— Не буду спорить, — усмехнулся Клод и уже серьезно добавил. — Где Ида? У меня был к ней серьёзный разговор.

— Принимает ванну с лепестками роз, — просто и чистосердечно ответила Жюли.

— Господь всемогущий, что же здесь происходит! — почти простонал Клод, роняя голову на руку. — Последние дни она была сама не своя, а теперь принимает ванну?

— Говорят, тёплая вода хорошо успокаивает, — тоном наставницы сказала Жюли, слегка приподнимая голову.

— Надеюсь, нашей сестре это поможет, — прошептал Клод, — потому что я сойду с ума следом за ней.

— Как твои успехи в изучении немецкого? — старшая Воле попыталась перевести тему со всем изяществом великосветской дамы.

— Очень даже не плохо, представь себе, — тут же оживился Лезьё. — Но я всё же не отказался бы, если бы мне дали пару уроков.

— О, я вполне могу их тебе устроить, — засмеялась Жюли. — Nimm meine hilfe, mein lieber bruder?* Хотя, конечно, Ида говорит, несомненно, лучше меня. Тебе стоит поговорить с ней об этом в ближайшее время. Думаю, это могло бы помочь ей немного развеяться.

— Ты думаешь? — Клод оживленно вскинул голову. Жюли улыбнулась и кивнула. Она знала, как он любил Иду и знала, что он всем сердцем желает помочь ей, но, увы, любой здесь был бессилен. Неужели с её стороны было так чудовищно дать ему хотя бы надежду на то, что он может помочь Иде? К тому же (кто мог сказать наверняка?), Иде и вправду могло бы стать лучше, отвлекись она от рутины повседневных проблем, своих и чужих страданий, на что-то чуть более утончённое и не относящееся ни к её домашним, ни к “Вилле Роз”.

***

Стемнело рано. Часы давно уже пробили десять и в коридорах «Виллы Роз» царствовала темнота. Жюли осторожно выглянула из своей комнаты и, быстро и бесшумно, как мышь, преодолела пространство, отделявшее её от комнаты Иды. Тихо прикрыв за собой дверь, она посмотрела на сестру, которая сидела перед зеркалом в одной сорочке и корсете. Сейчас, в слабом свете двух свечей, с разметавшимися по плечам волосами и полубезумным взглядом она напоминала ведьму, готовившуюся к ночной пляске с дьяволом. Увидев в зеркале отражение вошедшей сестры, Ида лишь кивнула и продолжила бессмысленно водить щеткой по идеально расчесанным волосам.

— Я принесла его, — тихо сказала Жюли, аккуратно раскладывая на кровати платье из тёмно-зеленого бархата с красной отделкой. Золотые пуговки на лифе тускло блеснули в свете свечей.

— Спасибо, — средняя виконтесса Воле отложила, наконец, расческу и, поднявшись, решительно добавила, — Жюли, помоги мне снять корсет.

Жюли молчала и не двигалась с места, глядя на сестру непонимающим взглядом.

— Ну же! — уже резче воскликнула Ида, выдавая своё напряжение, — Дюран этим точно заниматься не будет!

— Любишь кататься, люби… — начала было Жюли, но Ида прервала её:

— Это излишний сарказм, Жюли.

— Да, ты права, прости меня, пожалуйста, — старшая Воле подошла к Иде и в несколько движений выдернула шнурки, помогая сестре вылезти из корсета и одеть только что принесенное платье.

— Тебе очень идет, — печально заметила Жюли, присаживаясь на край кровати.

— Если бы я могла знать, к чему приведет всё то, что я делала и говорила, то, наверное, подбирала бы слова куда тщательнее, — мрачно улыбнулась Ида, оглядывая себя в зеркале и разглядывая платье руками. — Поневоле задумаешь о Боге и о возмездии.

— Мы были жестоки и слепы в своей ненависти. Мы обе за это поплатились. Наши долги были велики и теперь они оплачены в той же манере, в какой мы их брали. Наши страдания и есть оплата, — Жюли попыталась улыбнуться, но у неё это так и не получилось. Наступила тишина. Та самая напряженная тишина, которая была хорошо знакома обеим. Но, несмотря на то, что она была так ненавистна, избавиться от неё было ещё сложнее, чем переносить. Наконец, спасительные часы пробили одиннадцать и Ида, откинув назад волосы, встала и подошла к двери.

