брат.

С Неа Микк провел вдвое больше времени за всю эту неделю, чем с младшим Уолкером, кстати, и это было даже слишком обидно, пожалуй.

— Да все нормально! — напряженно воскликнул Аллен, отставляя в сторону кружку. — Ну не выспался, подумаешь… чего вы так всполошились? — он поднялся, чувствуя себя паршиво, на самом деле, оттого, что приходилось врать, но все эти волнения… Он их просто не стоил.

— Ну давай я хоть отвезу тебя, — сдался Тики в конечном счете. — Ты ж бледный как смерть, Малыш. Хватит отпираться, — здесь он беззлобно усмехнулся, — дай нам позаботиться о тебе хоть немного.

Аллен замер, отчего-то слишком сильно зацепившийся за эту фразу, явно брошенную в шутку, но для него оказавшуюся… наверное, волшебным заклинанием.

Потому что забота… она же должна была быть тёплой, да?

А Аллен… он слишком замёрз, чтобы отказываться от предлагаемого тепла.

Наверное, именно поэтому юноша и не противился Неа, в котором проснулась гиперопека по отношению к младшему брату, хотя, конечно, она иногда начинала душить. Но ведь уж лучше изнывать от жары, чем покрываться льдом, не так ли?

— Т-только… немного… — отведя взгляд, пробормотал Аллен явно неразборчиво и умчался к себе в комнату, чтобы переодеться и собрать сумку.

Когда спустя минут пятнадцать он вышел в коридор, Тики уже стоял в дверях одетый и держал в руках его парку. Юноша быстро забрал ее (буквально вырвал у мужчины из рук, заработав при этом еще один недоуменно-обеспокоенный взгляд), накинул, даже не удосужившись застегнуть, и вскоре они с Микком попрощались с жующим бутерброд Неа, выходя за дверь.

И вот здесь началось самое сложное. Тики не прикасался к нему, но все равно был невозможно близко, пока они ждали лифт (да и в лифте тоже), и юноша буквально кожей ощущал его жар.