— Но ведь Тики же решать, кого любить и что с этим делать, — интонация у Вайзли была какая-то успокаивающе-вопросительная, как будто он утверждал, но свое утверждение осторожно так уточнял. Вот только не совсем понятно — зачем.

— Я понимаю, — Лави недовольно поджал губы. — Но Тики — он же мой друг, ты знаешь это. И он… — он же мне как старший брат, пусть я и старше на несколько сотен лет, — очень важный для меня человек. Я не хочу, чтобы он страдал из-за Аланы.

Пальцы Вайзли как-то странно дрогнули при этих его словах, и юноша изогнул губы в мучительном подобии улыбки, чуть склоняя голову набок и как будто почти сокрушенно прикрывая глаза.

— Да, конечно… — рассеянно отозвался он, разом устало стихнув и словно сдувшись — этакий лишенный дуновения ветра парус, безвольной тряпкой повисший на рее. — Кому как не мне понять, он же мой брат…

И столько смирения было в этих его словах, столько принятия, что Лави даже забеспокоился. Что, когда и где он мог сказать не так, если всего пять минут назад Вайзли очаровательно тушевался и явно вспоминал о том, что поцеловал его? Что друг мог истолковать неверно?

Он был оскорблен?

Лави нахмурился, поворачивая голову и всматриваясь в его лицо. И — в горький изгиб легко улыбающихся губ. Вид у юноши был такой, как будто он задумался о чем-то несбыточном, невозможном.

Парень взволнованно приподнял бровь, порываясь прижать этого полудурка к себе — чтобы успокоить, чтобы убедить в том, что всё хорошо (хотя, понятное дело, он совершенно не понимал, в чём же, собственно, дело), — но в итоге лишь тяжело вздохнул, боясь навредить своими действиями и вогнать друга во внезапную грусть ещё глубже.

Но Лави не мог отказать себе в том, чтобы осторожно погладить Вайзли по плечу, на что тот вскинул на него непонимающий взгляд, тут же как-то горько усмехнувшись, и спустя какое-то мгновение мотнул головой, словно бы избавляясь ото всех этих не радостных мыслей.

— Но всё же, познакомь меня с ней — я должен сам увидеть, насколько всё плохо, раз ты так отзываешься об этом, — со смешком поделился юноша, отведя взгляд, и Лави прикусил щёку, чувствуя, как атмосфера, та волшебная атмосфера, окутавшая их двоих какие-то несколько минут назад, лопнула подобно водному пузырю.

И вновь была виновата эта мантова ведьма.

Ну что произошло-то, в конце концов?! Вайзли так сильно взволновался из-за нее и самого факта ее существования в жизни Тики или как это интерпретировать?! Только что они ведь… ведь…

Лави ощутил, как во рту разливается солоновато-металлический привкус, и поспешно лизнул укус, ненавидя в себе эту привычку.

— Познакомлю, — пообещал он горячо в надежде на то, что это хоть немного развеселит друга. — Честное слово! Да и долго ли — она же во дворце, а до него отсюда рукой подать!

Однако Вайзли веселее не стал — изобразил снова подобие слабой улыбки и как-то сокрушенно покачал головой. Как будто снова и снова мирился с неизбежным, и знаком этого неизбежного была Алана, в которую влюбился его старший брат.

— Это хорошо, — только и ответил юноша — и, вскинув руку, вдруг взъерошил Лави волосы. — Тогда как окажусь во дворце — познакомлюсь с ней обязательно.

Лави с трудом заставил себя не жмуриться как дворовый пес под ласковыми пальцами, перебирающими его вихры, и улыбнулся в ответ. И, не выдержав, схватил друга в охапку и крепок обнял, утыкаясь ему носом в макушку и глубоко вздыхая.

От Вайзли пахло благовониями, микстурами и плавленым оловом, и это был лучший запах на свете, потому что вдыхая его, ученик Книгочея думал, что наконец-то нашел свой дом.

— Хочешь сходим сейчас? — предложил парень тихо. — Я помогу, Вайзли, правда.

Лишь бы только не выходить отсюда с этим липким чувством чего-то неправильного, неприятного — словно сделал что-то ужасное, что-то непоправимое. И словно время — словно оно безвозвратно уходит.

