-Ничего Серега, скоро может должность начальника отдела в управлении освободится, меня вроде туда планируют, вот сразу и запрыгну в последний вагон уходящего от меня поезда! - так ему, отвечая, делился своими потаенными кадровыми надеждами друг Вова. Они выпивали снова. Третью рюмку они пили всегда по армейским негласным обычаям до дна, молча, не чокаясь, поминая тех, кто погиб в Афганистане и во всех тех военных конфликтах, которые произошли на обширном постсоветском пространстве, в которых вынуждено, принимала участие российская армия.

-Как я тебе завидую, - продолжал Серегей, жарко дыша Владимиру в лицо. Он и, правда, немного завидовал ему. Хотя и не знал до конца почему, и что бы он сам делал с этим генеральством, получив его.

-А я тебе завидую сам,- откликался Родионов с неизменной доброй улыбкой.

-А что мне? Знаешь, как достало это все! Не мое это! Не могу уже... Я натуральный барыга стал. Деньги, деньги, деньги! Такое ощущение, что я свою душу дьяволу за эти деньги продал! -

И его взгляд становился мутным и пустым, падал куда-то в сторону, мимо глаз друга, куда-то во мрак заведения, скользил по стенам, метался из стороны в сторону, словно пытаясь найти ответ на возникший в его голове, но вслух не произнесенный им вопрос. Вопрос, иногда мучавший его, и до сих пор не разрешенный. Но и Родионов часто задавал себе похожие вопросы, на которые ответов, как правило, не следовало. Он лишь относился к этому проще.

-Возвращайся в армию, восстанавливайся, такие специалисты как ты, нам очень сильно нужны! Советская военная школа! Сейчас приходит молодежь, а она все хуже и хуже, безграмотнее. Учится, не хотят, знать ничего не знают, уметь не умеют. Но они наглые, самоуверенные до безобразия, да еще, и не всегда блещут умом! Главное им сразу командовать надо! Им как минимум дивизию, или корпус подавай с генеральскими погонами. И знаешь зачем?

- Зачем? -

"И правда, зачем возвращаться, что бы наблюдать, как все рушится? Дешевые билеты на цирковое представление, которое однажды может дорого тебе обойтись? Так зачем же сегодня офицеры идут служить в армию?" думал Родионов, а вслух отвечал на заданный самому себе вопрос:

-Да распродать все к чертовой матери пользуясь высокой должностью. Все что только продается. Вон в одной из подмосковных дивизий комдив все наводные мосты, которыми понтонная рота инженерного батальона была оснащена, на метал, продал, а технику батальона строителям в аренду сдавал. И что? И представь себе - ничего, лучший командир дивизии в округе. Они барыги круче тебя будут! Так что давай бросай все к чертовой матери! Кто-то же должен Родину защищать! -

-Нет, нет,- печально отвечал Волков, как бы даже больше говоря это самому себе, чем своему другу:

-Офицер это не профессия, это образ жизни. Так не выйдет, написал заявление и пошел работать, нет! Назад в одну и ту же воду уже не войдешь. Ну, какой я теперь офицер. Я обычный бизнесмен, среднего так сказать пошиба. А ты у нас.... Эх, есть такая профессия - Родину защищать!-

А оба знали, что не бросит Волков свой успешный бизнес так же как и Родионов службу. И говорит он все это просто так, что бы потешить свою душу. И казалось эта такая игра, ритуал, в котором участвовали с завидным постоянством оба, необходимый каждому из них по-своему, для чего-то глубоко личного. Это как бы признание друг перед другом каждого из миров, в которых они теперь обитали, - каждый в своем, миров разделенных пропастью взаимно неприемлемых ценностей. И Сергей снова хлопал рукой по плечу друга и оба вздыхали и вновь выпивали, от чего хмелели все больше и больше. И мир не казался им таким уж безнадежным местом и каждый в тайне радовался своему выбранному единственно верному жизненному пути и даже немного жалел другого, заблудшего, по его мнению, в коварных иллюзиях бытия, и понимал, что завидовать никому не надо.

