Зал, так же как холл, сиял позолотой, хрусталем и великолепием. В воздухе стоял негромкий гул голосов, смешивающийся со звуками настраиваемых инструментов и разыгрывающегося оркестра. Алый занавес с драпировками и ламбрекенами полностью закрывал сцену, готовую к действию.

— Что сегодня идет? — решила, наконец, осведомиться Ида.

— Классика. «Роберт-Дьявол» Майебера, — негромко ответил Эдмон, продолжая оглядывать зал. — Мариэтта Альбони и Аделина Патти в ролях Алисы и Изабеллы.

— Пожалуй, на это стоит посмотреть, — критичным тоном ответила Ида.

— Тебе здесь не нравиться? Или ты не любишь музыку? — поинтересовался Эдмон, переводя взгляд на свою спутницу.

— Моя голова сейчас занята слишком большим количеством мыслей, чтобы я могла думать о музыке, — средняя виконтесса раскрыла веер и начала медленно им обмахиваться, стараясь немного разогнать духоту замкнутого пространства этого зала. Дюран покачал головой. Даже теперь, когда он давал ей все, что она только могла пожелать, она думала лишь о деньгах. Он готов был исполнить любую ее прихоть, купить ей любую безделушку, оплатить путешествие по Европе, переезд в Новый Свет, дюжину новых платьев от Фредерика Ворта, но вместе с этим прекрасно понимал, что чем больше он будет потакать ее жажде денег, тем меньше шанс, что она полюбит его.

Оркестр заиграл увертюру и вслед за этим поднялся занавес, обозначая начало первого акта. После нехитрой завязки сюжета Рамбольд затянул тенором нормандскую балладу о Роберте-Дьяволе, мать которого полюбила самого Сатану и родила от него сына, и зал более менее затих, делая вид, что поглощен тем, что происходит на сцене.

— Кстати о родстве, — шепнул Эдмон. — Вон в той ложе, чуть правее, сидит Генрих Орлеанский, крестный сын последнего принца Конде.

— Который оспорил наследство у князей де Роган с помощью этой баронессы Фешер. Говорят, громкая была история, — усмехнулась Ида и, проведя взглядом по ложам, усмехнулась, — А, вон, кажется, и де Роганы.

Эдмон, наклонившись к ней и проследив направление её взгляда, тоже усмехнулся:

— Да, они самые. Их можно узнать по непомерно гордому виду, было бы чем гордиться.

— Ну они же наследники старинного рода. Недавно ты сам говорил, что это значимый повод для гордости, - подняла брови средняя виконтесса Воле, выражая этим одновременно и удивление и иронию. — А вообще, я из тех людей, которые ездят в театры, чтобы посмотреть представление, а не чтобы обсуждать других, приехавших обсуждать чужие происхождение, наряд, супругов и любовников.

Эдмон молча усмехнулся и поглядел на Иду, которая довольно вальяжно откинулась в кресло и устремила ничего не выражающий взгляд на сцену. Что бы там не происходило, она не изменила ни выражения своего лица, ни позу до самого конца первого акта, пока сцену не скрыл занавес.

— Ну, как тебе представление, которое ты так хотела посмотреть? — решился, наконец, нарушить молчание Дюран.

— Я не хотела, ты пригласил меня и я, кстати говоря, даже не соглашалась, — Ида обмахнулась веером, — Но, если это не учитывать, то я просто счастлива. Я обожаю театр, но у меня нет возможности посещать его часто.

— Тебе обеспечить посещения театра? — Эдмон готов был дать ей и это.

— Нет, не стоит, я ведь всё ещё обедневшая виконтесса, — произнесла Ида, даже не оборачиваясь на него. — Но за этот вечер я выражаю благодарность.

— Я надеялся на благодарность несколько иного рода, — Дюран наклонился к ней и виконтесса Воле почувствовала его дыхание на своей шее и легкое, еле ощутимое, прикосновение губ к щеке. Слабо стукнув засмеявшегося Эдмона сложенным веером, она ответила:

— Хорошо, я отблагодарю тебя так, как ты пожелаешь.

***

Антракт закончился, занавес снова разошелся в разные стороны и сцене появилась Патти, изображая грустящую по любимому принцессу Изабеллу. Ида сидела, всё так же откинувшись в кресле, и невидящем взглядом смотрела на сцену. Что ж, ни на что другое она не могла рассчитывать. Он, как они и договорились изначально, давал ей то, что ей было нужно, а она в свою очередь, должна была отдавать ему то, что он хотел. В последнее время Ида утратила страх перед обществом. Боязнь, что люди могут случайно узнать о её непозволительной связи уступила место холодному безразличию. Пути назад уже не было. Общество никогда её не любило и стань её тайна известна, с ней по-прежнему останутся лишь Жюли, Клод и Жером. У неё не останется ничего, кроме её любви, как и не было ничего кроме нее до того момента, пока она не согласилась стать содержанкой.

