Огонь трещал и совсем не казался страшным. Неа, сидящий напротив, по другую сторону, словно бы дремал, привалившись к толстому узловатому стволу старого дерева, названия которого девушка не знала, и Алана не отрывала от него взгляда, пока Микк говорил. Мана сидел вроде бы неподалеку от него и о чем-то беседовал с Лави, очевидно заинтересованный темой разговора, но все равно периодически искоса поглядывающий на брата.

— Это потому что Неа… ну, стал мстить? — выдохнула девушка, когда Тики ненадолго замолк. Тот кивнул.

— Да. Мана, он… он ведь был слаб для мести, понимаешь? Да и не было в нем никогда этого. Злости не было, жажды мести. Мана стал чем-то… чем-то вроде вместилища скорби. А Неа — Неа стал вместилищем гнева. И каждый из них хочет остановить другого, заставить прекратить падать, но у них не получается, потому что они не могут друг друга выслушать.

Голос у Тики при этом был такой грустный, такой, словно он сам хотел, безумно хотел им помочь, но не был способным что-либо сделать, и эта обречённость на его, казалось бы, спокойном лице вгоняла в такое состояние, которому Алана просто не могла подобрать названия — потому что как была ничего не смыслящей в человеческой психологии, так и осталась. Но ей было невыносимо тоскливо — тоскливо и как-то не по себе от всей этой ситуации, сложившейся между близнецами. Потому что она искренне верила, что Мана с Неа были непрерывно связаны, были одним целым, были продолжением друг друга, однако сейчас, когда Тики приоткрыл ей глаза на их отношения, она поняла, что верёвка, которая когда-то прочно привязывала их друг к другу, была в настоящий момент разорвана и кое-как, на скорую неумелую руку соединена кривыми узлами.

Изу, уже успевший провалиться в сон, вдруг заворочался у мужчины на коленях, утыкаясь носом ему в живот, и Алана вновь подавила в себе желание улечься точно так же. Ей ужасно хотелось, но вокруг были люди, и ей было слишком стыдно делать такое на чужих глазах, да и Лави, постоянно кидающий в их сторону враждебные подозрительные взгляды, словно девушка была гадюкой, готовой вот-вот укусить близсидящего человека, откровенно бесил.

Тики засмеялся, потрепав Изу по голове и заработав сонное неразборчивое бормотание, подхватил его на руки и, поцеловав Алану в макушку (ничего странного в этом же не было, да?), отправился к ним в палатку, чтобы, видимо, уложить мальчика, но тот вдруг затрепыхался в его объятиях, протестующе что-то промычав, и спрыгнул на землю. Мужчина заинтересованно приподнял бровь, с улыбкой воззрившись на него, и ребёнок, подбоченившись, вновь уселся рядом с девушкой, не сказав при этом ни слова.

Алана удивленно засмеялась, качая головой, и ласково чмокнула малыша в щеку, прижимая к себе.

— Кажется, кто-то все-таки не хочет спать, — только и хмыкнул на это Тики, снова пристраивать рядом и ероша Изу волосы. Мальчик приглушенно засмеялся, так и прижатый девушкой к груди, и засиял глазами.

— Я хочу посидеть с вами, — смущенно признался он, пряча от мужчины глаза, словно боялся, что тот его отругает. Тики, однако, только улыбнулся — такой любящей улыбкой, какой улыбался всегда только Изу — и кивнул, переглянувшись с Аланой.

— Тогда сиди, — махнул рукой он, пристраиваясь удобнее и снова кладя теплую руку девушку на талию, — я, если что, принесу одеяло, чтобы тебя укрыть.

Изу потер кулачками глаза и кивнул, чуть улыбаясь и ерзая на попоне, чтобы устроиться поудобнее между ними.

Алану снова захлестнуло нежностью к этим двоим, и она тихо засмеялась, порывисто чмокая малыша к щеку — и кладя Тики на бедро слегка дрожащие от предвкушения пальцы.

Ей все еще казалось все это сном.

Тики любил ее. Любил так, что боялся не сдержать своих порывов и хотел оставить. Но — остался рядом и теперь гладил по боку, едва ощутимо, но так… так… И — улыбался.

— Ну что, будешь разговаривать с Маной про ритуал? — тихо поинтересовался мужчина, обдавая ее ухо горячим дыханием и заставляя облизнуться.

