…«Смертелен каждый мой удар»… Такой свирепый таран убивает наповал… А стрелять тогда зачем?
Устрашение! Оружие, грохот и огонь – символы власти. Сразу ясно, кто бог-громовержец, а кто – червяк никчемный.
Янычар, подойдя к негру, повёл стволом и улыбнулся:
– Что, Лумумба, допрыгался? С вещами – на выход.
Очкастая харя посерела; негритос, умоляюще сложив руки, упал на колени.
Сотник весело оскалил зубы и упёр ствол в чёрный лоб, прямо над очками.
…Да, это «Глок-17»… и что-то в нём особенное… безотказный? Да, но ещё, что-то важное…
– Никак жить хочешь, Лумумба? Не скули, даю тебе шанс. Сработаешь ништяк, с первого раза – помилую. Давай, шевели копытами, а то передумаю.
Негритос метнулся к зеленоватой груде какого-то хлама. Вытащил из кучи толстую палку, обёрнутую материей. Подойдя к обрыву, поплевал на палец, выставил, определяя направление ветра. Взгляд вниз, – и плавно метнул круглое полено.
Груз падал, разматывая ткань, и через мгновение раскрылся парашютиком. Опустившийся купол точнёхонько накрыл то, что минуту назад было Кощеем, материя медленно сдулась в бесформенный балахон. Минута-другая – и зелёный саван почти слился с травой.
Всё это время чёрные молчали.
– В самое яблочко, – усмехнулся сотник. – Хрен с тобой, Лумумба, копти пока небо.
Это конец. Не меня спасать янычар прикатил, нет. А ренегата покарать, понятия преступившего. А ещё есть понятие – не оставлять свидетелей.
Травушка моя милая, лечь бы на влажную землю и дышать, дышать упоительным духом твоим. Встретимся мы внизу, да вдохнуть никак не получится…
Но почему, почему?
Магниты! Они нашли мои магниты.
И вот ведут меня к оврагу, Ведут к оврагу убивать.[5]
Сотник приближается, оружие в кобуре. Проходит мимо, взгляд весёлый.
Кровь стучит в висках, ноги ватные, всё пропало. Катенька, девочка моя… Выжить, только выжить… Нет. Вернуться живым и выполнить задачу. Какую задачу?! Я сделал всё, что мог. Не всё!
И поменялось во мне. По спине мурашки; лицо, шея и грудь в багровом жаре. Сердце бухает, руки и ноги дрожат от возбуждения. Во рту крепчает привкус крови.
Дождь слабеет. Редкие капли падают медленно, как снежинки.
Янычар переступает, чуть не замирая на каждом шагу. Полоски на униформе отчётливые, чёрные и красные.
Пистолет у него отличный – очень кстати. Но реакция у этого зверя чудовищная. Пока сниму с предохранителя… Вот оно! У «Глока» нет предохранителя. Спуск нажал – и сразу выстрел. Там шестнадцать, нет, пятнадцать патронов. Сперва этого клоуна, потом зондеркоманду. Эх, повеселимся! Боже, как скучно я жил. А с десятью-то патронами уж ночь продержусь. Порву, суки!
Лечу за янычаром. Мощный прыжок, пикирую ему на спину, пистолет у меня в руке, на удивление лёгкий; в бритый затылок – огонь!
«Глок» издаёт неприятный хруст. Снова на спуск – и вновь пустое скрежетание. И какие-то нечеловеческие басы:
– Ха-а-ха-а-ха-а-а…
Внезапно мир живых звуков вернулся. Оказалось – раскаты хохота, и громче всех – янычар.
– А доцент и правда тупой. Ха-а! Покушение на убийство центуриона. Средь бела дня, при свидетелях. Всё, Гриня. Ку-ку.
Ни слова не могу вымолвить.
– А ты знаешь, что тебе полагается? Смертная казнь, на месте. Или штраф, сто тысяч. Тоже на месте.
– Да ну? – надо же, как я спокоен. – Я выбираю штраф.
– Сперва пистолет верни. Теперь доставай, что там у тебя. Медленно, чтобы я видел.
Вытащил из заднего кармана «котлету».
– Брось на землю и ногой толкани… Ого! Ты всё просчитал заранее?
Они снова заржали, но уже беззлобно, по-свойски.
