Уолкер чувствовал себя на сцене настоящим. Его словно прорывало, его разрывало, ему хотелось поделиться всей своей кипящей кашей эмоций с остальными. Хотелось поддержать, хотелось рассказать, хотелось успокоить… он словно сам становился песней — настолько всё пропускал через себя.

И это было великолепно. Аллен чувствовал себя живым, а не той ледяной глыбой, какую обычно из себя строил.

Алиса была его спасением — он мог быть самим собой.

В этот раз Тики смотрел отстраненно и… как-то задумчиво. Как в тот раз, когда был здесь со своим братом (Вайзли как будто едва ли не притащил его тогда сюда, потому что Тики… он почти не смотрел, а значит, даже как будто не слушал, и это почему-то особенно убивало).

Он сравнивал Алису и Аллена? приходил к каким-то своим выводам?

Но ведь Алису и Аллена — их не сравнить! Аллен… он и рядом с Алисой не стоял, он пуст внутри, а если и полон — то только скорби. Он — внешняя неприглядная оболочка. Алиса же — Алиса есть то, что идет изнутри. Сама суть Аллена, пожалуй.

Потому что… Аллен чувствовал себя весело и спокойно, когда улыбался ее улыбкой. Может, потому что знал: эта улыбка — она его собственная.

Тики смотрел и смотрел, практически неотрывно, и Аллен купался в этом взгляде — и прятался от него, погружаясь в музыку. И это был замечательный вечер. Один из тех вечеров, когда непременно надеешься на то, что все будет в порядке.

Потому что Неа, как только Аллен возвращался с работы, тут же летел его обнимать и смеялся так много, как, казалось, никогда раньше. И потому что… Тики пришел на его концерт.

И даже если он так и не заговорит с ним (потому что они совсем не говорили — ни об Алисе, ни вообще о чем-либо — по крайней мере последние пару дней), Аллен будет просто рад, что мужчина приходит.

Ему вообще казалось, что сейчас он просто полон радости.

И это… подозрительно.

Уолкер хотел иногда вернуться на две недели назад, до пули в животе, до собственного бреда про огонь, до услышанного разговора Тики с Адамом, до собственного осознания и понимания, что Неа не отпустит его уже никогда и ни под каким предлогом. Он хотел вернуться, потому что-то время было полно чёрствой уверенности, что всё будет хорошо — ведь Адам не доберётся до них. Ведь Адам не убьёт брата. Ведь сам Аллен делает всё, чтобы его ненавидели и чтобы к нему никто не привязывался.

Хотел — и в следующую же секунду замечал, как внутри всё протестующе трепещет.

Потому что чёрствая уверенность была сама по себе средоточием боли и постоянного контроля.

Юноша врал сам себе — он уже не хотел вернуться туда, в то время, на две недели назад. Он хотел остаться здесь и переживать, бояться, потому что опасность буквально висела на хвосте.

Но Аллен чувствовал вместе со страхом и огромное облегчение. Ведь Неа обнимал его, Неа хохотал, Неа был, казалось, счастлив, а юноше большего и не требовалось.

Когда Уолкер допел последнюю песню, зал взорвался оглушительными аплодисментами, принося неописуемое счастье, и он, искренне всем улыбнувшись, соскочил со сцены и, с секунду думая над этим, направился к Тики.

Мужчина вскинул бровь, завидев его, и слегка напрягся.

Все-таки им определенно стоило поговорить. В конце концов, ведь Тики пришел!.. Возможно, это значило, что у Аллена есть надежда… подружиться с ним? Не ради Неа или чего-то такого, но просто… потому что это был Тики, оказавшийся романтиком, мечтателем и знатоком кантри.

Который красиво говорил, мягко сиял глазами и целовал ему руки.

Вот черт.

Аллен сел напротив мужчины за столик и прикусил губу, совершенно не зная, что вообще сказать. Он же хотел с ним… поговорить?..

Потому что поговорить с Тики будучи Алисой Уолкер мог хотя бы попытаться — в последний раз мужчина язвил и грубил, но не… не игнорировал его. А Аллена Микк не замечал просто в упор — только пользовался стандартным набором здравствуйте-спасибо-до-свидания, если Неа маячил неподалеку.

— Ммм… Кхм… Привет?.. — Аллен сам не заметил, как в волнении ломает пальцы. Опомнился только когда ощутил, как бархат трется о бархат, чуть нагреваясь и обнимая кожу жаром.

