Мужчина погладил Ману по щеке и, чуть улыбнувшись дрогнувшими губами, тихо попросил:

– Не расстраивайся, пожалуйста. Мы… мы вместе решим, что делать, и я… я больше не буду…

Слушать его сбивчивый монолог Мана не стал. Он вскинул здоровую руку, притянул брата к себе за воротник и, зажмурившись, поцеловал.

И это было прекрасно даже при том, что он совершенно не умел целоваться.

Неа крупно вздрогнул, на мгновение оторопев, но тут же аккуратно прижал Ману к себе и улыбнулся, слегка отстраняясь и глядя ему в глаза. Два золотых солнца, сияющих и согревающих, великолепных, тёплых и любимых.

Как же хорошо, что Неа вновь с ним. Что вновь согревает его. Что вновь позволяет нежиться в своей ласке.

– Какой же ты всё-таки дурак, – выдохнул брат, хохотнув и зажмурившись так, словно был неописуемо счастлив, и вновь поцеловал его, так же нежно, как и до этого, но одновременно так властно и жадно, будто всё это время желал этого.

Тоже желал, как и Мана.

Они прижались друг к другу, и Мана наконец ощутил тепло его тела, его мышцы, его напряженность. У Неа были горячие искусанные губы, и мужчина отдавался им, открывался, стремясь подарить себя всего, целиком.

Пока он нужен своего брату.

– Я так ужасно люблю тебя, – тихо признался он еще раз, когда измявший его рубашку ненасытный близнец отстранился, давая ему передышку, и уткнулся лбом в его теплое плечо. – И я так устал бороться с собой… Я ведь думал, так будет лучше, если мы не… не…

Неа коротко усмехнулся и чуть отстранился, забираясь на кровать с ногами и заключая лицо мужчины и ладони.

– Ты жалеешь, что я поцеловал тебя снова? – спросил он, лукаво щурясь. – Или что признал свои чувства ко мне? Или что…

Мана снова не стал дожидаться, пока брат закончит, и остервенело замотал головой.

– Ни капли, – запальчиво выдал он – и снова потянулся к нему. Он столько времени хотел, чтобы тот мог вот так восхитительно ласково целовать его, что теперь совершенно не собирался себе отказывать.

…даже несмотря на то, что целоваться за эти несколько минут он точно не научился.

Неа засмеялся ему в губы, прижимая к себе ещё сильней, принимаясь поглаживать ладонями по спине, и у Маны внутри всё горело, всё бухло и росло – его переполняло счастье, ему казалось, что где-то всё-таки устроил пожар Лави, потому что воздух вокруг плавился, а лёгкие жгло. Но это было так прекрасно, что отстраняться от брата совершенно не хотелось.

Неа был таким мягким и сильным, таким нежным и кусачим, таким, каким был всегда: порывистым и заботливым. Он вдруг аккуратно пересел Мане на бедра, не переставая потягивать его губы, медленно целуя, и обнял ногами так, словно думал, что мужчина сможет в любой момент сбежать от него.

Но Мана не собирался никуда убегать. Он отвечал так, как только мог отвечать, лез, ерошил и теребил брата, не отпуская его от себя ни на минуту и всячески стараясь удержать рядом. Мана гладил его плечи, надавливал несильно ладонями на грудную клетку и гладил. Скользнул губами с губ на подбородок, а оттуда – на шею и втянул в рот кожу, щекоча ее языком и слегка прикусывая. Мужчина тихо застонал и сделал странное для себя волнообразное движение, выгибаясь и потираясь о брата всем телом. Неа вздрогнул, всхлипнул – и прижал его к кровати, задирая рубашку и метя его тело не сильными, но вполне ощутимыми укусами. Это было горячо, страшновато – и хорошо.

Мана потянул брата выше и поцеловал его в ухо, заставляя засмеяться и засиять глазами. Потом – прикусил хрящ, пососал мочку, лаская ее языком, и счастливо зажмурился. Неа погладил его бока (эти мерзкие выступающие ребра, открывающие его неприкрытую тщедушность) и скользнул кончиками пальцев под резинку штанов.

– Как же я давно этого хотел, – его лицо приняло мечтательное выражение, и Неа потёрся о щеку Маны кончиком носа.

И этот вроде невинный жест… он возбудил не хуже ласк. И Мана, конечно же, испугался этого. Того, что его плоть упирается Неа в пах, и брат наверняка ее очень хорошо чувствует.

