Мана был замечательным врачом и ученым — не только историком, а потому частенько помогал младшему брату Тики — Вайзли — в академии с опытами и наблюдениями. И, в общем, Микку казалось — совершенно не жаль, что в брате не так хорошо развит талант повелителя, как в нем самом или в Неа, потому что врачевание было гораздо полезнее.
Младший Уолкер убрал с помощью чистой марли гной и грязь — каждый раз как Алана шипела, он рассыпался в извинениях и сочувствиях и просил потерпеть, словно всем своим существом сопереживал девушке и ощущал ее боль, но убрал все. И все это время русалка терпела. Терпела уткнувшись лицом в простынь и стараясь не всхлипывать.
Подняться девушку Мана попросил лишь через полчаса или около того — Тики особенно не считал. Просто когда брат озвучил просьбу, он переместился, встав с другой стороны кровати, и помог Алане сесть, тут же позволяя ей прильнуть ближе и опереться на себя — рану нужно было перевязать и не тревожить морской водой или еще чем-то таким едким.
— Теперь… — тут парень прикусил губу, словно не решаясь произнести это вслух, но все-таки выдохнул: — Теперь мне нужно… нужно твои ноги обработать, Алана. Ты… позволишь мне?..
Тики затаил дыхание — каждый раз ведь спрашивал, может ли коснуться ее бедер — даже тогда, в той грязной лачуге — потому что не хотел оскорбить и отвратить от себя еще сильнее. Не знал почему — но спрашивал.
Может, и Мане она не откажет?..
Однако девушка… мотнула головой, чуть отстраняясь от Тики, и зажмурилась, прикусив губы — беззащитная, несчастная и абсолютно обнаженная перед ними — во всех возможных смыслах, пожалуй.
И — кивнула головой в сторону Микка.
— Ему — можно… Тебе — не стоит… — почти за грани слышимости прошептала она, и Микк заметил, как ошарашенно вытянулось лицо брата.
Мана ошеломлённо взглянул на Тики, потом перевёл взгляд на Алану, испуганно вжавшую голову в плечи и опустившую взгляд в пол, и покровительственно кивнул, мягко коснувшись плеча вздрогнувшей девушки с какой-то странной понимающей улыбкой.
А Микк поражённо замер, не понимая, почему русалка доверяет ему настолько, что позволяет касаться своих ног. Они же ужасно важны для них, не так ли? Алана же никому не разрешала прикоснуться к своему хвосту, а ноги постоянно прятала, словно у морского народа не принято показывать нижнюю часть тела. А теперь Алана попросила именно его обработать ей раны. Его, из-за кого она в этом паршивом состоянии и оказалась! Его, который опоздал и не спас её! Лишил океана и радости плавания, отрезал от родного дома, от отца и друзей!
Девушка поджала задрожавшие губы, словно боясь, и Мана взглянул на мужчину твёрдо и требовательно.
— Хорошо, тогда Тики обработает тебе раны, — мягко проговорил он, ласково обнимая Алану и целуя в макушку, а потом уже обратился к замершему столбом Микку: — Иди сюда и делай всё в точности, как я говорю, понял?
Тики завороженно кивнул и проследовал к брату, принимая из его рук чистую марлю, уже смоченную пресной водой, и ловя… какой-то странный взгляд. Какой-то словно шокированно-радостный — по-иному мужчина затруднялся определить его.
Алана по просьбе парня легла набок и сжала губы от пронзившей ее боли — раны на ногах были по большей части именно по бокам, прямо на том месте, где были ее длинные воздушные прекрасные плавники — и Тики еще раз проклял себя за то, что промедлил, силясь лучше вслушаться в то, откуда исходит голос отчаянно и тихо зовущей его русалки. И сейчас девушка как раз легла на одну из них, неловко поджав под себя ногу и все-таки охнув.
Она шумно вздыхала от каждого прикосновения к своим ногам и ежилась как от холода, все время норовя спрятать лицо в покрывале — но не отрывая от напряженно закусившего губу Тики такого-то задумчиво-изучающего взгляда.
В человеческой ипостаси Алана была совсем как обычная девушка — только совершенно обнаженная и необыкновенной красоты даже с такими ранами. Есть такие люди — которые красивы даже абсолютно окровавленными и избитыми. И русалка была, как видно, одной из них.
Когда под контролем кое-где направляющего его Маны Микк промыл раны с одной стороны, брат вручил ему миску с травным отваром и новый кусок марли, щедро оторванной от толстой катушки.
— А теперь осторожно промокни по краям, — едва слышно приказал парень — и тронул его ладонь, направляя и показывая, как нужно делать. И при этом совершенно точно не касаясь кожи русалки ни на секунду.
Тики быстро кивнул, закусив губу до побеления, должно быть, и осторожно провел смоченной в отваре марлей по ране. Он, в отличие от Маны, по неосторожности слегка задел бедро девушки мизинцем — чиркнул, буквально на мгновение прикоснувшись, и Алана тут же все-таки спрятала заплаканное (и отчего-то румяное) лицо в белье.
Мужчина испуганно дёрнулся, взволнованно посмотрев на неё, но девушка мотнула головой, слабо улыбнувшись ему, словно говоря, что всё в порядке, и Микк подозрительно нахмурился, вновь принимаясь медленно и мягко обрабатывать рану.
И вдруг заметил ещё одно глубокое увечье — будто от ножа — рядом с бедром. Совершенно странное и, на самом деле, ненужное увечье, если отрезаешь плавник. Напряжённая злость всколыхнулась в нём, и Тики как можно спокойнее провёл пальцем возле запёкшейся корки крови, вызывая дрожь тонкого тела.
— Откуда у тебя это?
Алана вздёрнула брови, обведя взглядом его пальцы, и поджала губы.
— Один из них вонзил нож, когда я откусила ему язык, — тихо отозвалась девушка, и Микк ощутил, как эта злость разгорается в нём с новой силой: мало того, что охотники обрезали ей плавники и хотели забрать невинность, так ещё и целоваться лезли, чтобы полностью подчинить её себе. Как же мерзко и подло, как низко и бесчеловечно. Алана же даже и не знала, скорее всего, что такое поцелуи — она же вначале недоуменно хмурила брови, когда Мана целовал её в макушку или когда видела, как Изу чмокал Тики в нос.
Вряд ли она теперь вообще захочет знать, что это.
Вряд ли она теперь вообще позволит хоть кому-нибудь повторить с собой такое.
Отчего-то именно по этому поводу Тики ощутил совершенно убивающую его досаду. Зло поджав губы и хищно сузив глаза, он пообещал себе, что угробит еще не один десяток охотников на своем веку после того, как доставит Алану к императору, и тихо, но очень грязно выругался.
Так, что Алана недоуменно вскинула брови, а Мана — закашлялся, будто понятия не имел о том, что Микк знает такие слова. Правда, надо отдать брату должное, одергивать его он не стал. А Неа на его месте даже еще от себя добавил бы, с каким-то жестоким весельем подумал мужчина и осторожно промыл и эту рану на теле девушки.
Когда он закончил, Мана передал ему марлю для перевязки и попросил Алану немного приподнять ногу и чуть согнуть ее в колене, чтобы можно было перебинтовать все, а после того, как мужчина сделал перевязку, девушка осторожно, с его помощью, перевернулась на другой бок и позволила обработать вторую ногу.
Мана все это время надзорщиком нависал над ним и четко следил за тем, правильно ли Тики все делает.
Тики все делал правильно и гордился этим — потому что очень не хотел доставлять Алане еще боли сверх уже вытерпленной, а напротив — стремился утешить ее, обогреть и приласкать, чтобы она успокоилась и пережила это.
Он хотел показать, что не все люди — такие, как эти поганые охотники, что в Империи таких нет, а пленение и убийство русалок преследуются по закону.
Что прикасаться и смотреть можно по-другому. Что надводный мир, которого девушка никогда не видела, может быть не таким, каким она уже наверняка себе его представила.
— Знаешь, тот ханбок… — вдруг выдохнула Алана, когда Тики начал перевязывать вторую ногу, и мужчина вздрогнул, настороженно взглянув на её шею и мерно вздымающуюся грудную клетку. — Он мне очень напомнил ханбок, в котором сестра выходила замуж, — мечтательно проговорила девушка, и Микк удивлённо замер, переглянувшись с таким же ошарашенным Маной. — Она влюбилась в моряка и сбежала с ним на сушу. А потом отец узнал об этом, но душа у того моряка была настолько белой и прекрасной, что в итоге он сдался и дал добро на свадьбу. У неё был такой же ярко-синий ханбок, и она была такой красивой в нём, — прошептала русалка, сжавшись в каком-то странном порыве, будто желала раствориться. — А потом на нас напали и взяли в плен, — горестно вздохнула Алана, переворачиваясь на спину, когда Тики закончил перевязку, и водяные руки (руки, небо, это были руки — какое же восхитительное мастерство!) аккуратно укутали её тело в лёгкое верхнее покрывало, превратив её во что-то похожее на кокон. Глаза у девушки были стеклянными, а лицо — бледным и сухим. — Люсиль убили первой. Она была самой прекрасной из нас, — улыбнулась русалка, и от её улыбки в груди у Микка что-то перевернулось.
