— Я не самый проницательный этом дворце, — в тон ему отозвался Неа и ласково мазнул его губами по виску, заставляя тут же не то что согреться — загореться. — Самый проницательный тут — наш отец, братишка, — заметил он беззаботно. — Но если ты хочешь знать… Сразу видно, что этот отмороженный ублюдок влюблен в нашу русалку по уши. Правда, — здесь мужчина хмыкнул, — совершенно не так, как Тики.

Мана удивлённо приподнял бровь. Влюблён?

— С чего ты взял? — выдохнул он поражённо через несколько минут, пытаясь вникнуть в эту поразительную догадку. Да, Говард смотрел на Алану с восхищением, но разве это могло говорить о том, что тот был влюблён в неё? Было такое ощущение, что тритон просто в восторге от самой девушки — от её силы и поведения, от её взглядов и улыбок, но не было в этом никакой влюблённости!

И когда мужчина именно об этом и рассказал брату, тот беззлобно закатил глаза, смешливо фыркнув, и, зайдя в спальню (опять решил довести его в покои, словно Мана сам не мог этого сделать), выдохнул так, будто это была всем известная истина:

— Вот и Алана совсем как ты, — усмехнулся Неа, укладывая его на кровать и пристраиваясь рядом. — Вы, хрупкие и нежные создания, становитесь удивительно безмозглыми, когда речь заходит о вас самих, — задумчиво пробормотал он, и Мана обиженно надулся, несильно ударяя брата в плечо.

— Ничего я не нежный и не хрупкий, — заворчал мужчина, хмуря брови, и Неа со смешком согласно закивал, явно при этом оставаясь при своём мнении.

— Конечно-конечно, — согласился он весело и подтолкнул Ману к кровати. — Приляг, тебе надо отдохнуть, а то ты еле на ногах держишься.

— А ты этим только и рад воспользоваться, да? — младший Уолкер бросил на него длинный насмешливый взгляд и сел. Неа устроился рядом и снова собственническим жестом притянул его к себе, как будто ему не хватило объятий по дороге или чего-то вроде того.

— Я всегда рад воспользоваться твоей слабостью не в ущерб тебе, — заметил в ответ он и ласково коснулся кончиками пальцев перебинтованной руки Маны, ожог на которой еще тревожил. — Все ведь почти зажило, так?

Мана ощутил, как загораются щеки, потому что Неа обещал ему уйму всяких пошлостей, как только больная рука перестанет беспокоить, и торопливо кивнул. Потому что представления не имел, что еще такое пошлое Неа может сделать помимо того, что уже сделал.

Он приставал к нему, когда они ехали в карете по столице! То есть практически прилюдно! К нему! К своему собственному брату!

Если это не было самой пошлой вещью на свете, Мана даже не знал, что тогда могло ею быть. Потому что он… ну… он уже привык к мысли о том, что Неа возьмет его — они оба хотели этого, стоит быть до конца честным, но Мане казалось, никакого удовольствия от этого в такой обстановке никто из них не получит. Потому что ну не глупо ли будет заниматься любовью — и каждый раз вздрагивать, потому что любой шорох может оказаться потопом или торнадо, верно?

Именно поэтому они с Неа решили… переждать со всем этим. Но, конечно, никто не говорил, что старший брат не будет пользоваться своим положением ущемленного и периодически напоминать Мане о его дурости. А Мана… он просто ничего не мог с собой поделать — стоило только Неа заикнуться о чем-то таком (а оратор из братца был виртуозный), он сразу же, абсолютно без боя, отдавался ему во власть.

Да и потом… почему нет, если это на самом деле приятно?

Однако сейчас мужчину все-таки больше волновало то, что его отец там один на один разговаривает с самим морским царем. И даже приставания Неа не могли выветрить из его головы эту мысль.

Наверное.

Мана замотал головой, пытаясь вырваться из крепких объятий брата, уткнувшегося носом ему в шею, и, когда у него ничего в итоге не вышло (а Неа, паразит такой, лишь посмеивался и сильнее прижимал к себе), с горестным вздохом улегся у мужчины под боком.

— Доволен? — пробубнил он сердито, надеясь, что близнец все же одумается и поймёт, что так тревожит Ману, но тот лишь довольно зафыркал, закидывая на него ещё и ноги и заставляя подавиться возмущённым вздохом.