Он крупно вздрогнул, судорожно втягивая воздух, и резко отстранился от непонимающего хлопнувшего веками Неа.

Это было плохо.

…или это было прекрасно?

Мана так сильно запутался в том, что испытывал, в том, какие чувства в нём рождал брат и его прикосновения, что просто не успевал за ними. Ему было страшно. Ему было страшно хорошо, и это пугало больше всего.

– Что случилось? – обеспокоенно спросил Неа, заглядывая ему в лицо, и осторожно коснулся обожжённой руки, словно думал, что потревожил ее, отчего мужчина и вскинулся.

Если бы это было именно так.

Если Мана вообще понимал, что с ним сейчас происходит. У него в груди всё бурлило и норовило вылиться наружу, сердце частило как бешеное, а в паху горело и зудело, и он совершенно не понимал, что должен сейчас делать!

Но покидать Неа не хотелось. Хотелось, дракон всех сожри, и дальше нежиться в его руках, плавиться под его поцелуями, а потому Мана, затолкав свой пробивающийся наружу страх, мотнул головой и вновь потянулся к брату, который вдруг прижался к его паху, двинувшись бёдрами вперёд-назад, и он всё-таки вскрикнул, сжимаясь и отстраняясь настолько, насколько это вообще было возможно, когда тебя вдавливают в кровать, блокируя все пути отхода.

– С-той… – вырвалось у Маны, и он облизнул задрожавшие губы, тяжело сглатывая (грудь ходила ходуном и нормально вдохнуть не получалось). – Подожди… я… – забормотал мужчина и, видя недоумение в золотых осоловевших глазах, выпалил: – Т-ты меня не хочешь!

Неа улыбнулся той своей широкой шальной улыбкой, появление на его лице которой знаменовало ничто иное, как очередную глупость, и завел глаза.

– О ветер… Ты снова, Мана? – он склонился к мужчине и легко поцеловал его в уголок губ, находя его здоровую руку и прижимая к бугру на своих штанах. – Разве мы не пришли к согласию?

Уолкер жарко покраснел и едва сдержал себя оттого, чтобы погладить брата по… этому месту, но все-таки дрогнул пальцами и зажмурился, потому что это… слишком хорошо.

Обязательно должен быть какой-то подвох.

– Н-нет, в смысле… – он уткнулся Неа лбом в грудь и закусил распухшие губы, чувствуя, как тело заливает жар. – Просто… Разве… – объяснить свои глупые страхи было очень сложно. – Разве это не рано, нет?..

Близнец рассмеялся и чуть отстранился, заваливаясь рядом на узкую кровать и умащиваясь на ней боком. И – накрыл ладонью пах самого Маны, чуть сжимая его плоть через шаровары и мягко целуя брата в щеку.

–Мой маленький трус, – выдал он с каким-то необъяснимым наслаждением, заставив мужчину виновато сжаться. – Я очень хочу, ты даже не представляешь, насколько сильно…

Мана широко распахнул глаза, глядя на улыбающиеся губы брата и не моргая, пока на глазах не выступили слезы.

Неа. Хотел. Его.

Он. Хотел.

– Но мы же… – забормотал он (идиотидиотидиот) вместо того, чтобы просто позволить возбуждению взять верх, потому что как вообще можно терпеть, если тебя так гладят в таком интимном месте. – Я же… я же совсем не такой красивый, как ты, Неа!..

Неа приподнялся на локте и весело фыркнул, явно совершенно не пробиваемый сейчас никакими словами.

– По-моему ты уже ощутил силу моего желания, – заметил он и, поиграв бровями, лукаво добавил: – А уж его глубину…

– З-замолчи! – тут же вскинулся Мана, стремительно прикрывая рот брата ладонями, потому что… потому что… ну потому что это было слишком пошло! Как Неа вообще мог говорить такое? Он, конечно, всегда был не прочь потравить такие шуточки, но не сейчас же! Мана же просто от стыда сгорит!

Близнец, однако, лишь хитро сощурился, лизнув ладонь и заставляя мужчину отпрянуть, как когда-то это было в детстве: Неа тогда тоже часто говорил что-то идиотское, и Мана затыкал ему рот, тут же отпрыгивая на несколько шагов, потому что неугомонный братец постоянно дурачился и касался языком кожи, – и сильнее надавил пахом на его бёдра, вынуждая залиться краской и всё-таки отдёрнуть руки.