— Д-да, наверное… Просто Мана же… там с Лави, — едва дыша выдавила она. После всех этих признаний, обещаний и прикосновений смущение сковывало ее практически до безъязычья. И — как будто окрыляло вместе с тем.

И это было странно, приятно, потрясающе. Настолько, что заставляло думать: а будет ли также потом? Будет ли также, когда она вновь станет пленницей, но уже ледяных крепостей, а не своей ставшей за эти четыре века даже родной бухты? Будет ли её сердце трепетать, как и сейчас, когда она станет женой Говарда?

Алана длинно выдохнула, заставляя себя избавиться от таких мыслей, потому что это все будет потом — и печаль, и тоска. Потому что сейчас Тики был рядом с ней, и ей было необходимо впитать как можно больше его тепла.

— Между вами что-то случилось? — вдруг тихо спросил Микк, встревоженно заглядывая ей в лицо и кива в сторону Лави. — Просто это странно, что он так…

Алана хмыкнула.

— Он считает меня безумной ведьмой не просто так, Тики, так что я не в обиде, — спокойно проговорила девушка с лёгкой улыбкой, потому что она и правда не была в обиде. Только если чуть-чуть. Совсем чуть-чуть. Из-за того, что он пропал на десять лет, и Алана боялась, что его убили. — Но мне все же неловко подходить к Мане, потому что Лави не сильно дружелюбен ко мне, — она передёрнула плечами. — Я прямо чувствую, как он готов во мне дырку прожечь, — хохотнула девушка, пожав плечами.

— И что же так могло его испугать? — Тики шутливо качнулся, прижимаясь к ней боком, и девушка тихо засмеялась, вскидывая на него глаза. Вспоминать об этом было вообще-то грустно, но что она могла с собой поделать? Эти воспоминания все равно были с ней, и наверное… наверное, ей станет легче, если она с кем-то ими поделится?

— Я корабли топила, — вздохнула она. — У моей бухты лежат на дне двести семьдесят четыре корабля, представляешь? Целое кладбище, которое во многом пополнила я сама. Когда в такие моменты я немного приходила в себя, мне казалось… казалось, вода пропитана трупным ядом.

Тики гладил ее по боку не переставая — и слушал, молчаливо и спокойно, как будто она говорила не о себе, а о какой-то другой русалке. Ласково скользил пальцами по тонкой ткани платья, рождая легкую щекотку, и ни на мгновенье не прервался.

— Мы же с Маной были первыми белодухими, которых ты увидела за много лет, разве не так? — только и поинтересовался он и в ответ на недоуменный взгляд пояснил: — Никто не пришел, чтобы утешить тебя, успокоить. Потому что все боялись за свои жизни, потому что было много дел, и надо было следить за государством… Разве я не прав предполагая это? — Алана качнула головой.

— Все верно. Тогда у меня был только Мари — с Мирандой и другими смельчаками, приплывавшими ко мне, я познакомилась позже. Но Мари ко мне не пустил отец. Боялся, что я могу навредить. Боялся, что я…

— Заклянешь кровь, — мужчина оборвал ее и ласково прижался губами к ее виску, слегка наклонив голову. — Но ведь ты не сделала этого. И потом ты просто расправлялась с потенциальными охотниками, — он ободряюще улыбнулся. — Не знаю, в каком свете это предстает для Лави, если он боится, что ты можешь кого-то съесть, но я определённо не могу винить тебя в твоих поступках. У всего есть корень. Причина. Так меня всегда учили.

Ну почему Тики был таким потрясающим, в очередной раз подумала Алана, закрасневшись и уткнувшись мужчине в плечо, чтобы спрятать смущённый и счастливый взгляд. Изу поднял на неё глаза, лукаво-радостно заулыбавшись, и девушка легко дунула ему в лицо, заставляя мальчика смешно наморщиться и зафыркаться.

Было стыдно признаваться, что отец запрятал Алану в бухте не только потому, что боялся похищения и её смерти, а потому, что был уверен, что она способна будет кого-то убить. И ей было так обидно, так грустно от осознания этого, что большую часть времени девушка просто валялась на камнях, желая иссохнуть и наконец-то сдохнуть. А ещё она пела песни, слушала ветер, который, сжалившись, разговаривал с ней, учил её языкам и чужим обычаям, и болтала с океаном, радостная, что хотя бы кто-то не бросил её.