Тики хорошо знал эту фотографию — на ней был изображен Неа, Аллен — еще совсем мелкий, лет шести-семи, рыжий и солнечный… и еще один человек. Этот самый болезненно-бледный юноша. Со светло-карими глазами, мягкой улыбкой и буйными кудрями, затянутыми в низкий хвост, спускающийся на грудь.

А казалось, после Алисы больно уже не будет.

Мужчина судорожно вздохнул и тихо выдавил:

— Все хорошо, Неа… Ты отличный брат, слышишь?.. И все… все к лучшему. Все будет хорошо, правда… Давай… давай поспим, хорошо? Тебе потребуются силы, чтобы все решить, правда?..

Уолкер поднял на него заплаканный взгляд, громко шмыгнул носом, закусив нижнюю губу, и неуверенно кивнул, вновь уткнувшись лбом ему в плечо.

— Ты прав, Мана, ты как всегда прав, — пробормотал он на грани слышимости, слишком вымотанный, уставший, словно бы даже высушенный, и Тики, чувствовавший себя молотым кофе, на подкашивающихся ногах помог ему добраться до комнаты.

Мана мягко улыбался с фотографии, обнимая смеющегося рыжего Аллена за талию, и Микк сухо усмехнулся, потому что на какие-либо эмоции сейчас был просто не способен.

Подумать только, его спутали с погибшим братом-близнецом.

Он не удивится, если окажется, что Неа только поэтому мужчину к себе и подпустил.

Как же паршиво и пусто было сейчас на душе. Его словно перекрутили в мясорубке, потом снова собрали по кусочкам и ещё раз пропустили через неё. Тики чувствовал себя еле ходящим фаршем, растекающейся массой мяса, не способной самостоятельно держать себя в форме.

Мужчина уложил моментально уснувшего Неа в кровать и, закрыв за собой дверь на ключ, покинул злосчастную квартиру.

Ему нужно было напиться. Напиться до такого состояния, чтобы мозги нахрен отшибло. Чтобы он не соображал и не вспоминал, что девушка, в которую ему не посчастливилось влюбиться, оказалась мелким идиотом, а друг, первый и единственный, дружил с ним, видимо, только потому, что Микк напоминал ему погибшего близнеца.

Тики хрипло рассмеялся, садясь в машину, и подумал, что лучше бы он никогда не встречался с этими грёбаными Уолкерами.

========== Op.10 ==========

Неа проснулся в своей постели. И, возможно, именно поэтому все произошедшее вчерашним вечером показалось ему просто сном, невозможно страшным и безнадежным. Он помнил, что заснул под утро, что много кричал, что…

Что все это было не сном. А Аллен действительно снова сбежал из дома, почему они лишились возможности покинуть Японию, а Тики… Где Тики?..

Господи, Тики…

Голова трещала немилосердно, горло саднило, а припухшие от слез глаза раскрывались с большим трудом. А еще — тело. Болело все чертово тело, как будто прошлой ночью Неа не с братом ругался и заставлял Тики успокаивать свою истерику, а бежал многокилометровый кросс, из-за чего мышцы сводило судорогой, и двигаться нормально можно было с большим трудом.

Мужчина сел на кровати, схватившись за голову и закачавшись как китайский болванчик, пытаясь толком восстановить картину прошедшей ночи, и сокрушенно зажмурился.

Он не знал, не знал, не знал, что ему делать дальше. Потому что если все это не было страшным сном, то Аллен сбежал, наговорив глупостей о том, что без него у Неа все было бы хорошо, а Тики… Тики ушел только уложив его спать, а перед этим добрых полчаса слушал, как Неа зовет его Маной и спрашивает, почему он умер.

А может… Может, Тики не ушел?..

За окном цвел полдень — словно назло до оскорбления солнечный и какой-то совсем не мартовский.

Неа подорвался, вскакивая на ноги и не обращая внимания на боль в теле, и выскочил из своей комнаты, намереваясь осмотреть квартиру в поисках друга. Может, тот не воспринял это всерьез, может, они потом посмеются над этим и просто… Может…

Неа сдался, оказавшись на кухне.

Квартира была пуста. Все комнаты были тихими и безликими, и это означало, должно быть, что он остался совершенно один.