Вайзли как-то странно дёрнулся в его руках, совершенно беспомощный и страшно бездейственный (будто кукла, которой обрезали нитки), и, сухо хмыкнув, кивнул, заставляя новую волну отчаянного желания (неясного, непонятного, странного) ледяным приливом окатить Лави с ног до головы.

— Тогда пойдём, — кивнул юноша, отстраняясь от него и вселяя это внезапное чувство страха, и медленно, словно как-то даже неохотно, встал на ноги, направившись к двери.

Тритон потерянно сглотнул, ощущая себя слишком странно, слишком ново, и мотнул головой, прогоняя наваждение (это промелькнувшее желание просто взять, прижать Вайзли к себе и поцеловать его — чтобы стереть это смиренное выражение с его лица), после чего поспешил за другом, уже успевшим выйти в коридор.

Лави хлопнул дверью за собой, от всей души надеясь на то, что юноша позабыл ключи в комнате, и замок защелкнулся сам собой, но Вайзли как будто даже и не заметил его подлого приема.

Даже учитывая то, что этот прием может заставить его вернуться во дворец и провести там в своих покоях как минимум одну ночь.

Ученик Книгочея все-таки не сдержал тихого вздоха и поспешно нагнал поникшего и потухшего друга, аккуратно беря его за руку и мысленно глубоко и надолго плюя на то, что и кто тут о них может подумать. Лицо Вайзли от этого просветлело, но лишь на какой-то момент.

Они молча вышли из здания академии и направились ко дворцу. К которому почему-то длинной звонкой вереницей тянулся народ.

Солнце клонилось к закату, и Лави удивленно вскинул брови, поворачивая голову к Вайзли и уже собираясь поинтересоваться у того, что бы это могло быть. И — замирая на месте, потому что друг оживился и просветлел, словно странное паломничество горожан его отвлекло.

— Это… — Лави нахмурился, чуть сильнее сжимая ладонь друга в своей, но юноша мотнул головой.

— Я не знаю, что там, — отозвался он отвлеченно — и рассеянно улыбнулся: — Пойдем посмотрим?

Тритон кивнул, отчего-то не в силах что-либо ответить, потому что поперёк горла встал противный комок, и, аккуратно перехватив шатающегося из стороны в сторону болезненного Вайзли за локоть, осторожно повёл его в ту же сторону, куда плелись и все остальные. Интересно, что же могло их всех так заинтересовать? Лави взглянул на юношу, замечая, что тот явно думает о чём-то таком же (потому что лицо его стало более светлым и любопытным), и вдруг услышал, как ушей коснулся знакомый чарующий голос.

— О, ну всё тогда понятно, — недовольно пробурчал он тут же, проклиная всё на свете, что эта идиотка-зубатка вечно стоит у него на пути, и Вайзли непонимающе приподнял брови, побуждая ответить: — Сейчас вот и познакомишься с пассией своего брата, — неохотно пояснил парень, нарочито безразлично пожимая плечами.

…неужели Лави будет после каждой совершенно дурацкой ссоры с ведьмой специально подтачивать свою ненависть к ней?

…да и осталась ли в нём эта ненависть, скажите, пожалуйста.

Нет, конечно же, нет.

Вайзли тут же просветлел, воодушевлённо улыбнувшись, и Лави на мгновение подумал, что даже рад, что Алана решила, как видно, устроить представление горожанам на потеху (хотя, опять же, скорее всего она просто молилась, а все остальные люди, услышав её, решили посмотреть, что за действо там творится), а потому, наверное, даже не будет особо ругаться с ней, когда встретится.

Они дошли до храма, где покоилась вся императорская чета, и Вайзли восхищённо затаил дыхание, смотря вниз по холму, где, искрясь в закатных лучах солнца, среди водяных капель и разводов порхала по реке Алана.

Юноша повел его ближе к воде, завертев головой и начав выискивать своих родных, а найдя — кивнул на них Лави. И — улучив момент, восхищенно шепнул ему на ухо:

— Она такая красивая…

Ученик Книгочея закатил глаза, пытаясь заставить себя не язвить снова, но так и не справляясь с внезапной ревностью. Хотя что, собственно, зубатка могла сделать с Вайзли? Разве что тоже расположить его к себе (а она уже явно покорила его), но не больше. Ведь… ведь поцеловал совсем недавно Вайзли его.