— Что-то случилось? — спросил Клод, сводя к переносице брови. Управляющий остановился в нескольких метрах от него, опасливо вглядываясь в реющий в небе птичий силуэт, и ответил:

— Мадемуазель Лондор хочет вас видеть.

— Меня? — Клод был более чем удивлен. После того, что здесь произошло и, особенно, после того, как он принял сторону Иды, Жозефина не сочтет его достойным своего внимания. Да, он, конечно же, сожалел об этом, так как их отношения только-только начали становиться чуть более теплыми, но уже смирился с необратимостью потери расположения юной маркизы. Кроме того, с того момента, как он встретил её в Вилье-сен-Дени в обществе Жоффрея Шенье, мадам Бонн и доставившего столько хлопот Бертрана, Клод не слышал от нее ни одного слова обращенного непосредственно ему. И вот теперь она приходит в его дом и объявляет, что желает говорить с ним.

— Что ж, проводи её сюда, — кивнул Клод и, отвернувшись, снова стал вглядываться в ровный, почти гипнотизирующий полет. Однажды мадемуазель Лондор уже явилась в его дом с тем, чтобы выразить ему свое сочувствие. Кто знает, чего она хотела теперь?

Когда Охотник снова закричал и начал снижаться, Клод оторвал от него взгляд и обернулся. От дома, пересекая уверенным шагом лужайку, к нему шла Жозефина. Выглядела она поистине очаровательно: так, как подобало выглядеть романической героине, которая собиралась на прогулку по живописным окрестностям с надеждой встретить там своего возлюбленного. Услышав крик птицы, она замерла на месте и посмотрела в небо, изящно придерживая рукой шляпку, хотя она и не могла слететь с её головы.

— Добрый день, мадемуазель Лондор, — улыбнулся Клод. — Не бойтесь, он предпочитает добычу значительно меньших размеров.

— Я и не думала бояться, — как можно более спокойно ответила Жозефина, подходя ближе. — Никто и никогда не замечал за вашими птицами привычки нападать на людей.

— Мышей вы тоже не боитесь? — продолжая улыбаться, спросил Клод, кивая на стоявшую в нескольких шагах от него клетку. Юная маркиза несколько брезгливо покачала головой:

— Если вы не будете заставлять меня смотреть на них и на то, как ваша птица ест их, то, пожалуй, я не буду пугаться.

Клод рассмеялся:

— О, Охотник сам не позволит вам наблюдать за своей трапезой.

С этими словами он слегка приоткрыл дверцу клетки и одна из мышей тут же выскользнула наружу и поскакала через аккуратно подстриженную лужайку. Охотник сложил крылья, резко теряя высоту, и, упав точно на свою жертву, подхватил её в свои когтистые лапы и снова взмыл в небо. Не смотря на то, что вся эта поистине душераздирающая сцена не заняла и тридцати секунд, Жозефина вскрикнула и отпрянула назад.

— Быстрота и точность, причем каждого движения, — спокойно произнес Клод, наблюдавший всю картину от начала и до конца, являясь в некотором роде её участником. — Если ястреб не будет быстр и точен — он умрет от голода. Если мышь не будет быстра и точна — она станет добычей. Естественный порядок вещей всегда кажется жестоким, но, возможно, именно он справедлив и правилен, раз тысячи лет не сумели или не сочли нужным изменить его.

— В ваших словах слишком много истины, которая тоже кажется жестокой именно потому, что она истина, — тихо отозвалась Жозефина, украдкой вглядываясь в его тонкий, резко очерченный профиль.

— Так чему обязан вашим визитом? — спросил Клод, оборачиваясь и неожиданно прямо и внимательно глядя в лицо юной маркизы, которая растерялась под этим взглядом и теперь не знала, что ей сказать.

— Я желаю извиниться перед вами.

— Извиниться? За что же? — непонимающе повел плечами Клод.

— За то, что дурно вела себя, думая, что я ястреб, хотя, как оказалось, я всего лишь мышь, — Жозефина попыталась улыбнуться, приводя это внезапно пришедшее ей на ум сравнение. — За то, что заставляла вас страдать, когда вы любили меня.

— Я и теперь люблю вас, — произнес Клод таким тоном, словно говорил нечто простое и само собой разумеющиеся. — Возможно, я стал меньше об этом говорить, но вы, Жозефина, мне по-прежнему очень дороги.

