Комната гомонила голосами разных людей, заинтересованных и взбудораженных только что произошедшим, и парень откинулся на спинку своего стула, лениво оглядывая окружающее его пространство. От сидящего справа Аллена пахло свежестью, и это создавало соблазнительную иллюзию только что прошедшего прямо в комнате дождя. Обычного дождя — только вода и ничего больше.

После огромной серии катаклизмов и катастроф на Земле часто шли кислотные дожди. На разных территориях, в разное время… Однако Тики очень редко видел дожди обычные — воду всегда очищали через фильтры, и полив растений производился искусственно. И сейчас…

Аллен уминал мясо и наигранно улыбался, но даже от этой его идиотской улыбки больше не воротило. Чувство спокойствия словно флером накрыло всего Тики, и парень легко улыбнулся, наблюдая за своим… капитаном. Любовником. Возлюбленным.

Он бы дорого дал, чтобы знать, о чем же сейчас Аллен думает.

Но это было, впрочем, не так уж важно. Точно уж не сейчас.

Тики закусил изнутри щеку и потянулся к блюду с овощным салатом. Должен же Уолкер съесть здесь хоть что-то помимо мяса. Сейчас главное — забота о нем и об их ребенке. А все остальное… теперь оно подождет. И мародерство, и откровения, и приснопамятный новый мир…

Хотя что-то подсказывало, что новой вехи в истории ждать не придется. Она уже наступила сама собой.

========== Ab ovo ==========

Мана медленно провёл по волосам, зачесав их назад, и слабо вздохнул — сын был слишком активным для него: игры высасывали все силы, запасом которых он и так не мог похвастаться, а простые разговоры заканчивались тем, что Аллен просто начинал в недовольстве рычать, не способный подобрать нужное слово. На самом деле, это было даже мило и весело (уж слишком умилительным выглядел мальчик в такие моменты), но Мана слишком быстро утомлялся за пределами своей спальни, насквозь пропитанной запахом медикаментов, отчего не мог проводить время с ребёнком так же часто, как Неа.

Иногда ему хотелось быть таким же сильным или хотя бы здоровым, но природа наделила его лишь слабостью и покладистым характером.

Мана вздохнул, поцеловав заснувшего Аллена в лоб, и тихо вышел из комнаты.

Ковчег стоял в Драконовых горах, скрытый от чужих глаз и приборов, а потому можно было немного поластиться к Неа, не рискуя быть тем, из-за кого звездолёт нечаянно рухнет. Мана улыбнулся, прижав руки к груди, и попытался проглотить противный комок мерзкого предчувствия, застрявший в горле горькой слизью.

Он волновался.

Он боялся.

Он не хотел идти туда, куда намеревался идти Неа.

Но и отправить его одного не мог.

Мана вздохнул и, выскользнув в коридор, направился в кабину управления. Неа обычно пропадал там невзирая на то, летел Ковчег или нет, так что это было самое верное место.

Тот сидел в кресле и бездумно смотрел в экран, на котором расстилалась цветным полотном карта мира. Мана ласково погладил его по волосам, отвлекая от мрачных мыслей, и тихо вздохнул. Неа дернулся и вскинул голову.

— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил он, взволнованно заглянув ему в глаза, и недоуменно нахмурился, стоило Мане хохотнуть. Неа недовольно надулся, усадив его себе на колени, и уткнулся подбородком в плечо. — Ну что за детские игры? — пробурчал мужчина, комично скривив губы.

В волосах у него уже виднелись седые волоски, в уголках глаз собрались первые морщинки, а сами золотые глаза начали терять свой драгоценный цвет, но Неа всё равно был самым красивым.

Иногда Мане казалось, что он всё тот же мальчишка, который восхищался своим братом\завидовал своему брату, потому что не мог быть таким же.

— Ничего, — Мана улыбнулся, чувствуя, что просто не может сдержать растущую в нем нежность к этому человеку, и потянулся к нему, тихо выдыхая и мягко целуя его в сжатые в тонкую обеспокоенную полоску губы. — Просто я…

Неа не дал ему договорить. Он приоткрыл рот и впустил язык Маны, давая мужчине простор действий. Мана погладил его по щеке и улыбнулся — Неа всегда так делал, считая, наверное, что он любит ласкаться и ласкать его.

