— Сядь нормально! — припечатал он в итоге и несильно хлопнул Ману по колену, заставив хитро блеснувшего глазами Тики хохотнуть, не слишком тщательно замаскировав свою реакцию внезапным кашлем. — А то еще и простудишься, как тогда поедем вообще?

Мужчина повел плечами в ответ и примирительно заметил:

— Да ладно тебе, вода теплая.

Да и потом, немного цинично рассудил он, хуже мне уж точно не будет. Во всяком случае, в моральном плане. Тебе ведь придется проводить со мной больше времени и, может, даже дальше до Восточной столицы мы поедем в повозке вдвоем. А уж от Восточной столицы — и подавно в карете. И ты снова будешь укладывать голову у меня на коленях, а я буду гладить тебя по твоим непокорным вихрам и читать тебе страшные сказки.

Мана тряхнул головой, отгоняя соблазнительное воспоминание, почти грезу, которая была явью еще на Марианне, и прищурился на почти погасший огонь заката.

— И ничего она не теплая, — недовольно пробубнил между тем Неа, явно не желая сдаваться так просто. — Потом опять всю ночь будешь чихать и кашлять, хлюпик…

Это было, вообще-то, правдой только наполовину — последние дни Мана по ночам не то что чихать и кашлять во сне не стал (потому что не спал же) — он иногда даже дышать боялся, особенно когда близнец оборачивался к нему и обнимал его, сам того не осознавая.

Вот только Неа знать об этом было совершенно необязательно.

Мана нахмурился, пытаясь состроить обиженное лицо, но губы всё равно растягивались в предательской улыбке, и Тики, явно понявший всё, о чём мужчина думал, хитро заулыбался, пряча горящий взгляд у удивлённо приподнявшей брови Аланы на плече.

— Ну, вы всегда можете попросить одного вспыльчивого тритона погреть вам водичку, — ехидно хмыкнула девушка, заставив Ману явственно вздрогнуть и уставиться на неё, потому что никто не осмеливался вспоминать Лави в разговорах, боясь затронуть её чувства, но русалка, видимо, в этом совершенно не нуждалась.

Неа согласно хохотнул, фыркнув.

— Не думаю, что он согласится: наверное, считает, что ты нас всех своими песенками околдовала, — с насмешкой протянул он, и Мана заметил, как напрягся Тики, тоже до этого явно не затрагивающий тему Лави и того, что произошло два дня назад, в диалогах.

Алана же в ответ закатила глаза, недовольно скривившись.

— Неужели я кажусь настолько страшной, Неа? — с шутливой интонацией поинтересовалась русалка, направив на мужчину хитрый взгляд, отчего тот подавил смешок и, напыщенно приложив руку к сердцу, высокопарно доложил:

— Я даже не смею оспаривать вашу ужасающую красоту, о царевна!

Девушка прыснула, зажмурив глаза, и, прижав цветы к груди, лукаво улыбнулась.

— Ах та-а-ак? — протянула она и в тот же миг окатила вскрикнувшего и соскочившего с места Неа водой, на что тот рассмеялся, покачав головой.

— Но ее же невозможно оспорить! — ничуть не обиженно выдал мужчина, отфыркиваясь от неожиданного купания и лукаво сияя глазами. — Ты вон даже Тики заколдовала так, что он готов неотлучно при тебе быть! Твой послушный смазливый ра… — договорить мужчина не успел — Алана ярко покраснела, и в него, явно излишне разошедшегося, прилетел целый, наверное, ушат воды.

Мана покачал головой, краем глаза наблюдая за тем, как засмеявшийся Тики быстро целует девушку куда-то между виском и ухом, параллельно заправляя выбившуюся из кос прядку, и обернулся к своему совершенно вымокшему близнецу.

— Ну вот, — заметил он мягко, чувствуя себя удивительно спокойным на какой-то момент, — а ты говорил, это я простужусь и буду чихать и кашлять. Переодеваться пойдем?

Неа хмыкнул с невероятно довольным видом (выглядел он радостнее, чем за все последние дни вместе взятые) и осмотрел свою рубаху, с которой на траву капала вода.

— Без тебя я не справлюсь, что ли?

Мана пожал плечами.

