— Просит не оставлять его, — и перевела глубокий лунный взгляд на него, замершего от такого откровения (потому что по-другому эту мольбу — океан словно молил её — никак назвать было нельзя). — Но я говорю ему, что всё будет хорошо. Всё же будет хорошо, да, Тики?
Тики подумал о том, как сильно ему хочется поцеловать ее; что больше он никому не даст прикоснуться к ней против ее воли; что он больше ни на шаг от себя не отпустит ее до самого дворца — и кивнул.
— Теперь — да.
Алана чуть улыбнулась в ответ на это, мягко прикрывая глаза, и кивнула в ответ, словно говоря, что да — она верит и не усомнится.
Мужчина откинулся на борт Марианны и зажмурился, потому что солнце слишком сильно светило в подставленное ветру лицо — и потому что голова все равно болела, но унятие боли времени уже больше не оставалось — не мог же Микк проспать заход в порт, а ведь сушу было уже видно издалека.
— Капитан! — подскочил к нему спустя уже пару минут боцман. — Вы сходите в порт здесь?
Тики кивнул, не открывая глаз, и потер лицо ладонями.
— Да, — согласился он, — дальше вы сами до самой столицы, Джош. Прибудете — отправишься во дворец на аудиенцию к старику и скажешь, что госпожа морская жрица изволит наведаться к нему в гости со стороны северных ворот, ладно?
Джош кивнул и отсалютовал ему, а потом скрылся за дальней реей, на ходу раздавая команды матросам, и Тики услышал, как смущённо кашлянула рядом Алана, после чего перевёл на неё заинтересованный взгляд.
— Старик? — непонимающе нахмурилась девушка, и Микк легкомысленно пожал плечами.
— Император, Адам, старик, — подтвердил он с самым что ни на есть серьёзным выражением лица, и русалка насупилась, словно пытаясь что-то понять, но поверженно закатила глаза, шумно выдохнув, и поджала губы.
— Какое странное обращение к императору. Особенно — от обычного адмирала, — медленно произнесла Алана, и Тики хмыкнул.
А он необычный. Он как бы племянник Адама, постоянно просящего его занять своё место, от которого мужчина убегает в дальние дали для «поддержания связи с народом». Отмазка, конечно, идиотская, но ужасно действенная.
— А я его любимчик, вот он мне такие вольности и позволяет, — хохотнул Микк, однако не горя желанием признаваться в своей императорской крови Алане, потому что… о дракон, потому что в нём всё ещё жила эта мелкая обида на то, что она не представилась царевной сразу же. Да и много ли это изменит: если он скажет про то, что Адам был его дядей? Да ничего не изменит.
Алана смотрела на него долго и пристально, словно не доверяя такой простой отговорке, и даже губу закусила — явно просто не знала, как подкопаться и какой вопрос задать, чтобы вывести его на чистую воду. Однако Тики не собирался так просто разбрасываться своими секретами.
Его статус никак не влиял на их общение (хотя кому он врал), а потому называть его просто не было смысла. И еще — это было впрямь маленькой местью за то, что Алана ему не сказала. Так что… пусть если узнает — то тоже от кого-нибудь другого. Вполне вероятно, что ей проговорится на этот счет или Мана, который просто не выдержит муки совестью, или Неа, которого Микк молчать в принципе не просил. А может, это будет кто-то внутри страны — упрямые в своем обожании деревенские частенько называли мужчину «ваше сиятельство».
— Странный ты любимчик, — наконец с некоторым сомнением обронила она, присаживаясь рядом с ним и не переставая покусывать нижнюю губу.
Прекратипрекратипрекрати, мысленно взмолился Тики, чуть отводя глаза и коротко усмехаясь. Даже в платье эта девушка буквально соблазняла его каждым своим жестом и движением, и это… это было неприемлемо!
Хотя бы по той простой причине, что теперь вот так свободно заходить в комнату к ней он уже не сможет. По крайней мере, не так часто, как делал это на корабле. Потому что… ох, ну неправильно это — девушка с мужчиной, который не является на деле ее избранником…
Как будто раньше тебя это волновало, устало попенял сам себе Тики, облизывая пересохшие губы. Особенно вчера, когда поцеловать ее — ее плечи, шею, груди, колени… — хотелось сильнее всего, пожалуй.
— Абсолютно нормальный, — отмахнулся мужчина в итоге. — Такой же, как и многие другие, если хочет знать. Императора все очень любят, — пояснил он, — и уважают, однако каждый горазд привык звать его на свой лад.
Алана любопытно посмотрела на него, улыбнувшись каким-то своим мыслям, и приятно хохотнула спустя несколько секунд, поведя плечами.