— Так вы прощаете меня? — спросила Жозефина, прижимая к груди руки и её лицо озарила такая радость, что не простить её в эту минуту мог разве что совсем уж бессердечный человек. Клод покачал головой и, спокойно улыбаясь, сказал:

— Я никогда не держал на вас обиду, но я приму ваши извинения, потому как с моей стороны было бы невежливо отвергнуть их, когда прощения просит женщина, столь для меня важная, хоть однажды вы уже и извинялись передо мной за это.

Жозефина, чувствуя, что сейчас самое время сказать то, что она явилась сообщить ему, с решительностью человека идущего на самую крупную сделку в своей жизни, быстро, чтобы не передумать, произнесла:

— Я хотела бы сказать вам ещё кое-что.

— Я внимательно слушаю вас.

Признаваться в любви Клоду, который со спокойной ободряющей улыбкой глядел на неё, было куда легче, чем герцогу Дюрану, от которого веяло холодом, и ледяное равнодушие которого разбивалось каждое сказанное слово. Тогда, на мосту, герцог Дюран знал, что она хотела сказать ему и оттого был ещё холоднее и неприступнее, а Лезьё, казалось, вообще не допускал мысли, что сейчас с её губ может сорваться признание в любви к нему.

— Господин Лезьё, я люблю вас, — Жозефина произнесла это на одном дыхании и тут же замерла, ожидая реакции на свое столь смелое признание. Но Клод не отрываясь и не меняя выражения лица, смотрел на неё и не говорил ни слова. Где-то в небе протяжно прокричал охотник, который насладился свободой и теперь желал вернуться в свой дом, но он не обратил на этот крик ни малейшего внимания.

— Вы любите меня? — переспросил он, наконец, четко отделяя одно слово от другого, так, видимо, и не решив, какое стоит выделить сильнее.

— Да, — как можно увереннее произнесла Жозефина, подтверждая свои слова кивком головы. — Вы не ослышались, а я не решила сыграть с вами злую шутку. Я и в самом деле люблю вас.

— Настолько, что даже выйдите за меня замуж? — спросил Клод, и его губы тронула легкая, но заметная улыбка. Юная маркиза, конечно же, уже задавала себе этот вопрос не один раз за те дни, что готовилась к этому разговору и, честно говоря, не имела на него однозначного ответа. Более того, она много раз представляла себе, как ответит, когда Клод спросит, хотела бы она быть его женой. Но он не спрашивал, хотела бы она. Он задавал вопрос куда более прямо, без той незаметной на первый взгляд частицы, которая исподволь отражает собственную неуверенность в высказываемом предложении. И, возможно, именно это стало той последней искрой, которой не хватало чувствам мадемуазель де Лондор.

— Да, — решительно ответила она. — Настолько, что выйду за вас замуж и буду стараться быть для вас самой лучшей женой, какую только можно найти.

Клод, наконец, отвел от неё взгляд и, кивнув каким-то своим мыслям, негромко, но отчетливо и серьёзно сказал:

— Все должно быть так, как положено, дорогая Жозефина. Я пойду к вашей матери и попрошу у неё вашей руки.

— Она откажет вам! — всплеснула руками юная маркиза. Надеяться на то, что маркиза Лондор после всего случившегося позволит Клоду, которого она и раньше не считала достойным подобной чести, стать мужем её единственной дочери, было бесполезно. Второго такого мезальянса семья Лондор ни за что не допустила бы, если бы, конечно, на кону не стояло доброе имя и репутация, но для подобных низких уловок Клод был слишком честен и Жозефина прекрасно это знала.

— Я знаю, — кивнул Клод, печально улыбаясь. — Но она должна знать, каковы мои намерения и насколько они честны.

— Но что же мы будем делать? — воскликнула Жозефина, уже совершенно позабыв о том, что несколько минут назад она даже не знала наверняка, хочет ли выходить замуж за Клода Лезьё. — Не предложите же вы мне побег и тайное венчание.

— Нет, — с улыбкой покачал головой Клод, — это неправильно. Более того, это почти позорно. Поэтому оставим этот вариант решения вопроса, если иного выхода не будет, если вы, конечно, все ещё не передумали и согласны.