— Вполне, — ехидно протянул Неа, коротко целуя за ухом и вынуждая забыть обо всем, что лишь несколько минут назад проносилось в голове.

Ну почему Мана всегда был так слаб перед ним? Почему всегда вёлся на его ужимки и хитрости? И это при том, что прекрасно понимал, когда и зачем эти ужимки происходят!

Неа, явно уловив ход его мыслей, гулко рассмеялся, трясь носом о его затылок и легко покрывая поцелуями шею, и Мана в нетерпении поджал губы, не зная, что делать дальше: поддаться брату или же всё-таки ещё раз попытаться вырваться и отправиться к отцу.

— О ветер, Мана, — старший усмехнулся ему в ухо и погладил по плечу, — расслабься хоть немного, а? Ты с утра весь как на иголках, а нашему старику от этого, поверь, легче не станет.

— А, то есть ты понимаешь, что я волнуюсь, и все равно занимаешься ерундой? — недовольно заворчал в ответ мужчина, поворачиваясь на спину и сердито поджимая губы.

И Неа тут же чмокнул его в уголок рта, легко улыбаясь и кивая.

— Конечно, — согласился он покладисто, перемещаясь ладонью на живот Маны и двигаясь от него к бедру. — Ведь кто-то же должен разряжать обстановку, пока ты трясешься.

Мужчина сокрушённо расхохотался и откинулся головой на подушки, протягивая здоровую руку и гладя нахального братца по волосам. Тот навис над ним, накрыл его собой и поцеловал — как будто они не провалялись утром в кровати столько, сколько это было вообще возможно для сегодняшнего дня.

— Ну-у-у, — довольно протянул Неа, наконец отстранившись и устроившись рядом, — вот так уже лучше. А теперь, — он устроил голову у Маны на плече и обнял его поперек груди, закрывая глаза, — мы немного отдохнем и только после этого пойдем и дальше разгребать государственные трудности.

Мана рассмеялся и щелкнул близнеца по носу. Настроение у него действительно значительно улучшилось.

— Какой отдых, Неа? Еще только полдень!

— Я встал с рассветом, чтобы помогать открывать эти дурацкие ворота, — мужчина притянул его поближе и зажмурился покрепче, — имей совесть.

Мана мягко рассмеялся, зарываясь пальцами в густые чёрные волосы брата, и легко потрепал его по голове, думая, что и сам бы не от казался от нескольких часов сна. Всё-таки, а устали они оба — кто от таскания тяжестей, кто от слишком расшалившихся нервов.

— Хорошо-хорошо, — со смешком согласился мужчина, поглаживая брата по плечу и шее и наслаждаясь тем, как тот довольно улыбается и жмурится от его прикосновений. Неа фыркнул, коротко и мокро целуя Ману около ключицы явно только для того, чтобы обслюнявить, и глубоко вздохнул.

— Люблю тебя, — еле слышно пробубнил близнец, заставляя смущённо поджать губы и шепнуть в ответ что-то невразумительное и определённо точно непонятное — мужчина хохотнул, покрепче перехватывая Ману поперёк груди так, чтобы не потревожить руку, и спустя несколько минут всё же засопел.

Вот же неугомонный негодник, усмехнулся Уолкер про себя, думая, как же всё-таки всё в этом мире странно вертится — всего несколько месяцев назад они были просто братьями (не стоит вспоминать про то, что они были влюблены тайно друг в друга, о дракон), а теперь делили одну постель. И вроде бы ничего между ними и не изменилось (кроме разве что того, что Неа теперь постоянно так и норовит то поцеловать его, то как-нибудь приласкать), но ощущения всё равно были слегка другими: это осознание того, что брат любит его, словно бы окрыляло.

За всеми этими мыслями Мана даже и не заметил, как всё-таки уснул, а когда всё же проснулся (Неа во сне умудрился переместить свою руку мужчине на повязку, доставляя несильную, но ощутимую боль), за окном уже садилось солнце.

Сокрушенно вздохнув, младший Уолкер осторожно выскользнул из объятий брата и, еле ощутимо погладив мужчину по плечу, направился прочь из комнаты. Если солнце уже заходит, отец и Мариан наверняка успели поговорить.