И был прав.

Ману, казалось, просто плавило, когда он прикасался к Неа. Они были близнецами, но Неа был крепкий, высокий, сильный. И Мана знал, что его всегда прикроют этим сильным и крепким телом.

И это было настолько восхитительное чувство, что хотелось ощущать его постоянно.

Но их разделяли.

Отец решил начать свои странные эксперименты, запретив говорить об этом брату, и Мана со страхом следил, как Майтра и Адам бесстрастно наблюдают за его мучениями и пытками.

Он не любил вспоминать то время — тёмное, полное боли и беспросветного отчаяния, когда Неа был где-то за пределами всего того, что происходило. Когда у него не было возможности даже попросить у брата помощи, потому что редкие встречи заканчивались, даже не начавшись: Адам, тенью следовавший за новым Исполнителем, пугал лишь одним своим ласково-нейтральным взглядом.

У Аллена иногда был такой же взгляд, когда он наблюдал за тем, как происходила химическая реакция.

И тогда Мана пытался всеми силами заставить себя не вздрогнуть, отгоняя противные мысли.

«Ты будешь тем, кто подарит мне идеального человека», — говорил Адам с безумной любовью во взгляде.

«Ты подаришь мне любимого сына», — успокаивал его Неа, долгими бессонными ночами баюкая в своих руках.

Неа блуждал руками по его спине, сминая в ладонях и без того мятую после валяний с Алленом футболку, и Мана дрожал-дрожал-дрожал в его объятиях, совершенно не представляя, расплакаться ему или рассмеяться, потому что сейчас и здесь любимый был с ним, но завтра они отправятся в неизвестность, и не факт, что вернутся живыми.

Щеки, губы, шея, плечи… Мана доверчиво раскрывался, отдаваясь на милость рукам Неа, как всегда хотевшего сделать ему приятное и как всегда не смогшему себя сдержать.

— Мой драгоценный… Мой хороший… Мой самый важный… — мужчина беспорядочно гладил его по бокам и дергал за полы футболки, приподнимая ее вверх. Мана знал, что так Неа выражает свое беспокойство — такой же невозможно порывистый, как и их сын, он зачастую не умел выражать свои чувства словами и делал все жестами, прикосновениями, поступками.

Мане было жутко интересно, что Неа скажет, если у них вдруг появится еще один сын, но он сам пока не был уверен в правильности своих выводов.

Он проверит, когда они вернутся обратно. Он проверит, и если он прав, они будут снова счастливы, просто забыв про Семью как про страшный сон.

Хотя вообще-то невероятно сложно забыть об этом, учитывая то, сколько хранится у них на корабле всякой дряни.

И Мане ужасно хотелось выбросить всё это каждый раз, когда он заходил туда. Хотелось вышвырнуть, сбросить, разорвать и сломать, а потом сжечь, чтобы даже пепла не осталось. Чтобы Ковчег оказался пустым, чистым. Свободным. Неа иногда рассказывал, что Цукиками ужасно отягощает всё, что находится на борту, отчего он стремился заполнить лаборатории цветами и животными, яркими красками, и Мана с готовностью помогал ему настолько, насколько позволяло ему слабое здоровье.

Но дрянь оставалась. Она, казалось, прилипла к стенам и потолку, множилась и ползла по полу, чернотой обволакивая пространство, и нельзя было от неё спастись.

Но и выкинуть её они не могли. Неа несколько раз устраивал глобальную чистку, но так ничего и не сделал. И Мана знал, что его тоже застаёт ступор при попытках избавиться от этой дряни.

Потому что это напоминание.

Потому что это их лабораторный журнал.

Потому что это их спасение и наказание.

Жертва, если уж начистоту.

Мана слабо улыбнулся, заглядывая в золотые глаза Неа, и перебрал серебристые прядки седины в его волосах, выделяющиеся на фоне их черного цвета так особенно ярко, что было даже немного больно.

— О чем ты думаешь? — тихо поинтересовался у него мужчина. — В такой момент… — он пробрался руками под его футболку, и Мана судорожно выдохнул, силясь отрешиться от этих мыслей, совсем-совсем отрешиться.