— Иди спать, Жюли, и ни о чем не беспокойся, — ещё раз произнесла она, обернувшись в дверях. Она знала, что требует от сестры невозможного, но сказать в этот миг что-то другое она не могла.

— Но, Ида, это… — попыталась, было, возразить старшая Воле, но Ида резко, почти грубо, перебила её:

— Я требую этого.

Уже из окна Жюли наблюдала за еле различимой в темноте фигуркой Иды, темно-зеленое платье которой почти сливалось с травой. Фигурка свернула с подъездной аллеи, пробравшись сквозь розовые заросли, и быстро направляясь туда, где чернел лес. Ещё мгновение и она скрылась из виду, окончательно растворяясь в темноте. Жюли улеглась в постель, закутываясь в одеяло с головой, стараясь не думать об Иде, которая сейчас шла одна по кромке ночного леса.

Ида шла хорошо знакомой дорожкой, которая вела к Ежевичному ручью и где она знала каждый куст и каждое дерево. Рука привычно пряталась в кармане накидки в тщетной попытке отыскать рукоять оставленного дома револьвера. Ида боялась темноты и любила её одновременно. И теперь, когда чёрные деревья склоняли над ней свои плотные кроны, образовывая причудливый коридор, сквозь который иногда были видны звезды, чувствовала себя и испуганной, и счастливой одновременно.

Но её память нарушала эту ночную идиллию, вытаскивая из своих самых дальних уголков забытых призраков детства: двух, совершенно одинаковых, белокурых мальчиков с вечными улыбками на губах, их мать, с такими же светлыми локонами и слащаво улыбавшегося, холёного мужчину, которого здесь уже почти никто не помнил. Вспомнился отец, таким, каким он был в те далекие дни, когда Ида была ещё маленькой девочкой. Мать в великолепном белом платье, которое уже давно лежало в сундуке, изъеденное молью. Девочка, с большими, зеленоватыми глазами и розой в волосах, в которой с трудом можно было узнать Моник.

Тряхнув головой, средняя виконтесса Воле попыталась отогнать эти видения и, перебравшись по поваленному бревну через Ежевичный ручей, вновь зашагала по тропе. Лес вокруг «Терры Нуары», плавно переходивший в парк, был знаком ей так же хорошо, как и лес в окрестностях «Виллы Роз».

***

Вокруг «Терры Нуары» стояла гробовая тишина. Эдмон знал, что сейчас он — единственная живая душа в поместье, если не считать собачьей своры, лошадей в конюшне и верной Арэ, которая сейчас лежала у его ног. Эдмон взглянул в звездное небо и, вздохнув, достал из кармана часы. Время близилось к полуночи, а значит уже полтора часа он сидел на холодных ступенях, закутавшись в легкий летний плащ, который, впрочем, плохо защищал от ночной прохлады, и служил более для создания обраща. За эти полтора часа он перебрал уже около трех десятков правдоподобных, и не очень, причин опоздания Иды, но ни одна из них не казалась ему настолько убедительной, чтобы престать беспокоиться. Дюран снова резко встал и принялся, в который раз, измерять шагами площадку перед дверьми. Арэ, высунув язык, глядела на хозяина, словно понимала причину его беспокойства. В какой-то момент она поднялась и села, вытянув голову вверх, подставляя её под руку проходившего мимо хозяина, напрашиваясь на ласку. Эдмон усмехнулся и погладил собаку.

— Да, Арэ, ты одна из тех, кто бескорыстно мне предан.

В чёрных глазах борзой отразилось молчаливое обещание загрызть любого, кто посмеет причинить вред её хозяину.

— Надеюсь, ты простишь мне, то, что я так глупо влюбился в женщину, пренебрегая твоей дружбой, — с грустной улыбкой добавил Дюран, убирая руку.

Собака ревниво взвизгнула и Эдмон тихо засмеялся. Внезапно борзая легко вскочила на тонкие ноги и помчалась по дороге с диким лаем, который выдавал её враждебный настрой и приближение чужого.

Ида вздрогнула и остановилась, мгновенно вспомнив, как несколько месяцев назад на неё напал Шени. Становиться жертвой нападения животного во второй раз она не хотела.

— Арэ, ко мне! — раздался резкий повелительный окрик. Собака замерла на месте, но лаять не перестала. Ида стояла на месте, боясь пошевелиться и того, что собака вновь броситься на неё.