Налетел ветерок, дождь прекратился.
– Можно выдохнуть, – осклабился сотник. – Ночь в Зоне тебе не пережить, но я могу помочь.
– С чего бы? Я пытался убить тебя.
– Забудем об этом. Любой человек имеет право защищать свою жизнь.
– Золотые твои слова, сотник.
– Ты рисковал, Доцент, – сотник загнал в рукоять новую обойму. – Это тебе в плюс.
– Ты говорил о помощи.
– Да. Через, – он взглянул на циферблат, – через полчаса спецпоезд на Материк.
– Спецпоезд?
– Да, с продукцией. И резервное место в пассажирском вагоне.
– Сколько? – я уже знал ответ.
– Двести тонн. На две поездки, туда и обратно.
– Лучше бы на одну.
– Нет, можно только в паре. Ты вернёшься, Доцент. Я так думаю.
Глава 6. Часть специальная
Ах, мама,
Какая драма!
Зашла в Овальный кабинет –
А там Обама, –
репертуаром тут не балуют. А как насчёт пожратеньки?
И тут же дверь купе приоткрылась.
– Ужинать будем? – надо же, какая фигуристая.
– Давайте… давай скорее, красавица!
Ух ты, сосиски! С картошечкой, с кетчупом!
– И водочки, красотуля.
– А тебе не хватит?
– Что?!
– Ты же на ногах еле держишься.
Что она несёт? Ах да, коньяк, а до того ещё водка. Надо же, трёх часов не прошло… Ладно, а на овальчике у нас что? «Ксения. 800». А размерчик у неё где-то третий. Знак ГТО на груди у нея, больше не знаем о ней ни… ничего.
Проводница повернулась к двери.
Вот это ножки! А булочки-то, булочки – так и перекатываются. Надо брать, какая уж тут Чехия… Первый – пошёл.
– Послушай, Ксения.
Она обернулась – ледяная улыбка. И бейджик испарился куда-то.
– А почему вы мне тыкаете?
– Не понял.
– Спецпоезд не шлюзуется, и за окном уже Материк.
– Во, блин!
– Вступили в силу законы Российской Федерации. Кстати, в пути транслируется Уголовный кодекс.
– Кодекс?
– Весь вам не надо, только специальную часть. Ответственность граждан за преступления в Большой Зоне.
Специальная часть? Специальная… Что не так?
Девица окинула меня взглядом и прыснула:
– К вольной жизни привыкаешь не сразу, верно?
…Часть специальная, исчезло важное, безумно важное. Что не так? Деньги? Их перечислят, моя дочь будет жить. Но… как её зовут? Что? Я забыл её имя?! Какая, какая дочка?
Пусто внутри. Не так, всё не так. Часть специальная. Нет у меня никакой дочери. И не было никогда. А, чёрт! А-а-а-а-а-а!!!..
За два дня до того…
– Хочешь тряхнуть стариной, Костя? – спросил Ратников, покосившись на пейзаж за окном: порывы сильного ветра раскачивают верхушки вековых сосен.
На самом деле меня зовут Александр Павлович. Костя, производная от фамилии, – с доисторических времён, когда мы учились в одной группе Свердловского горно-металлургического техникума. Да и Ратникова мы звали тогда не по имени – просто Белый.
Запах смолы дразнит ноздри, в лес бы сейчас, хоть через окно прыгай. Но нет никакого леса. И окна на глубине сорок метров быть не может. Никак не может – в режимном помещении Академии Метанаук, глубоко засекреченной организации. Тем более – в кабинете начальника первого сектора, отвечающего за глобальную безопасность.
– Тряхнуть стариной?
– В поле поработать, на ниве прикладной науки, – Ратников поправил белоснежную шевелюру ладонью.
– А точнее?
– В Большой Зоне.
Страшное место. Четверть века назад, в 2008 году, с подачи Академии был реализован Мегапроект: всех преступников планеты изолировали в этой самой Би Зед, на огромной территории в Западной Сибири.
– А чего я-то? Как что – сразу: «Костя, Костя».
Предложение как с неба свалилось. Дело в том, что в Академии я сотрудник внештатный и приписан к другому, пятому сектору: «Наука – Культура – Искусство». Правда, в Мегапроекте мы с Белым работали вместе[6].