Эдмон молча наблюдал за ней со своего места. Он прекрасно видел, что её мысли заняты чем угодно, но только не тем, что происходит на сцене. И он прекрасно понимал, что послужило причиной столь резкой перемены её настроения. Уже не один раз он невольно замечал, что любое упоминание или намек на близость с его стороны мгновенно превращали её в замкнутое и молчаливое создание. Но, как не пытался он понять, что было причиной этих резких перемен, объяснение не приходило. У Эдмона было достаточно опыта близкого общения с женщинами, даже более, чем достаточно, чтобы сомневаться в себе, кроме того, он был более, чем уверен, что в этом плане Иде было не на что жаловаться: она была первой, с кем он не думал только о себе. Оставалось думать, что она настолько отчаянно нуждается в деньгах и красивой жизни, что терпит его прикосновения из последних сил.

Решившись, наконец, нарушить священное молчание Эдмон произнес:

— Я вижу ты уже не так заинтересована представлением?

Ида вздрогнула и быстро устремила взор на сцену. Не хватало ещё, что бы он со всей своей проницательностью догадался о её мыслях.

— Ты не находишь его достаточно удачным? — спокойно продолжал Дюран. — Если ты не хочешь смотреть дальше, мы можем уйти. Мне всё равно, я знаю эту оперу наизусть.

— Я тоже, — холодно кивнула Ида. — Но я предпочту досидеть до конца. Хотя бы потому что скучала по самой атмосфере этого места.

— Ну раз уж мы заговорили об атмосфере театра… — по губам Эдмона скользнула обычная обворожительная, но холодная улыбка.

— Светские сплетни? — средняя виконтесса Воле изящно выгнула брови.

— Посмотри вон на ту женщину, — Дюран кивнул в сторону богато одетой дамы в платье из темно-бордового бархата и в рубиновой диадеме.

— В жизни никогда не видела такой безвкусицы,— негромко сказала Ида, быстро оглядывая женщину с головы до ног, — Она думает, что широкий пояс уменьшат талию, а оборки на лифе увеличат грудь. Кстати, кто она?

— Теоделина Лейхтенбергская, — сквозь смех ответил Эдмон. — Дальняя родственница императора, приехавшая в Париж с частным визитом.

— Сестра королевы Жозефины? — спокойно спросила Ида, подняв брови и, немного помолчав, добавила, кивнув на императорскую ложу, — Я вижу это представление решила посетить императорская чета?

— Наполеон обожает театр, — Дюран многозначительно поднял бровь и еле слышным шепотом добавил, — и актрис.

— Как и все вы, — виконтесса Воле даже не обернулась на эти слова.

— Ты не справедлива к мужчинам. Большинство из нас довольно безобидны, — иронично заметил Эдмон.

— Большинство — это не все. Кроме того, говорят, дикие животные в Африке имеют окрас шкур, который позволяет им быть незаметными среди окружающей их природы и легко обманывать жертву, — губы Иды тронула легкая печально-ироничная улыбка. — Разве ты сам не имеешь окрас обходительного и светского молодого человека, являясь, скажем прямо, мерзавцем?

— Боже мой, да ты великолепна, когда не скрываешь свои мысли! — с тихим смехом воскликнул Эдмон.

— Благодарю, — коротко кивнула виконтесса Воле и снова устремила взгляд на сцену. К концу подходил второй акт. Роберт бился в отчаянье, что навсегда потерял для себя Изабеллу, при непосредственном вмешательстве своего верного друга.

***

В антракте, не в силах больше сидеть в ложе и сдерживать свою действенную натуру, Ида решила выйти и полюбоваться блестящим парижским обществом. Остановившись на лестнице, ведущий в коридор, к ложам, она поглядела вниз. Большинство из присутствующих были ей знакомы по ипподрому. Обводя взглядом пеструю, разномастную толпу, не перестававшую говорить и двигаться, виконтесса Воле заметила того самого барона, с которым заключала пари на скачках. Сейчас он был одет в строгий вечерний фрак, на который были наколоты какие-то знаки отличия, и держал под руку весьма невзрачную молодую девушку. Проследив взгляд Иды, Эдмон наклонился к ней и прошептал: