Лави тряхнул головой, остановившись перед резными высокими дверьми с выструганными на них дельфинами и волнами, и попытался отвлечься от мыслей о тётке — потому что тётку он оставил в покоях Тики, а сейчас ему нужно было полностью сосредоточиться лишь на одном человеке. На Вайзли, который сейчас либо спит (что вряд ли — пусть и было ещё утро), либо вновь погружен в свои исследования.

Честно говоря, Лави был бы счастлив, если бы юноша спал. Но судьба не была к нему так благосклонна — потому что Вайзли был более чем бодр.

Он стоял за столом, видимо, проводя какой-то эксперимент, и в тот момент, когда Лави попытался осторожно пробраться ему в спальню, смотрел как раз в сторону двери.

В общем, незамеченным зайти не удалось.

— Э… — сглотнул парень, наблюдая за удивлённо приподнявшим бровь юношей. — Доброе утро, — неловко улыбнулся он, махнув ладонью в знак приветствия.

Лицо Вайзли тут же приняло холодное неприступное выражение в ответ на это. Он скрестил руки на груди и надменно вскинул подбородок, прожигая тритона довольным взглядом.

— Зачем пожаловал? — болезненно бледный, сердито сверкающий золотисто-карими глазами и явно желающий дать понять, что так просто ничего не решится, он заставил Лави шумно вздохнуть и плотно притворить за собой дверь.

— Поговорить хочу, — отозвался парень и бесстрашно подошел вплотную к столу, который теперь был между ним и разозленным ученым единственным препятствием.

Которую при желании совсем легко преодолеть.

— Вот как? — голос Вайзли стал елейным. Юноша плюхнулся в свое кресло, одним движением руки сметая со столешницы все реактивы как будто они не имели никакого значения, и откинулся на мягкую спинку, моментально становясь похожим на слушающего нерадивого подчиненного Шерила. — Ну что ж, говори. Ты же многое, наверное, хочешь мне рассказать.

Лави коротко усмехнулся и опустился в кресло напротив.

Помогать ему явно не собирались. Ну конечно, он же не бедный милый болезненный юноша и не заворожившая всех прекрасная зубатка. Он всего лишь Историк и все должен делать сам.

— С чего именно я должен начать? — поинтересовался парень покладисто, раз уж все началось так.

Он расскажет Вайзли обо всем, будет спокоен и честен. И потом — скажет, что не спал, когда тот его целовал.

…хотя какой это поцелуй. Уж Лави может показать ему, как люди должны по-настоящему целоваться.

…если Вайзли после такого-то промаха это ему позволит.

Юноша смотрел на него спокойно и даже, казалось бы, незаинтересованно, как бывало, когда перед ним очередной подопытный, — он чуть щурился и нарочито безразлично наблюдал, пытаясь не показывать своего интереса, своего желания выяснить всё, и это, на самом деле, привлекало в нем Лави чуть ли не сильнее всего. Эта жажда знаний и исследований, граничащая иногда даже с безумием и ненормальностью.

Вайзли деловито приподнял брови, устраиваясь в кресле поудобнее и опираясь щекой о кулак, и неторопливо облизнулся, нахмурившись.

— Ну хотя бы с того, — покровительственно начал он, заставляя внутри у Лави всё трепетать. Стоит ли говорить, как ему нравилась эта давящая авторитетом и властностью черта характера, являющая себя настолько редко, что невозможно полностью насладиться ею и пресытиться? Иногда возникало ощущение, будто у парня под рукой спал опасный лев, который мог в любой момент с гулким рыком оскалить клыки. — Почему ты не сказал, кто ты, — равнодушно договорил Вайзли, и Лави недовольно поджал губы.

Ответить правду?

Быть честным и спокойным, помнишь?

— Да как-то… — неловко пожал плечами парень, хмуря брови, — не было необходимости.

С губ юноши сорвался смешок.

— Еще один, — бросил он недовольно и чуть поморщился. — И когда же эта необходимость могла возникнуть? Никогда?

Лави снова пожал плечами. Когда Вайзли смотрел на него так остро и прямо, ему было совсем неуютно, а такое происходило чрезвычайно редко — всего пару раз, когда парень косячил настолько сильно, что без серьезных разговоров не обходилось. То есть вот вообще никак.

В такие моменты Вайзли никогда на него не ругался, он просто смотрел и ровным тоном цедил слова — как яд из жал. И — был очень похож на своего отца и старших братьев. Шерил, Тики и Майтра, какими бы разными ни казались, все равно были одной крови. И — одного поля ягоды, кажется, уродившиеся слишком похожими на Дориана.

Ну Тики — точно. Лави даже казалось, что именно поэтому Алане и разрешили остаться тут. Впрочем, сейчас дело было не в этих двоих, а в Вайзли. Тритон вздохнул.

— А тебе так важно, кем я являюсь? — кротко поинтересовался он у юноши. — Это ведь все одно — про сирен я тебе так и так рассказывал, отвечал на твои вопросы… А ничем особенным все равно не обладаю — ни званий, ни привилегий, да и яд крылаток не лечит, а убивает. И смысл тебе было говорить?

— Чтобы просто быть честным? — Вайзли склонил голову набок, давая понять, что такой ответ ему не по нраву, и сжал губы в тонкую линию. Лави мучительно захотелось поцеловать его. — Я тебе никогда не лгал.

— Даже когда дело касалось экспериментов? — тритон ухмыльнулся и устроил локти на подлокотниках, удобно разваливаясь в кресле и расслабляясь. Больше друг не цедил слова, а значит, буря почти миновала. — Когда ты говорил, что они безопасные, а потом ходил с ладонями в волдырях?

Вайзли остро взглянул на него, буквально выжигая в нём дырку, и недовольно вскинул подбородок.

— Это был просто эксперимент, — важно проговорил он, заставляя Лави изо всех сил сдерживать вырывающуюся на лицо улыбку, и прищурился. — И изначально я действительно считал его безопасным, — поджал юноша губы, скрестив руки на груди, и глубоко вздохнул, не отводя пронзительного взгляда.

Лави все же лукаво улыбнулся, с удовольствием наблюдая за тем, как напускное равнодушие и эта цепенящая властность пропадают с лица Вайзли.

— Но ведь ты знал, что может произойти, не так ли? — поиграл парень бровями, чуть наклоняясь вперёд и чувствуя, как расслабляются до этого слишком напряжённые мышцы. — И уже это безопасным его явно не делало, — знающе покачал он головой, поджав губы и прикрыв глаз как заправский торговец, расписывающий красоту и практичность своего товара, и наблюдая за юношей сквозь слегка приоткрытые ресницы.

Вайзли ожидаемо вскинулся, в тот же миг окончательно теряя свою угрожающую и подчиняющую холодность, и сердито сморщился.

— Я не могу сделать что-то не так! — негодующе воскликнул он, чуть приподнимаясь в кресле, и Лави расплылся в довольной широкой улыбке.

— Но ведь волдыри от ожогов были, — пожал он плечами, и Вайзли с несколько секунд пронизывающе смотрел ему в лицо, а потом глубоко вздохнул, закатив глаза, и плюхнулся в кресло.

— Ты отошёл от темы, — уже явно не надеясь на что-то серьёзное и смирившись, что вести разговор у него не получится, выдохнул юноша.

— А ты позволил себя увести, — шутливо хохотнул Лави, наслаждаясь наконец тем, что просто может посидеть рядом с ним. Пусть между ними и этот проклятый стол.

Который пока нельзя, наверное, пересекать.

Потому Вайзли устало взглянул на него, и в его глазах была обида. Та самая обида, которая обычно бывала у детишек, когда им рассказывали неутешительную правду о том, что того, во что они всей душой верили, не существует.

Лави сглотнул.

— Ты боялся мне рассказать? — тихо выдохнул Вайзли и принялся вдруг взволнованно (так странно видеть его таким: взволнованным. И из-за кого? Из-за одного обычного Лави) перечислять явно всё то, что приходило ему в голову: — Потому что война и все дела? Или потому что тебе было стыдно? Или, может быть, ты просто не хотел делиться своим секретом? Даже со мной? — потерянно прервал он сам себя и поджал губы.

Лави прикусил губу, наконец понимая природу поведения друга. Дело было не в том, что он ему соврал, а в том, что выказал ему своим поведением недоверие. А ведь у него тоже были причины. Пусть даже и идиотские. У всех ведь свои секреты, в конце концов.