— Справишься, конечно. У тебя же сейчас рук вдвое больше, чем у меня, — на этом улыбка близнеца приувяла, и мужчины мысленно себя проклял, однако продолжая: — Вот только действуешь ты как медведь, а одежда рядом с лекарствами. Ты мне там все склянки побьешь.

Неа надулся, смешливый и такой привычный в этой своей эмоциональности, что Мане захотелось броситься ему на шею и обнять до треска в позвонках (скорее всего, своих собственных, потому что кости у близнеца были определённо точно прочнее), и, отведя взгляд, забурчал:

— И ничего я не побью… И почему сразу медведь?..

Алана хохотнула, покачав головой, всё ещё ужасно красная и смущённая, направившая свою нежность за разомлевшего от поглаживаний Изу, и дракон, которого Мана, честно говоря, побаивался, а потому близко к нему и не подходил, потёрся мордой о её плечо словно верный домашний зверь, и это было удивительно хотя бы в том, что выглядело до одури естественно.

Мужчина со вздохом поднялся, морщась от боли в руке и с радостью замечая, как дёрнулся Неа, чуть не бросившись к нему, но оставшись на месте, стоило Мане покачать головой, отказываясь от помощи. Близнец прищурился, цепким взглядом осматривая его фигуру (и заставляя загоретьсязагоретьсязагореться), и, пожав плечами, направился к шатру.

Мана последовал за ним, заметив вскользь, как тут же Тики быстро поцеловал Алану в макушку — как самое главное свое сокровище — и как Изу, вскинув на Микка глаза, довольно разулыбался.

Когда Тики только привел его на корабль, мальчик совершенно точно не умел так широко улыбаться.

Неа уже начал потрошить сумку, когда Мана зашел в шатер. Мокрый, капающий водой на пол и кое-где на один из лежаков, он сосредоточенно копался в вещах, отбрасывая небрежно ненужные ему свертки и что-то недовольно ворча. Младший Уолкер со вздохом отнял у него сумку и начал аккуратно вынимать оттуда вещи, которые брат еще не успел взять.

Неа покорно затих рядом на какую-то секунду, прежде чем снова взорваться приступом бурной деятельности, и уже только потом, когда сложил в одну более-менее аккуратную кучу то, что успел раскидать, недовольно поежился и стащил с себя сырую рубашку.

Мана прикусил губу, отвлекаясь от поиска вещей на производимый близнецом шум, и застал его за сниманием штанов — таких же мокрых, как рубаха, что неудивительно. И укорил себя за эти неправильные порывы.

Неа был таким красивым… Смуглый, вихрастый, он имел немало шрамов, особенно на плечах (однажды ехал через Смутную чащу с решившим срезать путь караваном, в котором везли из Фарлахии в столицу какой-то подарок для отца, и там его едва не задрал волк), однако эти шрамы не казались уродством. Скорее, это было признаком мужества.

И этого человека — сильного, надежного, увлеченного — Мана ужасно не хотел от себя отпускать. Но знал, что придется.

Неа поймал его взгляд и вопросительно вскинул бровь. Мужчина осознал наконец, что уже почти минуту держит в руках сухую одежду, и поспешно протянул ее ему. И — уперся рукой в его грудную клетку — горячую, гладкую, твердую.

О дракон, о дракон, о дракон.

О великие духи, как же он хотел…

Неа крупно вздрогнул, шумно сглотнув, но не отстранился, как того боялся Мана, — и они стояли так несколько мгновений, смотря друг другу в глаза так, словно впервые видели.

Они были отражением друг друга.

Они были одним целым.

У Неа были его глаза, а у него — глаза Неа.

У Неа было его лицо, а лицо Маны принадлежало Неа.

Они были продолжением друг друга, неразрывно связанными, навечно прикованными.

…как ему вообще будет возможно отпустить брата? Как Мана отпустит его, если мира без него измыслить не может?

Неа вдруг судорожно вздохнул, улыбнувшись как-то слишком натянуто, так, словно ему было невыносимо больно, но он не был в силах что-либо исправить, и резко подался вперёд, прижимая обомлевшего Ману к себе.

И — крепко целуя.

Мана приоткрыл рот, не в силах сопротивляться, и тут же близнец приласкал языком его небо, параллельно блуждая руками у него по спине и даже не просто обнимая, а буквально втискивая в себя, словно хотел слиться и действительно стать целым.