А каждый из людей на земле по-своему несчастлив и счастлив одновременно. И каждый получает от жизни только то, что хочет сам, играя свою шахматную партию, конец которой для всех однозначно известен и всегда одинаков. Этот конец умещается на одной официальной бумаге, которая называется свидетельством о смерти, уравнивает всех живущих и генералов и солдат, и богатых и нищих, потому что там куда, следуют люди после смерти, ни деньги, ни звания им уже будут не нужны. И лишь остается одно - постоянная прописка в маленькой изолированной квартирке размером два на один метр на городском кладбище.

4

-Здравствуйте, господа! - их одиночество прервал высокий худощавый кавказец, лет сорока- сорока пяти, возникший как казалось им мистическим образом ниоткуда. Они даже не заметили, как он к ним подошел. У кавказца был орлиный нос, густые брови, голубые глаза. Он стоял возле их столика и улыбался им как старым добрым знакомым, которых потерял недавно и вот, наконец-то, нашел. Одет мужчина был по моде тех лет - клетчатый шарф, хорошая кожаная куртка. Говорил почти без акцента весело, со спокойствием в голосе. Казался простым и добрым человеком из прошлого. Таким как был летчик Мимино в знаменитом фильме советского кинопроката.

-Муса! - обрадовался Волков, вставая из-за стола навстречу знакомому:

-Как ты? Не видел сто лет! Садись с нами. Я так рад тебя видеть.-

-Знакомитесь, - представил он кавказского гостя другу:

-Родионов Владимир Иванович, - настоящий полковник! Мой друг и так сказать боевой товарищ. Вова, а это Муса! - мой партнер по бизнесу! У нас общие дела, точки соприкосновения интересов! -

Он шутовски продемонстрировал эти точки соприкосновения, соединив свои руки, кончиками указательных пальцев и все засмеялись. Муса сдержанно кивнул и они с Родионовым пожали друг другу руки. Пожатие кавказца было крепким мужским и поэтому приятным. За всю жизнь полковник помнил много разных рукопожатий, он ненавидел холодные слабые мокрые руки с безвольными рукопожатиями, рука кавказца была сухой и теплой. Он не жал кисть другого грубо и сильно как делают некоторые которые любят таким образом демонстрировать свою силу, он не задерживал руку излишне долго и не сбрасывал ее рано словно неприязненно вырываясь.

В Мусе чувствовалась та уверенность в себе, которая казалось, отличает настоящего мужчину, от других людей. Она была в нем естественна и органична, будто переданная ему с генами или с молоком матери. Сейчас все чаще Владимир видел, что в людях нет этой уверенности, и они легко унывают перед каждой трудность, истерят. В этой уверенности ощущалась природная цельность этого человека, привлекательная даже в его пороке.

-Он, кстати по твою душу, это я его сюда позвал, - продолжил пьяным голосом Волков, он стал каким-то неестественным, напряженным. Родионов перенес это на счет неожиданного появления нового не совсем уместного человека.

-А ты помнишь, друг мой Вова ты просил меня найти подработку для тебя несчастного солдафона, хотя бы так, на выходные, и я обмолвился вот об этом при Мусе. Он спросил хороший ты человек и ручаюсь ли я за тебя? Я сказал: "да, ты тот человек, с которыми я бы в разведку пошел! Я ручаюсь за тебя". И тогда он предложил мне, вернее себе... тьфу ты, тебе помощь. Понимаешь у нас людей бизнеса принято помогать друг другу. А ты же просто клад. Цены себе не знаешь! И такие люди сейчас всем нужны. А где им - работодателям найти сегодня, в наше страшное время, человеческий продукт, выпущенный еще в Союзе и кроме того со знаком качества? Все больше и больше душевный брак и умственная некондиция. Хотя, и, правда, наверное, техническое задание на выпуск человека сейчас поменялось. Самое главное, никакого контроля нет. Но все предпочитают надежную старину кого-то вроде нас с тобой! Старый конь борозды не портит! -

И Сергей азартно подмигнул, рассмеялся и выпил рюмку без всякого тоста и приглашения последовать за собой и после даже не закусил. Фальш всей ситуации почувствовалась Родионовым, оцарапала острыми краями недоумения его душу, но он был тоже уже немного пьян и реагировал, молча, с холодным интересом зрителя, а что, же будет дальше? Куда эта тропинка позовет его за собой?