Собственный младший брат покинул его, желая, на самом деле, сделать это на протяжении всех одиннадцати лет их совместной жизни.

А лучшего друга он сам прогнал, потому что тот явно всё понял. Потому что тот, скорее всего, сейчас ненавидит Неа, который так и не смог избавиться от образа Маны.

Уолкер обессиленно свалился на диван, совершенно не представляя, что сейчас делать.

Аллен все эти одиннадцать лет страдал молча, а он не смог этого заметить.

Младший братишка жалел о том, что выжил, и постоянно пытался заставить Неа ненавидеть его. Но зачем? Зачем, сука, он вообще это делал? Зачем игнорировал, зачем закрывался, зачем прятался?

Он не мог понять.

Не мог принять.

Поверить.

Аллен все эти годы строил ледяные стены вокруг себя, но внутри у него бушевал огонь.

А Неа этого не заметил.

Да какой из него теперь старший брат?!

Мужчина убито потер лицо руками. Помятый, потрепанный вчерашним нервным срывом, он не чувствовал себя в силах вообще начать что-то делать, а потому и сидел, самому себе напоминая какое-то безмозглое, бессловесное существо, которое не то что слово сказать — даже с места двинуться не в состоянии.

Надо было вызвонить Тики, узнать, все ли в порядке, где он, как себя чувствует… Просто услышать его — уже будет хорошо, даже если он не ответит ни на один вопрос.

А он, скорее всего, не ответит, потому что вчера ночью Неа лишился своего права их ему задавать.

И все же…

Уолкер отнял ладони от лица и глубоко вздохнул.

Ему надо было что-то сделать, как-то исправить все… Тики стольким пожертвовал ради него, что потерять его сейчас — просто ужасно. Неа еще не отдал другу свои долги.

Неа никогда не заботился о Тики так, как тот о нем. Неа всегда видел лишь Ману. И в эту ночь… Господи, в эту ночь Микк даже повел себя совсем как Мана! Проглотил, снес это, гордый и самолюбивый — то, что его не видели все это время; что чужой призрак стоял за его плечами.

Но Тики ведь не был Маной.

Как Аллен — не был Адамом.

Но Неа боялся с каждым годом всё сильнее — потому что брат становился похож на дядю в незначительных движениях, мимолётных эмоциях, проскальзывающих на его обычно невозмутимом лице, в интонациях, с которыми он произносил ту или иную фразу…

В своей равнодушной холодности Аллен был ужасно похож на Адама.

И Неа пытался всеми силами его растормошить, но ничего не выходило. Целых одиннадцать лет не выходило.

Мужчина вцепился в волосы, желая отодрать их с корнем. Как так вышло? Как так вообще вышло? Почему он не смог помочь Аллену? Не смог облегчить его боль, его страдания, его вину?

А теперь… теперь было уже поздно.

Неа поджал губы, насморочно вздохнув, и зашарил руками по дивану в поисках телефона. Он должен позвонить Тики. Хотя бы просто услышать его голос, а если получится, то и извиниться.

Только Микк трубку не брал.

Все пять раз, что Уолкер ему звонил, не брал.

Неа вслушивался в длинные, растянувшиеся до вечности гудки и, кусая губы, отчаянно желал, чтобы друг ответил. Да чтобы хоть нахрен послал.

Но Тики не брал трубку.

Неа горько усмехнулся, признавая, что именно так ему и надо — за всё то, что сделал. За всё то, чего не сделал.

Что ж… Если брат сам изъявил желание оставить его и не видеть больше — Неа повинуется. Только не полетит никуда, а останется здесь, в их квартире. Она, по правде сказать, конечно, за все эти одиннадцать лет так и не стала окончательно их, чисто-безликая и пустая, но это будет хоть каким-то напоминанием о том, что они вообще были когда-то братьями.

Но сначала нужно извиниться перед Тики. Найти его и извиниться — неважно, простит ли тот. Но Микк… он просто хотя бы будет знать, что Неа жаль. Что Неа не хотел так уязвить и оскорбить его, потому что… Тики был его лучшим другом, и он…

Господи, ну он не был Маной! Как можно было за все проведенное вместе время этого не заметить?!

Мужчина тяжело поднялся и, все также сжимая в руке телефон — вдруг увидит и перезвонит — подхватил со столика ключи от машины.