— Если так, то повезло вашим людям, — качнула она головой с иронией на лице. — Отец бы не потерпел, если бы его назвал кто-нибудь стариком, — поделилась девушка со вздохом и рассмеялась как-то натужно и даже слегка рассерженно. И — буквально выплюнула что-то зло на русалочьем, отчего стала похожа на мгновение на шипящую змею, после чего вновь мягко улыбнулась и даже довольно манерно растянула губы. — Он очень строг. Пусть и бабник, — снова отразившийся в глазах гнев. — А ещё он серьёзен. Временами, — русалка вновь скривилась, подняв какой-то до жути скептичный и недовольный взгляд (непривычный для Тики) в небо. — Потому что в остальное время он распутен, высокомерен и… просто идиот.
Алана горестно вздохнула, дёрнув ноздрёй в таком человеческом (даже подростковом) жесте, что мужчина всё же расхохотался.
— Ты так любишь своего отца, — сквозь смех высказался он, и девушка фыркнула, пожав плечами.
— А как же. Он меня запер на четыре века в бухте, конечно, из самых благих побуждений, но соизволил явить своё величие всего раза три, — сердито выдохнула она, скрестив руки на груди, и вдруг виновато закусила губу. — Прости, что-то я разболталась.
— Мой отец — ученый, — устало поделился Тики, коротко хмыкая. Быть должником в маленьких откровениях он не желал. — А мать — светская леди. И вот угадай, кто из них изводит меня в большей степени, — он вздохнул и зевнул, прикрыв рот ладонью. Все-таки такое ускорение, которое он придал кораблю для достижения порта сегодня, не осталось незамеченным.
— Мать? — Алана чуть улыбнулась и, устроив локти на коленях, подперла щеки ладонями.
— Точно, — согласился Тики. — Это просто ужас какой-то. Отец меня просто не замечает, чаще всего — в общем, как и двух других моих братьев, по большей части, — здесь мужчина хохотнул. — Он нас любит, но любовь у него странная, если хочешь знать. Он просто дает нам делать то, чего мы хотим. А вот мама… она нас тоже любит, как мы и ее, но я, к примеру, не могу находиться рядом с ней дольше часа в день. Она вечно норовит сделать из меня образцового представителя знати, и это несказанно раздражает.
— А я свою мать не знала… — Алана печально улыбнулась. — Она умерла в тот момент, когда я родилась. И знаешь… Больше всего у меня сердце болит оттого, что любить ее так, как любили ее мои братья и сестры — я не могу именно потому, что ее не знала.
Тики протянул руку и легко погладил ее по щеке, заправляя за ухо якобы выскользнувший из прически локон.
— Но она наверняка любила тебя, если отдала свою жизнь в обмен на твою, верно?
Он знал, знал, конечно, что значит для русалок смерть матери при родах, но… ох, ему все равно хотелось как-то утешить девушку.
Алана заторможено перевела на него ошеломлённый взгляд, отчего Тики уже перепугался, что и правда затронул совершенно неприемлемую тему, и уже раскрыл рот, чтобы поспешить извиниться, но только девушка как-то задушено и поражённо выдохнула:
— Любила… меня?
Словно не могла поверить, что такое вообще было возможно.
Словно даже не думала о таком варианте событий.
Словно всю свою жизнь была уверена, что родная мать её ненавидела.
Тики сглотнул, ощутив вдруг испуганную и встревоженную дрожь в своей груди.
А Алана медленно, будто в каком-то трансе, перетянула косу на грудь, проскользив по ней взглядом, и неуверенно улыбнулась.
— Я была третьим ребёнком моей матери, — внезапно начала она, смотря куда-то в сторону моря, на горизонт, где синева океана сливалась с безоблачным небом, и Микку ужасно захотелось обнять её, такую потерянную и непонимающую в этот момент, но он понял, что не может даже сдвинуться с места, парализованный её видом. — Отец очень любил её, и это было неудивительно: мало какая русалка может родить двух детей, а тут его первая жена вдруг забеременела снова. И она прекрасно знала, что моё рождение убьёт её, — Алана перевела растерянный взгляд на сглотнувшего Тики. — Но она позволила мне родиться, потому что… любила. Она любила меня, — медленно, по слогам, вдумываясь в каждый звук, произнесла она, и на губах её расцвела сконфуженная, но счастливая улыбка. Русалка судорожно вздохнула и, растроганно хохотнув (слёзы заблестели на длинных ресницах), бросилась опешившему мужчине на шею. — Спасибо, Тики, спасибо!
