-Пожалуйста, просто погладьте меня как будто я ваша дочь! Прошу вас! Вы знаете, моя мама воспитывал меня одна. У меня ведь никогда не было отца. Мой отец ушел от мамы к другой женщине, полюбил ее и бросил нас. А мама умерла, когда мне было тринадцать лет. Кроме Игоря у меня не было никого , понимаете, никого ! -

И, боясь обидеть ее своей медвежьей неловкостью стыдливо и осторожно, он стал гладить ее по волосам своей дрожащей от волнения рукой. Он разучился быть нежным. Он разучился любить женщину.

И полковник вспомнил Свету. Солнечную юность. Как все было у них тогда. Как они лежали на мятых простынях, обнявшись, не в силах расцепить сплетенные руки и тела. Как, не отрываясь друг от друга, они смотрели в бездну глаз напротив, и что-то все новое для себя и важное находя в ней. Как бесстыдно целовались, лишь на самое, что ни на есть короткое время, удовлетворяя мучительную жажду чувствовать жаркие губы любимого человека и возвращались снова к поцелуям. И от этого сладость поцелуев становилась лишь только все более желанной. Как каждое прикосновение любимого для них становилось сладкой пронзающей мукой, и им хотелось предаться этим ласкам до состояния томного исступления, полузабытья, потери себя, состояния, когда мир сжимается в маленькой точке, тесной для них двоих. И все остальное просто переставало в нем существовать кроме другого, утрачивало значение, как время текущее иначе.

А как, бесконечно не уставая, они могли говорить друг другу банальное: "Я люблю тебя". Не ища других слов и обоснований тому, что теперь было между ними. И кроме этого люблю, и в нем самом "я люблю тебя" заключался тогда смысл жизни и открывшаяся им двоим тайна мира. Эта любовь объясняла им все, все делало простым и понятным. Бежали по небу облака, и это было, потому что они любили друг друга, падали в саду желтые листья с деревьев и это все было потому же. Любить друг друга, было для них так же естественно как дышать.

Он вспомнил, как смотрел на нее юную и прекрасную как богиню, сошедшую с неба, на ее тело, кожа которого пахла ароматом удивительной свежести, и шептал ей слова признаний.

А Светлана расслабленная и утомленная взаимной страстью спрашивала его тогда:

-Скажи, откуда ты знаешь, что ты любишь меня?-

Широко открывая глаза и улыбаясь.

А он отвечал ей

-я так чувствую! А ты? -

И она откидывала непослушные волосы назад шептала ему как заклинание, как молитву:

-Я тоже чувствую так!-

Все в его голове перепуталось, смешалось настоящее с далеким прошлым, люди, чувства, ощущения, слова и даже запахи. Все стало одновременным происходящим сразу как будто с ним и не с ним.

А Лена как-то сразу успокоилась, свернулась в комочек как котенок и тихо уснула. Уснула рядом с ним, Владимир хотел, но не решился встать, боясь ее разбудить. Для него Лена сейчас была маленькой девочкой, его не родившейся дочерью, доверчиво и сладкой уснувшей возле него, под его надежной защитой. Как пушистый маленький котенок доверчиво и сладко засыпает на коленях у хозяина. Все что полковник чувствовал, это была бесконечная как вселенная нежность к этой спящей девочке, нежность, наполнившая его до краев и так покорившая его. Он боялся, даже чуть шелохнутся, чуть двинутся неловким поворотом тела или движением спугнуть этот нужный ей покой. Частичка его делающая жизнь Родионова наполненной смысла, теперь жила в ней.

Постепенно и он забылся глубоким необыкновенно спокойным сном, каким уже не спал давно и точно, таким как когда-то в далеком ушедшем детстве. Так и спали они оба рядом эти двое едва знакомых, но таких родных и совсем в этом мире одиноких человека. И фонарь и луна ровно светили им в окно, и даже когда фонарь потух, а луна спряталась, и наконец, взошло утреннее солнце, они все еще спали на кухонном диване, и казалось сам Господь, бог хранит теперь их сон...