— Шел бы ты дальше себе в гримерку, — отстраненно отозвался Тики, отводя взгляд.

Да, не очень хорошее начало.

Аллен скривил губы, чувствуя неудобную неприязнь к мужчине, и сердито нахмурился, сразу же теряя всё желание разговаривать вежливо и участливо. Чёрт подери, почему это он должен ощущать себя лгуном лишь из-за того, что какой-то бабник влюбился в Алису?

Юноша ощутил, как лёд вновь покрывает его лицо.

Лёд всегда был его защитой.

— Я всего лишь хочу поговорить, — спокойно смотря Микку в глаза, признался Аллен и, оперевшись локтями о столешницу, уложил подбородок на ладони.

— Кто мешает тебе говорить, когда я прихожу к Неа? — будто сдаваясь, вздохнул мужчина, все также не поднимая на юношу взгляда и потирая подушечками пальцев лоб.

— То, что ты приходишь к Неа? — невесело усмехнулся Уолкер, снова чувствуя, как его наполняет… что-то. — Сюда ты приходишь ко мне.

— Я прихожу к Алисе, — поправил его Тики негромко, все-таки сталкиваясь с ним взглядом и наконец давая заметить свою усталость.

При брате Микк никогда усталым не выглядел — всегда как-то его отвлекал, развлекал… Как нянька с дитем, ей-богу.

От этой мысли губы Аллена все-таки тронула улыбка, и Тики тут же отстранился, отрешился. Сердито поджал губы и нахмурился. Только смотрел все равно — задумчиво.

— Ты приходишь ко мне, — мягко отозвался Уолкер. Наверное, с той мягкостью, с которой успокаивал Неа, когда тот сказал, что остался один, потеряв абсолютно всех. — Потому что Алиса — это и есть я, Тики, — он рассеянно затеребил перчатку на кончике мизинца и усмехнулся. — Смешно сказать — она появилась оттого, что Неа запрещал мне заниматься музыкой, разве я тебе прежде… не говорил?

Мужчина как-то неопределённо хмыкнул, оглядывая его, задерживая взгляд на лице, словно хотел что-то высмотреть, понять. Найти.

— Говорил, — сухо пожал он плечами, и Аллен еле сдержал себя от отчаянного стона. Ему внезапно захотелось удариться головой о стол, потому что Микк был совершенно безнадёжен в своём нежелании говорить с ним.

Вообще, юноша мог даже понять его. Всё-таки, не каждый день узнаёшь, что девушка, в которую ты влюблён по уши (о боже, как это вообще вышло, скажите на милость), на самом деле является парнем. Возможно, у Тики просто был продолжительный шок. Или он просто не желал иметь ничего общего с обманщиком и клоуном, надевающим женские вещи.

— Я… — начал Аллен, понимая, что ужасно хочет получить хоть какое-нибудь прощение. Что хочет и дальше разговаривать с этим человеком. Что не хочет терять его. — Прости меня, — застыл он в поклоне, — я не должен был так вести себя, но я был уверен, что ты отвяжешься от меня спустя неделю. Но ты… всё никак не отвязывался.

Мужчина фыркнул, заставляя юношу вздрогнуть, и откинулся на спинку своего стула, скрещивая руки на груди и окидывая юношу долгим нечитаемым взглядом.

— Ну тогда почему не отшил, когда я не отвязался? — поинтересовался он. — Или не придумал себе какую-нибудь мифическую половинку? Или не расправился как с этими кредиторами? — здесь мужчина как-то сокрушенно усмехнулся и потер лицо ладонями, снова на секунду показывая свою усталую искренность.

— Я… — Аллен отвел глаза, честно не зная, что ответить. — Я не знаю… Но у меня действительно ни на минуту не возникло мысли о том, чтобы высмеять тебя! — почти тут же торопливо и запальчиво добавил он, легонько стуча затянутой в перчатку ладонью по столу. — Просто… Наверное, я слишком поздно среагировал, потому что поначалу… меня ошеломил сам факт происходящего. Вот.

— Сам факт того, что я могу в кого-то влюбиться? — хмыкнул Тики, еще немного смягчаясь. Уолкер заметил, как его губы на секунду тронула невеселая улыбка. — Или то, что кто-то мог влюбиться в то, что ты придумал?

— Не в то, что я придумал, — вздохнул Аллен, уже понимая, что, кажется, попытка поговорить не увенчалась каким-то особенным успехом. — В то, как я думаю, — поправил мужчину он.